Трудный месяц май
Шрифт:
— Хорошо, — безропотно согласился Антон.
— Только выйти еще надо…
Как?
Пробраться назад, к завалу, и пытаться продолбить выход к реке? А если тоннель обрушился на всю длину? Жизни не хватит на такую работу.
Вскрыть бетонный потолок?
— А если… — Антон и Ростик сказали это одновременно. И смолкли.
— Что «если»?
Мальчики не видели, но почувствовали, что Алена подалась к ним.
— Нет, нельзя, — здраво отказался Ростик. — Сдетонирует весь склад.
— Вы
— Разве что… — раздумчиво заговорил Антон, — тоннель…
— Конечно! — воскликнула Алена.
И, как обычно, прекрасную идею погубил Ростик:
— А где детонаторы взять?
— Найти. — Голос Антона опять окреп. — Зажигай, Ален!
— Мины?!
— Свечу.
— Они должны в комплекте храниться, — авторитетно заявил Антон. — Где мины, там и взрыватели. Только в других ящиках.
Ящики с взрывателями, очевидно, поменьше минных. В штабелях лежали одинаковые ящики, деревянные, с планками для рук, с черными трафаретными цифрами и буквами непонятных индексов.
Решили искать по размеру.
Все ящики как близнецы.
— Между штабелями могут быть. Или под низом, — высказалась Алена. Девчонка, ничего не соображает!
— Кто же держит взрыватели под целой горой мин! — Антон говорил таким тоном, словно хранение боеприпасов его специальность. — Нашел в своей жизни одну-разъединственную противотанковую мину и уже завоображал неизвестно что.
— В войну все могло быть, — упрямо сказала Алена.
— В войну… — протянул Антон. И вдруг подумал, что они сейчас в настоящей военной обстановке. Враг отрезал их от своих, завалил все выходы, ждет, когда запросят пощады. А они не сдадутся! Ни за что! Как ленинградцы. — В войну, — еще раз сказал Антон, но уже иным голосом. — В войну знаешь как действовали? Или — или! И мы должны рисковать.
Какому еще риску он собирался подвергать себя и своих товарищей? Во имя чего? Конечно же, во имя спасения, во имя свободы, жизни.
— Лучше умереть стоя!
Знаменитые эти слова Антон произнес с пафосом.
Но их ведь никто и ничто не заставляло опускаться на колени. Они могли умереть здесь, в подземелье, стоя, сидя, лежа. Умереть от голода, от жажды, от нехватки кислорода.
Странно, но дышалось совсем не трудно. Сырая затхлость, но дышать есть чем. Значит, откуда-то воздух все-таки проникает сюда!
— Где-то есть щель, — как заклинание произнес Ростик.
Вообще-то и Антон полагал так. Хотя, с другой стороны, выдышать весь кислород в таком громадном помещении сразу невозможно.
— Давайте еще раз осмотрим.
Осмотрели. Сожгли огарок и почти целую свечу. Неприступные стены, непробиваемый пол, несокрушимый потолок — и ящики,
— Придется взрывать, — принял окончательное решение Антон. — Возражения есть?
Возражений не было. Не было и детонаторов.
— Переложим все штабеля, до последнего ящика, а найдем. Не может быть, чтобы ничего не было.
— За такую некомплектность под трибунал отдать мало! — сурово сказал Ростик.
Ему не перечили. Трибунал так трибунал. Где он только?
— Дядя Армен Осипов нас наверняка ищет, — сказал Антон.
Имя старшего лейтенанта милиции заключало в себе больше надежды, чем слово «трибунал».
— Нас вся милиция ищет, — уверенно заявила Алена.
— С собаками, не иначе, — не смолчал и Ростик.
— А может быть, им уже Барбос все выболтал? — не без основания предположил Антон.
Алена развила его мысль:
— По радио объявили. Всем-всем! Если кто знает что-нибудь, немедленно явиться в милицию.
— Так тебе Барбос и придет сам в милицию! — усомнился Ростик.
— Приведут!
— А кто знает, что он знает про нас?
Ростик такой умный, что с ним просто трудно разговаривать!
— Может быть, проберемся назад, к тоннелю? — неуверенно предложила Алена. — Вдруг там уже докопались?
Решили, что не стоит: слишком уж путь тяжелый.
Разлеглись на ящиках — еще поразмыслить — и незаметно для себя задремали…
Странно: они много времени отдыхали, а силы убавлялись. Растаскивать тяжеленные ящики с минами становилось все труднее и труднее. Работали с большими перерывами, но работали. Другого дела не было, и не было другого способа вырваться из заточения.
Перерывы все удлинялись. Совершенно исчезло представление о времени, даже первобытное; лишь непроницаемая темень и желтый светлячок стеариновой свечи.
Свечи таяли на глазах. Таяла и надежда. Они еще стыдились признаваться в этом, но бодриться уже не могли.
Голод не ощущался, только очень хотелось горячего: ненавистной с детства каши, опостылевшего дома супа. И — пить. Само сознание, что воды почти не осталось, вызывало жажду. Недоступного всегда хочется сильнее всего на свете!
Экономили еду, воду, огонь. Свечи зажигали для работы и когда делили паек. Ели в темноте. И отдыхали, конечно, в темноте.
…Антон лежал на спине, подложив под голову заскорузлые от грязи руки. Их теперь неделю отмачивать. Или в бензине мыть. После него, правда, кожа белеет и трескается. Впрочем, теперь это уже вряд ли играет роль…
Можно не показывать вида перед Аленой и Ростиком, но себя не обманешь! Нет выхода. Нет…
Неужели нет никакого выхода? Не может быть…
Как же не просто отдавать свою жизнь, оказывается! Никак умирать не хочется…