Троянский конь
Шрифт:
– Добрый день, - осторожно поздоровался старший техник-пилот.
– Закрой пасть!
– сказал живописец своему псу, а потом уж, когда тот униженно ретировался, ответил человеку: - Наше вам с кисточкой.
И опять скрылся за розовыми кустами и там хрястко защелкал кривыми лезвиями.
Бросив рюкзак на одинокий стул, стоявший на открытой веранде, Илар обошел участок. Каменные плитки дорожек заросли травой забвения. И весь участок зарос, как вдруг лишенный ухода немощный человек. Черно-красные кляксы опавших ягод усеяли землю под вишневым деревом. Зелено-красные
Илар вернулся к дому, сложенному из белого камня, увитому листьями дикого винограда, об эту пору ставшими пунцово-красными. Прикосновение знакомой ладони оживило дремавшую дактилоскопическую память Привратника, - и дверь поддалась. Дверь в беззаботную юность отворилась. Но это был обман чувств. Нельзя в одну воду ступить дважды.
В доме было сумрачно, прохладно и пахло слежавшейся пылью, как в склепе. Мебель в чехлах, расставленная вдоль стен, походила на старых слуг, уснувших, оцепеневших, почти умерших, но верно ждущих своих хозяев, которые их забыли при отъезде в вечность. Звук скрипнувшей половицы под ногой показался кощунственным по отношению к тишине и неподвижности времени, царившим здесь.
Если хочешь понять, что такое вечность, зайди в старый загородный дом и несколько минут неподвижно постой там среди безмолвия. Только ничего не трогай. Тогда, может быть, и поймешь.
Не сразу Илар решился нарушить благоговейный покой. Потом отдернул старомодные занавески на окнах и поднял ставни. Нестриженные ветки кустов сейчас же вломились внутрь. Солнечные зайчики задрожали по дальним углам. Теплый живительный воздух хлынул в комнату, а вместе с ним земляные и травяные запахи. Пчела залетела с улицы и с ворчливым гулом принялась инспектировать новую территорию.
И время сразу двинулось, как секундная стрелка часов, когда подтянули гири и толкнули маятник старых часов.
Илар включил старенький терминал, который подключался к Сети через спутниковую связь. Набрал код Луны, потом код "Иллюзория" и, наконец, - номер ячейки отца. Предок отозвался не сразу, еще дольше не подходил, чем профессор. Наконец фирменная заставка "Иллюзория" пропала и на экране допотопного плоского монитора появилась панорама усадьбы, почти в точности похожая, на загородную усадьбу отца. Отец оставался верен себе. На заднем плане виднелся скелет недостроенной яхты с торчащими ребрами шпангоутов. Пока Илар обозревал хозяйство отца, его счастливая физиономия появилась на переднем плане. Отец, усыпанный с ног до головы деревянной стружкой, снимал фартук. Сын поздоровался.
– О! Сэр Саграмор Желанный!
– воскликнул отец.
– Салям!
Почему-то он любил приветствовать людей на исламский манер.
– Как жизнь? Что делаешь?
– спросил Илар, стараясь, чтобы голос звучал натурально, а вопросы не были идиотскими.
– Доски на пилораме распускаю, - весело отозвался отец.
– Заходи... или ты торопишься?
– Да нет. Сейчас зайду... Я тут сижу у тебя на даче...
– А-а-а, наконец-то ты изволил посетить родительские "шпинаты", -
– Слушай, а где у тебя виртуальные очки?
– Посмотри...
– отец пощелкал пальцами, сморщился, вспоминая, - э-э-э... в правом нижнем ящичке бюро.
Илар сдвинул пыльный саван чехла, укрывавший темного дерева бюро, поднял, тотчас укатившую куда-то в другие измерения полукруглую реечную крышку. Открылись ящички, где покоились личные вещи отца, знакомые с детства, как то: курительные трубки, дневники, исписанные листы россыпью, коробки с медовой акварелью и графитовыми карандашами. Были здесь еще коллекции старинных электронных часов, значки какие-то и прочие предметы, теперь совершенно никому не нужные. В дальнем углу лежали виртуальные очки фирмы "Лора" и к ним вдобавок пара тактильных перчаток. Все устаревшей конструкции, но лучше, чем ничего.
Сын подключил древние оптико-волоконные шнуры к разъемам терминала, натянул перчатки, надел очки и оказался в гостях у отца.
– Привет, сэр Ланселот Озерный, - еще раз поздоровался Илар.
Отец улыбнулся, похлопал сына по плечу - он любил такие церемонии. На вид ему было лет сорок, очевидно, любимый его возраст, в котором теперь он, наверное, и застынет на века.
Они пошли мимо ухоженных кустов (наверняка, мать руку приложила) к строительной площадке отца. Здесь царил милый его сердцу беспорядок. Кругом валялись плотницкие и столярные инструменты, кучерявилась свежая белая и старая, намокшая под дождем янтарного цвета стружка. Стояли доски, прислоненные к сараю.
Илар провел ладонью по почти уже обтянутой скуле яхты, ощутил гладкое теплое дерево и запах смолы.
– Как назовешь?
– По дедовской классификации - "гамма", эта ведь у меня третья...
Отец подражал деду. Дед был заядлым строителям яхт. За свою долгую жизнь построил их несколько, разных размеров, разных конструкций, написал книгу "От альфы до омеги", где описал историю их строительства и свои путешествия в духе Хейердала. Илару эти семейные увлечения были чужды, хотя он любил прокатиться на яхте с отцом. Но не более. Этот род фанатизма не для него.
– Назови её именем бабушки.
– Подумаю...
– уклончиво ответил отец, не любивший почему-то вспоминать свою родительницу.
– Ты мне лучше посоветуй насчет киля. Не хотелось бы его делать большим. К берегу не подойти. А при коротком киле яхту будет уводить... Как мою "бету".
– Как это?
– Ну, её все время разворачивало носом против ветра. Только крутым бейдевиндом и могла ходить... Вот поэтому на "гамме" хочу поставить два бортовых.
– А шверт?
– Со швертовым колодцем возни много, да и в каюте будет мешать.
– Ой, даже не знаю, я не специалист. Сделай три киля. Небольшой центральный и два по бокам.
– Сопротивление будет большим... Хотя... Ладно, посмотрим... Пошли на пилораму.
Примерно час они распускали доски. Отец клал на блестящую станину доски и пускал их под циркулярную пилу. Илар принимал распущенные концы и поддерживал их, пока доска, медленно двигаясь, полностью не распиливалась, пока пальцы отца не подходили почти к самым зубьям дисковой пилы. Один палец у предка был уже забинтован и виднелась запекшаяся кровь.