Трубка Шерлока Холмса
Шрифт:
– Ее повесят, не так ли?
У него было очень мрачное выражение лица. Я редко видел его в таком унылом настроении.
– Боюсь, что так, Уотсон. Она призналась не только в убийстве Раштона, но и в попытке отправить его племянника на виселицу. При таких обстоятельствах мало надежды на отмену смертного приговора. Она не заслуживает снисхождения и, думаю, не станет о нем просить. И все же я не могу побороть ощущение, что не вся вина лежит на ней и что ей следует не одной взойти на виселицу.
– Кого же еще вы имеете в виду, Холмс? – спросил я, совершенно сбитый с толку.
Я предположил, что он имеет в виду какого-то сообщника,
– Конечно же, общество! – резко произнес он. – Представьте себе ее положение. Эта молодая женщина наделена несомненным умом и незаурядными способностями, но не располагает ни средствами, ни связями, чтобы пробиться наверх. Так чего же мы – я имею в виду общество, членами которого являемся мы с вами, Уотсон, – могли от нее ожидать?
Конечно, она вольна была выйти замуж, а если не имела такого желания, могла растрачивать по мелочам свои таланты, служа экономкой, гувернанткой или компаньонкой у тех, кто богаче ее, но ниже по способностям и уму.
Если бы общество позволило мисс Батлер состояться, ей, вероятно, никогда бы в голову не пришло совершить преступление. Она могла бы достичь успеха в любой профессии, какую бы ни выбрала, скажем стать послом, или крупным промышленником, или политиком – даже премьер-министром, какой бы абсурдной ни казалась эта идея.
Пообещайте мне никогда не публиковать отчет об этом случае. Бульварные газетенки и так раздуют скандал, когда начнется суд. Я против того, чтобы ваше или мое имя связывали с такими дешевыми сенсациями. Пусть это дело как можно пристойнее канет в забвение.
Я не колеблясь дал Холмсу слово, так как всей душой был с ним согласен. Поэтому, лишь вскользь упомянув об этом расследовании в «Пяти апельсиновых зернышках» [51] , я воздержался от того, чтобы приводить дальнейшие детали – даже имя мисс Батлер.
51
Доктор Джон Х. Уотсон называет это дело среди прочих, имевших место в 1887 году. Он не сообщает имен, а лишь рассказывает, как, осмотрев часы умершего человека, Холмс смог доказать, что их заводили в последний раз два часа назад, когда покойный ложился спать.
У Камберуэллского дела было печальное продолжение.
Маделин Батлер предстала перед судом и, признав себя виновной в убийстве, была казнена 28 мая, в Вознесение.
Это было мрачное событие для нас с Холмсом.
Не в его натуре продолжать думать о фигурантах дела, которое успешно раскрыто. Однако в течение нескольких последующих лет в тот день, когда Маделин Батлер надели петлю на шею, он пребывал в унылом расположении духа, словно все еще скорбел о кончине этой женщины.
Дело о крысе с Суматры
Поскольку разглашение всех обстоятельств этого дела способно повлиять на безопасность страны, я берусь за перо с мыслью, что вряд ли получу разрешение на публикацию своего рассказа. Скорее всего, ему суждено отправиться вместе с прочими не предназначенными для обнародования отчетами в ящик для депеш, который хранится в банке «Кокс и компания» на Чаринг-Кросс.
Но я не могу предать забвению это удивительное расследование и потому взялся написать о нем – хотя бы и для себя одного. Впрочем,
52
Доктор Уотсон почти слово в слово цитирует высказывание сыщика из рассказа «Вампир в Суссексе».
Даже я не был посвящен в дело с самого начала [53] , хотя и знал, что Холмс занят каким-то срочным расследованием, заставлявшим его порой на несколько дней покидать наше жилище. Возвращался он измученным и обессиленным, молча сидел у камина и курил свою трубку, глядя на пламя, или же уходил в спальню, где наигрывал на скрипке какую-нибудь печальную мелодию.
Я также подозревал, что он вернулся к привычке впрыскивать себе раствор кокаина. Правда, зная мое неодобрительное к этому отношение, Холмс никогда не пользовался шприцем в моем присутствии.
53
Об этом свидетельствует то место уже упомянутого рассказа, где Холмсу приходится объяснять другу, что Матильда Бригс, упомянутая в письме фирмы «Моррисон, Моррисон и Додд», рекомендующей сыщику своего клиента, не имя молоденькой девушки, а название судна.
И тем не менее симптомы были совершенно очевидны: за короткими приступами лихорадочной деятельности следовали долгие периоды вялого безразличия, тоски и бездействия.
В то время мое собственное здоровье оставляло желать лучшего. Погода стояла чрезвычайно сырая, и раны, полученные в ходе второй афганской кампании, в битве при Майванде, постоянно напоминали о себе тупой ноющей болью. Из-за этого я не мог долго выдерживать физические нагрузки и вынужден был лежать на диване.
Шла вторая неделя загадочных занятий Холмса, когда он доверился мне.
Я очень ясно помню, как это было. Мы сидели за завтраком. Он оставил свою еду нетронутой, хотя и выпил несколько чашек черного кофе. Мой друг откинулся на спинку стула, наблюдая, как я ем, и на лице его было задумчивое выражение.
Вдруг он сказал очень серьезно:
– Уотсон, мы с вами работали над большим количеством дел, и я знаю, что могу безоговорочно вам доверять. В настоящее время я занят сверхсекретным расследованием и был бы признателен за помощь.
Я положил вилку и нож.
– Разумеется, я буду счастлив помочь всем, чем смогу, Холмс. С чем связано это новое приключение?
– Вряд ли тут уместно слово «приключение», мой дорогой друг. Это чудовищный заговор с целью шантажировать британское правительство. Если бы он был предан огласке, то вызвал бы страшную панику среди жителей Лондона и других больших городов Англии. Вот почему я не доверился вам раньше. Вы неважно себя чувствовали, и я не хотел обременять вас такой страшной тайной. Да, это должно остаться тайной. Нельзя допустить, чтобы хоть одно слово из того, что я вам расскажу, просочилось за эти стены.