Трудно быть богом. Хищные вещи века
Шрифт:
Румата снова нетерпеливо подергал шнур. Дверь спальни отворилась с отвратительным визгом,вошел мальчик-слуга,тощенький и угрюмый. Имя его было Уно, и его судьба могла бы послужить темой для баллады. Он поклонился у порога,шаркая разбитыми башмаками, подошел к кровати и поставил на столик поднос с письмами,кофе и комком ароматической жевательной коры для укрепления зубов и чистки оных. Румата сердито посмотрел на него.
— Скажи, пожалуйста, ты когда-нибудь смажешь дверь?
Мальчик промолчал, глядя в пол. Румата отбросил одеяло, спустил голые ноги с постели и потянулся к подносу.
— Мылся сегодня?- спросил он.
Мальчик переступил с ноги на ногу и, ничего не ответив, пошел по комнате, собирая разбросанную одежду.
— Я, кажется, спросил
— Водой грехов не смоешь,- проворчал мальчик.- Что я,благородный, что ли, мыться?
— Я тебе про микробов что рассказывал? — сказал Румата.
Мальчик положил зеленые штаны на спинку кресла и омахнулся большим пальцем, отгоняя нечистого.
— Три раза за ночь молился, — сказал он. — Чего же еще?
— Дурачина ты,- сказал Румата и стал читать письмо.
Писала дона Окана,фрейлина,новая фаворитка дона Рэбы. Предлагала нынче же вечером навестить ее,"томящуюся нежно».В постскриптуме простыми словами было написано, чего она,собственно, ждет от этой встречи. Румата не выдержал — покраснел.Воровато оглянувшись на мальчишку,пробормотал: «Ну, в самом деле…» Об этом следовало подумать. Идти было противно, не идти было глупо — дона Окана много знала. Он залпом выпил кофе и положил в рот жевательную кору.
Следующий конверт был из плотной бумаги, сургучная печать смазана; видно было,что письмо вскрывали. Писал дон Рипат, решительный карьерист, лейтенант серой роты галантерейщиков.Справлялся о здоровье,выражал уверенность в победе серого дела и просил отсрочить должок, ссылаясь на вздорные обстоятельства. «Ладно,ладно…» — пробормотал Румата, отложил письмо, снова взял конверт и с интересом его оглядел. Да, тоньше стали работать. Заметно тоньше.
В третьем письме предлагали рубиться на мечах из-за доны Пифы. Но соглашались снять предложение, если дону Румате благоугодно будет привести доказательства того,что он, благородный дон Румата, к доне Пифе касательства не имел и не имеет.Письмо было стандартным: основной текст писал каллиграф, а в оставленных промежутках были коряво, с грамматическими ошибками вписаны имена и сроки.
Румата отшвырнул письмо и почесал искусанную комарами левую руку.
— Ну, давай умываться! — приказал он.
Мальчик скрылся за дверью и скоро, пятясь задом, вернулся, волоча по полу деревянную лохань с водой.Потом сбегал еще раз за дверь и притащил пустую лохань и ковшик.
Румата спрыгнул на пол, содрал через голову ветхую, с искуснейшей ручной вышивкой ночную рубаху и с лязгом выхватил из ножен висевшие у изголовья мечи. Мальчик из осторожности встал за кресло.Поупражнявшись минут десять в выпадах и отражениях,Румата бросил мечи в стену, нагнулся над пустой лоханью и приказал: «Лей!» Без мыла было плохо, но Румата уже привык. Мальчик лил ковш за ковшом на спину, на шею, на голову и ворчал: «У всех как у людей, только у нас с выдумками. Где это видано- в двух сосудах мыться. В отхожем месте горшок какой-то придумали… Полотенце им каждый день чистое… А сами, не помолившись, голый с мечами скачут…»
Растираясь полотенцем, Румата сказал наставительно:
— Я при дворе, не какой-нибудь барон вшивый. Придворный должен быть чист и благоухать.
— Только у его величества и забот, что вас нюхать,- возразил мальчик.- Все знают, его величество день и ночь молятся за нас, грешных. А вот дон Рэба и вовсе никогда не моются. Сам слышал, их лакей рассказывал.
— Ладно, не ворчи,- сказал Румата, натягивая нейлоновую майку.
Мальчик смотрел на майку с неодобрением.О ней давно уже ходили слухи среди арканарской прислуги. Но тут Румата ничего не мог поделать из естественной человеческой брезгливости. Когда он надевал трусы, мальчик отвернул голову и сделал губами движение, будто оплевывал нечистого.
Хорошо бы все-таки ввести в моду нижнее белье, подумал Румата. Однако естественным образом это можно было сделать только через женщин,а Румата и в этом отличался непозволительной для разведчика разборчивостью. Кавалеру и вертопраху,знающему
Румата натянул зеленые штаны и белую батистовую рубашку с застиранным воротом.
— Кто-нибудь дожидается? — спросил он.
— Брадобрей ждет,- ответил мальчик.- Да еще два дона в гостиной сидят, дон Тамэо с доном Сэра.Вино приказали подать и режутся в кости.Ждут вас завтракать.
— Поди зови брадобрея.Благородным донам скажи,что скоро буду. Да не груби, разговаривай вежливо…
Завтрак был не очень обильный и оставлял место для скорого обеда. Было подано жареное мясо,сильно сдобренное специями, и собачьи уши, отжатые в уксусе.Пили шипучее ируканское,густое коричневое эсторское, белое соанское. Ловко разделывая двумя кинжалами баранью ногу,дон Тамэо жаловался на наглость низших сословий. «Я намерен подать докладную на высочайшее имя, — объявил он.- Дворянство требует, чтобы мужикам и ремесленному сброду было запрещено показываться в публичных местах и на улицах.Пусть ходят через дворы и по задам.В тех же случаях,когда появление мужика на улице неизбежно, например, при подвозе им хлеба, мяса и вина в благородные дома, пусть имеет специальное разрешение министерства охраны короны».- «Светлая голова! — восхищенно сказал дон Сэра, брызгая слюнями и мясным соком.- А вот вчера при дворе…» И он рассказал последнюю новость. Пассия дона Рэбы, фрейлина Окана, неосторожно наступила королю на больную ногу. Его величество пришел в ярость и,обратившись к дону Рэбе,приказал примерно наказать преступницу. На что дон Рэба, не моргнув глазом,ответил: «Будет исполнено,ваше величество. Нынче же ночью!» «Я так хохотал,- сказал дон Сэра,крутя головой,- что у меня на камзоле отскочили два крючка…»
Протоплазма, думал Румата. Просто жрущая и размножающаяся протоплазма.
— Да, благородные доны, — сказал он.- Дон Рэба- умнейший человек…
— Ого-го!- сказал дон Сэра. — Еще какой! Светлейшая голова!…
— Выдающийся деятель, — сказал дон Тамэо значительно и с чувством.
— Сейчас даже странно вспомнить,- продолжал Румата,приветливо улыбаясь, — что говорилось о нем всего год назад. Помните, дон Тамэо, как остроумно вы осмеяли его кривые ноги?
Дон Тамэо поперхнулся и залпом осушил стакан ируканского.
— Не припоминаю, — пробормотал он.- Да и какой из меня осмеятель…
— Было, было,- сказал дон Сэра, укоризненно качая головой.
— Действительно!- воскликнул Румата.- Вы же присутствовали при этой беседе, дон Сэра! Помню вы еще так хохотали над остроумными пассажами дона Тамэо, что у вас что-то там отлетело в туалете…
Дон Сэра побагровел и стал длинно и косноязычно оправдываться, причем все время врал.Помрачневший дон Тамэо приналег на крепкое эсторское, а так как он, по его собственным словам, «как начал с позавчерашнего утра, так по сю пору не может остановиться»,его,когда они выбрались из дома, пришлось поддерживать с двух сторон.