Троя
Шрифт:
Я больше не склонен причислять алфавит Каппадокии к тем, что сохранили некоторые знаки старого азианического словаря. Г-н Рэмзи скопировал надпись в Эйюке, которая вполне доказывает, что надпись, приведенная у Гамильтона, плохо скопирована и что те знаки в ней, которые напоминают буквы кипрского силлабария, возможно, отсутствовали в оригинальном тексте. Фактически надпись г-на Рэмзи показывает, что каппадокийский алфавит – это то же, что и фригийский, и что оба происходят, как он указывает, от раннего ионийского алфавита VIII века до н. э., использовавшегося торговцами Синопа. Поскольку у меня теперь появились сомнения и относительно киликийского алфавита, то число алфавитов Малой Азии, которые, несомненно, содержат знаки азианического силлабария, ограничивается алфавитами Памфилии, Ликии, Карии, Лидии и Мизии. Заметим, что они образуют неразрывную цепь вокруг западных и юго– западных берегов Малой Азии и что дальше эта цепь продолжается на Кипре. Карийский алфавит, хотя в основном еще и не дешифрованный, был определен с большой точностью в ходе последних двух или трех лет последовательных открытий новых надписей, и недавно я сам сделал в связи с этим открытие, которое может привести к интересным результатам. В Северном Египте обнаруживается особенный тип скарабеев, на которых схематично вырезаны некоторые любопытные знаки, которые весьма и весьма напоминают фигуры на некоторых гиссарлыкских «завитушках». Это «искусство» (если его вообще можно назвать искусством) в корне отличается от «хеттских» цилиндров Кипра или от очень грубых печатей, которые находят на побережье Сирии и даже далеко к западу, в лидийском слое Сард. На одном таком скарабее из коллекции г-на Грега я нашел длинную надпись четко вырезанными карийскими буквами, и осмотр другого скарабея того же типа позволил определить еще несколько знаков, часто встречающихся в карийских текстах. Таким образом, наконец хоть что-то теперь известно о местном искусстве
Один из наиболее любопытных фактов, проясненных раскопками доктора Шлимана, – это то, что даже разрушение второго города не принесло с собой разрыв в континуитете религии и искусства среди последующих поселенцев на Гиссарлыке. Идолы и вазы с совиными головами, а также «завитушки», продолжали изготовляться и использоваться обитателями третьего, четвертого и пятого поселения. Даже если отбросить геологические данные, очевидно, что это место и не могло долго оставаться заброшенным. Его окружала аура древних традиций, и, хотя сюда приходили новые люди, среди населения должны быть и какие-то наследники прежних жителей. Даже оратор в пылу красноречия мог назвать «необитаемым» лишь нижний город, а не сам Пергам. Мы видим первый пробел, лишь когда подходим к тому слою, который доктор Шлиман назвал «лидийским». Второй и более важный пробел – это греческий город.
Сам греческий город прошел не одну стадию роста и упадка. В нижней части его руин, которая лежит не более чем на шесть футов ниже, чем теперешняя верхняя поверхность холма (за исключением, конечно, его боков), мы находим ту архаическую эллинистическую керамику, которая всегда отмечает местоположение раннего греческого города. С ней смешана керамика другого вида, судя по всему, местного производства, которая, однако, не может быть датирована раньше чем IX век до н. э. В то время, когда использовалась эта керамика, эолийский Илион, как и четыре предшествовавшие ему деревни, все еще ограничивался старым Пергамом. Те, кто посещал места, где некогда находились ранние греческие города Малой Азии, легко поймет, что так это и должно было быть. Эолийских колонистов Гиссарлыка было немного, как и эолийцев старой Смирны или Ким, ресурсы, находившиеся в их распоряжении, были скудными; они жили среди враждебного населения или могли опасаться нападений пиратов с моря. Поэтому они выбирали на местности самый изолированный холм, который легко было защищать, и там селились. Однако эта вершина, как и в других случаях, всегда была близко к морю. Когда армии Ксеркса проходили через Троаду, эолийский город, судя по всему, еще не распространился на лежавшую ниже равнину. Давно заброшенный нижний город доисторического Илиона снова был застроен лишь в македонскую эпоху.
В адрес доктора Шлимана выдвигались какие-то туманные обвинения в том, что он якобы затемняет факты своими теориями: публику предупреждали, что нужно-де строго различать теории, которые выдвигает Шлиман, и факты, которые он открыл. В действительности винить в придумывании не подкрепленных фактами теорий нужно не доктора Шлимана, а самих критиков. По сравнению с большинством исследователей он поразительным образом свободен от распространенной ошибки – поспешных обобщений, или, что гораздо хуже, подгонки фактов к заранее заготовленным теориям. Восхищение поэмами Гомера и растущее убеждение в том, что если гомеровская Троя когда-либо существовала, то это могло быть только на Гиссарлыке, едва ли можно назвать «теориями». Его работы по большей части – это фиксация фактов, которые связаны друг с другом с помощью тех индуктивных выводов, которые обязывают нас делать научный метод современной археологии. И наш археолог, с его истинно научным духом, никогда не останавливался перед тем, чтобы вносить изменения в эти выводы каждый раз, когда представлялось, что этого требует открытие новых фактов. В то же самое время он полностью и честно предоставлял нам сами факты, так что читатели всегда сами могли убедиться в достоверности выводов, которые он делал на их основании. Запретить исследователю делать любые предположения, которые поддерживаются лишь возможными или вероятными данными, – значит лишать его привилегии, которая есть и у самих его критиков, и у любого настоящего ученого. Однако такие предположения у него очень редки, и сам тот факт, что о них так много говорят, заставляет меня подозревать, что у критиков нет тех археологических знаний, которые позволили бы им отличить возможную или вероятную теорию от вывода, обусловленного фактами. Особая керамика, найденная непосредственно под греческим слоем, доказывает археологу более убедительно, нежели любые архитектурные остатки, что между пятым поселением и греческим городом некогда существовало отдельное, независимое поселение, точно так же как предметы, найденные на равнине под городом, доказывают, что греческий город должен был некогда доходить до этих мест, хотя стены, которыми он был окружен, ныне полностью исчезли. С другой стороны, теория, согласно которой это поселение было основано лидийцами, – всего лишь теория, которую и сам доктор Шлиман выражает со всеми необходимыми оговорками.
Один из наиболее огорчительных признаков распространенного в нашей стране невежества в области доисторической археологии и археологии Леванта – это критические замечания по поводу «Илиона» в респектабельных английских изданиях. Только в Англии иные известные авторы могут позволять себе бросаться голословными суждениями и предлагать свои собственные теории по археологическим вопросам, даже не потрудившись ознакомиться с элементарными основами того предмета, о котором они берутся разглагольствовать. Что же можно сказать о критике, который даже не знает разницы между доисторической и эллинской керамикой, с одной стороны, или архаической и классической греческой керамикой – с другой и при этом еще и прикрывает свое незнание ошибочными цитатами из известного французского археолога, который специально занимается ранней керамикой Леванта? Английская публика, конечно, готова подумать, что у человека, который имеет репутацию большого ученого, есть полное право выражать свое мнение буквально обо всем на свете. На самом же деле он, не имея необходимой предварительной подготовки, знает об этих делах столько же, сколько и сама публика, и его писания на эту тему – не что иное, как новая форма шарлатанства. Способность переводить с древнегреческого и латинского или сочинять греческие и латинские стихи отнюдь не помогает ученому решать археологические проблемы – не больше, чем это помогло бы ему переводить гимны «Ригведы» или расшифровывать клинопись. В последнее время по поводу открытий доктора Шлимана в Гиссарлыке выдвигались теории, которые делает серьезными только солидность тех печатных органов, где они появились. Иные не моргнув глазом утверждали, что пятый слой руин представляет македонский Илион, который был разрушен Лисимахом около 300 года до н. э., а затем захвачен Фимбрией в 85 году до н. э., в то время как четвертый город посещал
Ксеркс, а третий город – это древнее эолийское поселение. Читатель, даже не претендующий на знание археологии, должен лишь просмотреть гравюры, столь щедро рассыпанные по страницам «Илиона», чтобы самостоятельно оценить ценность подобных гипотез или археологических знаний, которые лежат за ними. Керамика, терракотовые «завитушки», идолы, орудия и оружие из камня и кости, обнаруженные в доисторических слоях Гиссарлыка, – все это никогда не находили и вряд ли найдут в каком-либо греческом городе, пусть даже и доисторическом. Мы тщетно будем искать их в Микенах, Орхомене, Тиринфе или в ранних гробницах Спарты и Мениди, Родоса и Кипра. С другой стороны, отличительные черты греческой повседневной жизни также отсутствуют: нет ни монет, ни ламп, ни алфавитных надписей, ни орнаментов классической эпохи; нет эллинской керамики, будь она архаической или более поздней. Теперь мы вполне точно знаем, каковы были предметы, которые оставляли после себя греки и их соседи на Леванте в течение шести веков, предшествовавших началу христианской эры; и – в частности, благодаря трудам доктора Шлимана – мы даже можем проследить искусство и культуру этого периода далее, в глубь времен, к периоду, который впервые был открыт для нас раскопками в Микенах. Сейчас, когда археология стала наукой и ее фундаментальные факты уже нашли прочную основу, слишком поздно возвращаться к дилетантскому антикварианизму пятидесятилетней давности. Тогда действительно было возможно выдвигать теории, которые были плодом воображения не ученого, но литератора, и строить дома из соломы на фундаменте из зыбкого песка. Однако время подобных забав давно ушло; изучение отдаленного прошлого перешло из области литературы в область науки, и те, кто занимается этой наукой, должны вооружиться научным методом и научным духом, должны погрузиться в скучную и монотонную предварительную подготовку и должны уметь сочетать труды таких людей, как Эванс и Леббок или Вирхов и Роллестон, с результатами, которые год за годом поступают к нам с Востока. Искать македонский город в пятом доисторическом поселении Гиссарлыка – это все равно что искать кладбище елизаветинских времен среди курганов долины Солсбери: археолог может взглянуть на такой парадокс лишь с улыбкой.
Э.Г. Сэйс
Оксфорд, октябрь 1883 г.
Глава I
Рассказ об исследованиях Трои и Троады в 1882 году
Ее
Место на карте – это фрагмент истины, оставленный давно минувшими событиями. Нередко оно подобно ископаемой кости, по которой можно восстановить скелет прошлого, и картина, которую История передает нам лишь в неясных контурах, ярко выступает перед нами.
Мне казалось, что мои раскопки на холме Гиссарлык в 1879 году вместе с профессором Рудольфом Вирховом из Берлина и г-ном Эмилем Бюрнуфом из Парижа навсегда решили троянский вопрос. Я думал, что доказал, что тот маленький город, третий по счету от материка, основания домов которого я обнаружил на глубине в среднем 7–8 метров под руинами четырех более поздних городов, которые в ходе веков следовали один за другим на том же самом месте, и должен быть Илионом из легенды, который обессмертил Гомер, и я поддерживал эту теорию в своей книге «Илион», которую опубликовал в конце 1880 года. Однако после этой публикации у меня возникли сомнения – не относительно положения Трои, поскольку я был уверен, что она находилась именно на Гиссарлыке, – относительно размеров города, и со временем мои сомнения усилились. Вскоре я уже больше не мог верить в то, что божественный поэт, который с правдивостью очевидца, оставаясь верным природе, начертил не только равнину Трои с ее мысами, реками и могилами героев, но и всей Троады с ее многочисленными народами и городами, с Геллеспонтом, мысом Лект, Идой, Самофракией, Имбросом, Лесбосом и Тенедосом, а также весь могучий ландшафт страны, – что тот самый поэт мог изображать Илион великим [10] , веселым [11] , процветающим и многонаселенным [12] , хорошо застроенным [13] городом с большими улицами [14] , если в действительности это был всего лишь небольшой городок – столь небольшой, что даже если предполагать, что его дома, которые, судя по всему, были построены как современные деревенские дома Троады (и, как и они, были всего лишь одноэтажными), могли достигать шести этажей, то все равно здесь не могли обитать 3000 человек. Если бы Троя действительно была всего лишь маленьким укрепленным местечком, таким, как показывают нам руины третьего города, несколько сот человек легко могли бы взять ее за несколько дней, и вся Троянская война с ее десятилетней осадой должна быть или полной выдумкой, или иметь лишь слабое основание в действительности. Я не мог принять ни одну из этих гипотез, ибо я считал невозможным, что в то время как на берегах Азии было столько больших городов, катастрофа, произошедшая с маленьким городком, могла так подействовать на воображение бардов, что легенда об этом событии могла пережить века и дойти до Гомера, который увеличил ее до гигантских размеров и сделал предметом своих божественных поэм.
10
«В Приамовом граде великом». (Iliada. II. 332, 803; здесь и далее цитаты из «Илиады» приводятся в переводе Н. Гнедича.)
11
«В веселую Трою». Там же. V. 210.
12
«Град, устроением пышный». Там же. XIII. 380.
13
«Высокотвердынную Трою Приама». Там же. XXI. 433.
14
«Трои с широкими стогнами града». Там же. II. 141.
Кроме того, все предания древности о Троянской войне были единодушны, и это единодушие слишком характерно, чтобы не быть основанным на базе позитивных фактов, которые столь высокий авторитет, как Фукидид [15] , считает реальной историей. Традиция была единодушна даже в утверждении, что взятие Трои произошло за восемьдесят лет до дорийского вторжения на Пелопоннес. Более того, как я уже упоминал в «Илионе» (см.: Илион. Т. 1. С. 194), египетские документы дают нам исторические данные, по которым Илион и царство Троя должны были существовать в действительности: ведь и в поэме Пентаура, и в иератическом папирусе Салье, хранящемся в Британском музее, среди союзников, которые пришли на помощь хеттам (или «хита») под стенами Кадета на Оронте в пятый год царствования Рамсеса II (ок. 1333–1300 до н. э.) [16] *, упоминаются дарданы, или данданы (дарданцы), и народ Илуны (Илион) [17] , а также «лику» (ликийцы) и народ Пидасы (Педас), Керкеш или Гергеш (гергитяне), «масу» (мизийцы) и «акерит» (карийцы) [18] . Еще больше меня поразило то, что именно эти народы упоминаются во второй книге «Илиады» как помощники троянцев в обороне города. Таким образом, можно считать установленным фактом, что в Троаде, возможно в XIV веке до н. э., существовало царство дарданов, один из главных городов которого именовался Илионом; это царство считалось одним из наиболее могущественных в Малой Азии и посылало своих воинов в Сирию, чтобы они сражались там с египетскими войсками, защищая Азию. Это прекрасно согласуется и с Гомером: фактически вся греческая традиция говорит о могуществе Трои. Кроме того, профессор Генрих Бругш-паша говорит о том [19] , что в настенных росписях и надписях на пилоне храма Мединет– Абу в Фивах можно видеть две группы из тридцати девяти народов, стран и городов, которые объединились в конфедерацию против Рамсеса III (ок. 1200 до н. э.), вторглись в Египет и были побеждены этим фараоном. В первой группе фигурируют народы под названием «пуросата» или «пулосата» (пеласги – филистимляне!), «текри», «теккари» (тевкры) [20] и «данау» (данайцы?). Во второй группе профессор находит имена, представляющие для нас особый интерес: «Аси», что напоминает о названии Асса, мизийского города в Троаде, или же Исса, древнего имени Лесбоса, который также относился к Троаде, или Исса в Киликии; Керена, или Келена, видимо, тождественная троянской Колоне; «У-лу», который также напоминает Илион и, видимо, тождественно с ним; «Кану», возможно, Кавн в Карии; «Л(а)рес», Ларисса, что может оказаться троянским городом Ларисса, или
15
Фукидид. I. 10, 11.
16
По современным данным, Рамсес II царствовал в первой половине XIII в. до н. э., то есть чуть позже, чем сказано у Шлимана.
17
Профессор Генрих Бругш-паша в своем приложении к моему «Илиону» (с. 746, 747) признает идентичность дарданов с дарданцами или троянцами, лику – с ликийцами, Пидасы – с троянским городом Педас, Керкеша или Гергеша с гергитянами Троады, масу – с мизийцами, однако он скептически относится к отождествлению Илиона с Илуной (Илиуна, Ириуна), ибо считает, что последнее название нужно исправить на Мауна, Мавон – то есть меонийцев, или мэонийцев (древних лидийцев).
18
Франсуа Ленорман в журнале «Академи» за 21 и 28 марта 1874 г. утверждает, что «акерит», возможно, следует отождествлять с карийцами.
19
В своем приложении к «Илиону» (т. 2, с. 501–503).
20
Профессор Бругш-паша не сомневается относительно тождественности текров, или теккаров, с тевкрами.
Лариса (но городов с таким названием было много); «Маулн» или Мулн, что напоминает киликийский Малл; «Атена» – возможно, Адана; и Каркамаш, который профессор Бругш отождествляет с Корацезием (оба также в Киликии) [21] . Замечателен тот факт, к которому уже привлекал внимание г-н Франсуа Ленорман [22] , – что дарданцы, которые занимают такое видное место среди коалиции против Рамсеса II, не фигурируют в тех группах завоевателей, которые сражались чуть больше века спустя против Рамсеса III, и что на их месте появляются тевкры. Не могло ли это изменение в имени троянцев быть вызвано войной и падением Трои и уничтожением или рассеянием ее народа? Следует, однако, заметить, что Геродот всегда именует древних троянцев эпической поэзии «тевкрами», в то время как римский поэт использует названия «тевкры» и «троянцы» как синонимы.
21
Профессор Сэйс напомнил мне, что другие египтологи отождествляют «Каркамаш» с Каркемишем, хеттской столицей на Евфрате.
22
Academy. 1874. March 21, 28.