Тропою волка
Шрифт:
— Колокол! Они подают сигнал! — к Кмитичу в шалаш влетел часовой.
— Черт! — чертыхнулся полковник. — Что-то случилось, видимо! Седлать коней! К бою! Хутко! Хутенько!
В это время, несмотря на срочность и суету, план Леоновича по выманиваю за стены города части гарнизона, тем не менее, полностью удался. Из ворот Могилева вышло около трех тысяч стрельцов и желдаков, чтобы отбить мнимое нападение. И тут… На московитов со свистом и улюлюканьем налетела конная хоругвь Кмитича. Другие стреляли из-за деревьев и кустов. Вместе с всадниками Кмитича выскочили в своих белых одеждах — хорошая маскировка на фоне снега — Могилевские селяне с пиками из кос. Эти повстанцы в последний момент пришли поддержать восстание в Могилеве. Их было более тысячи. Московиты попытались было оказать сопротивление, открыли огонь, тут же в панике бросились бежать
— Ну, что? Кто здесь настоящий хозяин, мать твою! — кричал Леонович на связанного по рукам Горчакова, плюя ему в лицо. Начальник разбитого московского гарнизона стоял, опустив голову, уткнув длинную бороду в грудь. Важный, как индюк, он сейчас выглядел общипанным петухом.
— Расстрелять эту сволочь! — приказывал своим людям Леонович. — Хотя нет, это слишком просто для него! Лучше отстегайте его кнутом до смерти, как он сам любил нас наказывать. Пусть помучается, гад!
Ну, а что касается Полиектова и Чекина, то бурмистр, памятуя добрые дела сих воевод первых лет оккупации Могилева, пощадил их, посадив в тюремную темницу для будущих обменов военнопленными.
Из царского гарнизона Могилева убежало лишь несколько человек, которые уносили ноги так стремительно, что остановились только в Рославле, где и рассказали напуганным единоплеменникам, что «могилевские мещане… изменили… ратных людей в Могилеве всех порубили…» Слух о восстании могилевчан тут же распространился по Рославлю, и в городе пошли разговоры о том, как бы тоже выставить вон захватчиков. Рославльский гарнизон не на шутку испугался. В городе ввели комендантский час, а московские ратники не появлялись на улицах группами меньше десяти человек при всем оружии. В Москве все еще патриарх Никон проклял Могилев, уже, видимо, догадываясь, что очень скоро его слово не будет стоить и ломаного гроша. А многострадальный Могилев праздновал победу! Радостные горожане обнимались, кричали, плясали. Однако многие и лютовали с пленными, пиная их либо колотя их палками, те, кто еще недавно так же радовался приходу царя, одобрял избиение всех могилевских евреев и улюлюкал вслед уходящим войскам Януша Радзивилла…
Закончились годы унижений и издевательств. Правда, «Могила льва», как часто именовали город, за эти пять лет войны «скинул львиную шкуру, облачившись в черный мешок». Но теперь более никго не мешал старинному городу по крупицам собирать камни.
Пример Могилева воодушевил и другие города. В этом же месяце восстал Кричев. Восстание прошло по тому же сценарию, что и в Могилеве. И вновь к нему присоединились партизаны Беловой-Багрова, вновь захватчики были перебиты. Чачерск также скинул оковы. Жители Дисны, уже дважды просившие Николая Юдицкого о помощи, наконец-то получили ее. В городе вспыхнуло восстание, и войску Юдицкого распахнули ворота — царский гарнизон был быстро перебит и сдался.
Весна 1661 года растопила снега, сломала льды. В теплом воздухе весны и в талых водах замерли войска обеих армий. Изрядно потрепанный князь Иван Хованский с частью войска покинул Полоцк и пошел в Псков набирать новую армию. После поражения под Полонкой Хованский решил также создать гусарские полки, наподобие литвинских.
— Может, в этом причина их побед? — спрашивал он своих офицеров, но те лишь плечами пожимали:
— Может, и в этом?
Хованский приказал выбрать из каждого
К марту 1661 года были сформированы три роты гусар, которые возглавляли список первого новгородского полка рейтарского строя. В отличие от литвинских гусар в московит-ской гусарской роте не было «товарищей» и «почтовых», а командовали ротой ротмистр, поручик и прапорщик или хорунжий. В отличие от рейтар у новгородских гусар не имелось капралов и подпрапорщиков, так как они не придерживались линейного строя.
А города продолжали сбрасывать с себя бремя оккупации. Продолжались восстания, и теперь даже лояльный к царю Полоцк — а все не лояльные к царю люди город давно покинули — грозил захватчикам разгромом. К лету московитяне чувствовали себя за стенами Полоцка уже не так безопасно, как раньше. Бурмистр города Кузьма Наумович решил во что бы то ни стало вернуть Полоцк в лоно Княжества. Поэтому полоцкой шляхте и казакам московский князь Великий-Гагин запретил покидать город, ибо боялся измены.
И лишь в Смоленске все было более-менее спокойно. Но только лишь потому, что управлять городом царь в свое время посадил присягнувшую ему смоленскую шляхту, и жизнь в древнем Смоленске протекала мирно и тихо. Ратники московского гарнизона после публичной расправы над дружками Ваньки Пугоря уже не чувствовали своей безнаказанности и вели себя пристойно. Тем не менее смоляне то и дело со вздохом вспоминали довоенное время, спрашивая друг друга:
— Когда же вернутся наши? Не сделали ли мы глупости, поддавшись судье Галимонту?
Глава 31 Между горами
Ну, а что же делал король скандалов Богуслав Радзивилл, светская жизнь без которого в Речи Посполитой была бы скучна? Слуцкий князь отдалился от войны. Саксонский курфюрст, муж троюродной сестры Богуслава, отдал опальному Радзивиллу в пожизненное пользование Прусское губернаторство. Впрочем, не всем в Пруссии сие известие понравилось. Прусская шляхта начала собираться в Крулевце (Кенигсберге) и послала к Богуславу делегатов с просьбой не платить в дальнейшем ему никаких контрибуций. Но Богуслав отказал делегатам, заявив, что все положенное необходимо платить, после чего он приказал полковнику Штрей-ну следить, чтобы пруссаки больше не собирались и не бузили.
Сам же Богуслав по совету Михала приступил к написанию автобиографии, но работа шла медленно. Набросав полную корзину мятых листов, Богуслав отправился 7-го июня 1661 года в Варшаву на заседание Посольской Избы, где вновь встретил сопротивление польской шляхты.
— Вы как слуга чужого государя не имеете права быть допущенным до дел Речи Посполитой! — говорили поляки Богуславу. Но литвинский князь оказался настойчив, привел более убедительные аргументы и все же принял участие в заседании, думая при этом: «Да уж, автобиографию нужно срочно дописывать, да покрасочнее!» На сейме Богуслав выносил на обсуждение конституцию ариан, убеждая привязать к ней всех протестантов Речи Посполитой. Затем из Варшавы Богуслав отправился в Бартенштейн, чтобы успеть на завершение прусского сейма, а после поехал в город Менск. В этом потрепанном войной городе, куда только-только стали робко возвращаться жители, также состоялся сеймик, на котором Слуцкого князя выбрали директором заседания и вновь сделали своим послом на ближайший сейм Речи Посполитой.
В эти же дни литвины постоянно осаждали Борисов, принуждая московитов сдать город. Но царский воевода Хлопов, несмотря на критическую ситуацию, недостаток людей и провианта, не сдавался. 27 июня Хлопов писал царю: «К Менску и Борисову учали польские и литовские люди через реку Березыню переправляться, и я, холоп твой, видя в Борисове малолюдство, острогу всего держать нечем, две доли острогу выжег, а треть острогу в прибавку к городу по ворота укрепя, большою крепостью оставил для воды и твоих, великого государя, хлебных запасов». Эти запасы перевезти в замок не было никакой возможности, так как «запасных порожних житниц в городе не было, а всего острогу было выжечь нельзя, чтоб к острогу и городу проток из Березыни, а из того протоку воду емлють в город».