Тройной агент
Шрифт:
Балави вдруг вспомнился недавний сон. Несколькими неделями раньше ему приснился Заркави. Балави к нему относился с огромным пиететом, во многом даже идеализировал его — то ли потому, что Заркави тоже иорданец, то ли еще по какой причине, но Балави рыдал как дитя, когда этот террорист погиб во время налета американских бомбардировщиков в 2006 году. Но во сне Заркави был опять живой и, что самое удивительное, сам пришел к нему в дом отца.
— Разве вы живы? — спросил его Балави. А тот сидит, и в свете луны лицо у него такое одухотворенное… При этом вроде как что-то делает. Взрывное устройство, что ли…
— Меня убили, но я, как видишь, жив, — проговорил Заркави.
Не зная, что сказать человеку, чьи
Заркави ничего не ответил, и сон внезапно оборвался. Проснулся Балави в тревоге, и даже по прошествии многих дней эта странная встреча так его угнетала, что он рассказал о ней нескольким друзьям. Хотелось понять, что бы это могло значить.
Все сходились в том, что такой сон — дурное предзнаменование. Один приятель объяснил Балави, что сон послан ему как предупреждение, как знак, что скоро арестуют. Однако другой приятель сказал, что таким способом Заркави передал ему свое благословение. Это, говорит, тебя Господь зовет на особое служение, совершишь в джихаде какой-то подвиг, на который специально избран.
«Теперь ты призван на путь Аллаха», — сказал ему тот приятель.
Через двадцать четыре часа после ареста на состоянии Балави начало сказываться напряжение двух суток без сна. Голос раздраженно срывался, но задора в глазах видно не было. А сидевшие через стол напротив сотрудники Мухабарата брались за него все крепче.
Кто такой Абу Шадийя? Кто такой Яман Мухаддаб?
На сей раз его допрашивали Али бен Зеид и офицер помоложе; их интересовали настоящие имена других блогеров и комментаторов с того же участка интернет-пространства, где действовал Абу Дуджана. Неосведомленность Балави выглядела весьма правдоподобно. Так же как и он, другие авторы пользовались вымышленными именами, и почти никто не знал, кто они на самом деле такие и где живут. Балави было известно, что среди блогеров могут быть и агенты американской разведки. И некоторые наверняка действительно таковыми были.
Ладно, тогда вопрос такой: Расскажите нам о ваших планах пойти в шахиды.
Тот следователь, что помоложе, вынул из папки с личным делом Балави листок и стал читать вслух. Балави узнал собственные слова — это была статья, которую он написал, посмотрев в новостях сюжет о недавних воздушных налетах Израиля на сектор Газа. На видео были засняты израильские женщины и девочки на крыше дома, они смотрели, как произведенные в США штурмовики F-16 бомбят цели в центре Газы. Женщины передавали из рук в руки бинокль, болтали и смеялись, как будто смотрят футбол. Они смеялись! На это глядя, Балави почувствовал, как овладевшее им отвращение сперва разливается по всему его существу, а потом уходит куда-то внутрь, наполняя его смесью ярости и презрения, направленного частично и на себя, на трусливую свою натуру.
Но это было две недели назад. Теперь же Балави молчит. Нет сил.
«Когда же, наконец, мои слова напитаются моею кровью? — продолжил следователь, читая распечатку. — Я чувствую, что слова у меня иссякли, так что тем, кто исповедует джихад, советую не загонять себя в ту же ловушку, в которой оказался я: не мучить себя кошмарной перспективой однажды умереть в постели».
Али бен Зеид окинул арестованного долгим взглядом. Круто загибает. Но на Заркави парень не тянет.
Бен Зеиду приходилось работать с настоящими террористами, закоренелыми моджахедами, настолько фанатичными, что они призывали смерть, торопили ее и отказывались раскалываться, с чем бы Мухабарат к ним ни подступался.
Как ни странно, есть в нем что-то раздражающе знакомое, словно это какой-то забытый одноклассник бен Зеида. А ведь и впрямь! Они примерно одного возраста. Оба учились в университетах, оба жили за границей. Оба происходят из семей, чьи предки жили на Аравийском полуострове и претендовали на близость к пророку Магомету. У обоих родители достаточно попутешествовали, чтобы дать им представление о жизни не только в Иордании, но и за ее пределами. Балави женат, у него две маленькие дочки; бен Зеид, женившийся недавно, надеется тоже вскоре завести детей.
Бен Зеид даже может понять (в отвлеченном, философском смысле) ту глубокую обиду и возмущение, которым полон интернетский двойник подследственного. Несмотря на внешнее согласие с официальной государственной политикой мирного сосуществования с Израилем, на бен Зеида частенько накатывали приступы гнева и горечи, особенно по утрам, когда он выходил на веранду своего дома, расположенного высоко на горе над Мертвым морем, садился там, и его взгляду открывались возделанные поля на севере и западе — плодородные земли, которые арабам больше не принадлежат. Сообщение о том, что израильтяне на танках в конце декабря ворвались в Газу, убив более пятисот человек и не очень-то разбираясь, боевик ли это «Хамаса» или мирный житель, почти все иорданцы восприняли с негодованием: арабы увидели в этом чудовищно непропорциональный ответ на ракетные обстрелы.
Но где-то, видимо, Балави оступился и сорвался — так виделось это дело бен Зеиду и его коллегам. Вопреки всякой логике и собственным интересам он подцепил опасную умственную заразу, которая грозит уничтожить все, чего Иордания достигла за полвека неустойчивого социального прогресса. Не пожалев семьи и репутации, он фактически пошел служить фанатикам, живущим в пещерах где-то в двух тысячах километров к востоку.
Как такое могло случиться со столь умным и образованным молодым человеком, непостижимо. Но ясно одно: Абу Дуджане суждено исчезнуть, а жизнь Балави должна радикально перемениться. Отныне этот врач с Мухабаратом повязан — повязан крепко и навсегда. Его право работать, путешествовать, иметь свой дом и одевать детей будет зависеть от хорошего поведения и великодушия спецслужбы. А если Мухабарату что-то будет нужно — не важно, большое ли, малое, — Балави не оставят иного выбора, кроме как беспрекословно подчиниться.
Парень, сидящий на табурете подследственного, еще не полностью осознал эту новую реальность, но ничего, до него дойдет. По его виду судя, много времени на это не потребуется. Когда прошло три дня, а на свободу Хумама аль-Балави все не выпускали, его отец, взяв с собой старшего сына Мухаммада, вызвал такси и поехал на другой конец города в Вади аз-Зир, где располагается Мухабарат. Солдат с американским автоматом «кольт М4» жестом остановил их машину за несколько десятков метров от главных ворот; дальше старый человек, оставив сына в машине ждать, вынужден был идти пешком. Всю неделю погода стояла холодная и хмурая, пронзительный северо-восточный ветер дергал Халиля аль-Балави за белую куфию [17] всю дорогу, пока он от автостоянки шел к небольшому зданию, где посетителей проверяют на наличие оружия и взрывчатки.
17
Куфия (шемаг, шемах, «арафатка») — мужской головной платок, используемый арабами как шарф, как головной убор, как подстилка для намаза, наволочка или простыня и т. п.