Трубка снайпера
Шрифт:
Будто горсть дроби сыпанули позади на лист жести. Не слышал рукоплесканий стрелок — увидел в оптический прицел красный кружок, словно выскочивший из-под земли. Попадание! Долго целился Номоконов, застывал, плавно нажимал спусковой крючок. Снова и снова попадания! После пятого выстрела на краю поля появился белый сигнал. Промах!
Стрелка поздравляли, показывали огромную бумажную мишень, пробитую четырьмя пулями, говорили: «Неплохо, неплохо». Мало очков набрал Номоконов, заметил, что мишень, на которой широко расселись его четыре пули, вскоре бросили на траву. Ветерок подхватил её и покатил по полю.
Гремели выстрелы. Звучавший из радиорупора
…Шумел лес. Возле костра, пылавшего на полянке, сидел на корточках маленький человек и задумчиво курил трубку, присланную из Германии. В памяти отчётливо вставали друзья-товарищи, бои, опасные поединки с врагами. Тогда он не знал промахов.
В ЛЕСАХ БЛИЗ СТАРОЙ РУССЫ
Август 1941 года. Отражая сильные танковые и воздушные удары врага, левый фланг войск Северо-Западного фронта медленно, с упорными боями отходил на восток.
В эвакохозяйственном взводе 348-го стрелкового полка состоял рядовым уроженец села Делюн Читинской области Семён Данилович Номоконов. Малограмотный, как записано в его красноармейской книжке, 1900 года рождения, тунгус-хамнеган по национальности, плотник, призванный по мобилизации Шилкинским райвоенкоматом, в армии ранее не служивший.
Война ошеломила человека, приехавшего на фронт из тайги. Он чувствовал себя песчинкой, смытой с берега ревущим потоком. Номоконову приказывали встать в строй, командовали: «Налево, направо, кругом», и солдат поворачивался, часто совсем в другую сторону. Нерасторопный, с неумело навёрнутыми обмотками на ногах, в мешковатой, не по росту форме, он доставлял много хлопот строевым командирам. Кругом шумели и кричали, велели куда-то бежать, снова строиться. Вначале Номоконов резал хлеб в полевой кухне — не угодил повару. Послали укладывать и связывать обмундирование на складе — перепутал размеры одежды и обуви. Из первых дней армейской службы только и запомнились суета, крики и команды. Однажды Номоконова прикомандировали к солдатам, обслуживающим паромную переправу. Немецкие самолёты вдруг появились над войсками, подходившими к реке, грозно загудели, со свистом устремились вниз. Все побежали в разные стороны. Задрожала земля, оглушительно ахнуло, взметнулись вверх обломки лодок, бревна и доски, струя горячего воздуха опрокинула Номоконова, ударила о землю.
Подавленный, мрачный, лежал солдат в полевом госпитале. Номоконов плохо слышал, но как только рана затянулась, его выписали. Весёлый, добрый военврач знаками показал, что колхозный плотник должен оставаться при госпитале и делать костыли. Столярка была рядом, под дощатым навесом у дороги, материала заготовили достаточно, инструмент нашёлся у жителей села, и Номоконов принялся за дело. Ежедневно приходили люди в белых халатах, хвалили мастера, забирали костыли — тщательно оструганные, отшлифованные стёклышком, и грубые, ещё не отделанные. Мимо столярки проезжали и проходили на запад войска. С затаённой обидой смотрел Номоконов на молодых и сильных солдат и недоумевал. Ему, человеку из тайги, не дали винтовки.
Часто вспоминал Номоконов день, когда он впервые надел солдатскую форму. Это было на пункте формирования. Прохаживался вдоль строя командир с пустой и очень маленькой пистолетной кобурой на ремне, что-то записывал, взмахами руки рубил воздух, отдавая приказы. Номоконов заметил, что в деревянных ящиках, снятых с машины, оставалось мало винтовок,
— Слушай, начальник, — обратился он к командиру. — Однако зря записал к спасателям. Я стрелять умею, охотиться приходилось.
— Я знаю, что делаю, — нахмурился командир. — Становитесь в строй!
Товарищи по взводу сказали, что склады захватили враги, оружия не хватает, что спасать имущество, рыть окопы и траншеи — тоже очень важное и нужное дело. Понял Номоконов, что на войне особо требуется послушание и дисциплина. Вот и теперь безропотно подчинился хирургу, заставившему делать костыли, и всё-таки тёрпеливо ждал дня, когда вновь нальётся силой тело и можно будет бросить скучное занятие.
Однажды утром встревоженно засуетились люди. Возле госпиталя стояли санитарные машины, грузовики и подводы. Несли тяжело раненых; по двору, неумело опираясь на новенькие костыли, ковыляли ходячие. Слышались глухие раскаты артиллерийского боя. У синих озёр, куда уходили войска, висели облака пыли.
— Немцы близко, — заглянул в столярку хирург. — Собирайтесь, товарищ санитар, с нами поедете.
— Санитар? — переспросил Номоконов. — Это как?
— При госпитале будете, — сказал хирург. — Сейчас соберите инструмент и — на машину! Долго ещё придётся лубки и костыли делать. Торопитесь!
— Хорошо, доктор.
Тронулись чуть ли не последними, когда уже прошли через село отступавшие войска. Надолго запомнился Номоконову командир отделения санитаров сержант Попов. В кузове полуторки коренастый человек с большими оттопыренными ушами и бегающими глазами «знакомился» со своим новым подчинённым.
— Эй, папаша! Слышал? Санитаром назначен в моё отделение. Перевязывать умеешь? Жгуты накладывать, кровотечения останавливать?
Отрицательно покачал головой Номоконов — нет, не умел он этого делать и не понимал, почему его назначили санитаром.
— Повоюем! — усмехнулся Попов. — Ты вообще что-нибудь по-русски толмачишь?
Номоконов хотел сказать, что придётся учиться, раз надо ухаживать за ранеными, но рыжий санитар, сидевший рядом с Поповым, очень его обидел: «Команду на обед он понимает». Номоконов нахмурился и отвернулся от насмешников. Долго ехали молча. Но вот внезапно остановилась вся колонна. Позади послышалась частая орудийная стрельба, внизу, в долине, взметнулись взрывы, и санитары забеспокоились. Убежал куда-то сержант Попов, вернулся, испуганно сказал: «Немцы и по этой дороге прорвались». Захлопали дверцы машин, из кузовов выскакивали люди. А потом Номоконов увидел страшную картину. Из-за поворота, вздымая клубы пыли, вылетел большой серо-зелёный танк и, выстрелив из орудия, врезался в заднюю санитарную машину с красным крестом. В ней были раненые и больные. Яростно грохоча, танк принялся утюжить дорогу. С треском рушились повозки, метались кони, валились на обочину санитарные машины. А на пригорок уже выходили другие танки. Возле Попова, укрывшегося в густом ельнике, собрались шестеро. Сержант тревожно огляделся по сторонам, прислушался и со злорадством спросил Номоконова:
— Ага, и ты прибежал? Запыхался? Не хочешь пропадать? Никому не хотелось оказаться в плену, и Номоконов мысленно одобрил решение сержанта Попова уходить на восток. По шоссейной дороге, тяжело лязгая гусеницами, шли танки, шумели автомашины, и санитары все глубже удалялись в лес. На семерых была одна винтовка и подсумок с патронами. Уже далеко впереди слышалась стрельба, и, ориентируясь по этим звукам, сержант повёл всех за собой. К вечеру неожиданно наткнулись на двух обессилевших людей.