Тучи на рассвете (роман, повести)
Шрифт:
— Нет! — резко оборвал его сосед. — У нас разные интересы! — И, повернувшись спиной к Чо Ден Оку, давая понять, что не намерен больше разговаривать, добавил: — Я рыбопромышленник из Маньчжурии.
Чо Ден Ок удивляется: вечер еще не наступил, а он уже завалился спать.
Но сосед Чо Ден Ока не собирался спать.
Он тоже думал о Пусане. Он родился и вырос на Кочжедо и в течение четырнадцати лет из двадцати одного года, прожитого на острове, почти каждый день приплывал в Пусан. Он продавал рыбу, крабов и трепангов, торговал
Почти шесть лет он не был в городе и сейчас уже не сможет, как бывало, спокойно расхаживать по улицам. Сейчас, во время войны, не так легко попасть в военный порт. Недаром он вырядился в полувоенный костюм, надел перчатки, чтобы скрыть шрамы на пальцах, и едет в этом поезде среди ненавистных ему людей.
Зато здесь редко проверяют документы. Но если даже проверят, все равно его не задержат. Он едет для закупки крупной партии рыбы. Его документы в полном порядке, его внешний вид не внушает подозрений.
Надо только научиться спокойно разговаривать с этими паразитами. Ведь он не в рукопашной схватке. Надо наконец научиться выдержке. Ведь он дал слово товарищам, что будет вести себя, как подобает в его роли, и уже нарушил слово, не мог спокойно отвечать этой противной морде. Надо разговаривать осторожнее. В Пусане он не позволит себе ничего подобного. Он не поедет в гостиницу «Ямато», не покажется на залитой огнями прямой, как луч, центральной улице. Он и в темноте найдет на глухом берегу, у самых скал, рыбачью хижину старика Пек Уна. Он сбросит свой костюм и наденет просторную рубаху и шаровары. Только тогда вздохнет свободно и пойдет в город.
Правда, там он рискует, что кто-нибудь из старых друзей, увидев его, закричит: «Аллёнхасимника, Пан Чак, где пропадал столько времени?» Но и это не страшно. Ведь он действительно Пан Чак, рыбак с острова Кочжедо. Он вернулся из Унсана с золотых разработок в родные края. Он может подробно рассказать об Унсане, о том, как за два года до начала войны с Соединенными Штатами истек второй двадцатипятилетний срок американской концессии на разработку золота. Ровно полвека вывозили добычу со всего богатейшего золотоносного района, пока рудники не перешли к фирме «Ниппон сейтецу».
Пан Чак может подробно рассказать о каждом руднике Унсана, будто он действительно только что вернулся оттуда.
Перед Пусаном в вагоне появился капитан из японской военной комендатуры. Он осторожно стучал пальцем в дверь купе, козырял генералам и, извиняясь за беспокойство, улыбаясь, пятился в коридор. Тут улыбка исчезала, и он стучался в следующее купе, готовый снова улыбаться.
У Пан Чака он потребовал документы, внимательно просмотрел их и вернул без единого слова. Лицо у него было сухое, строгое, непроницаемое. Проверяя документы Чо Ден Ока, он вежливо поклонился ему, извинился за беспокойство.
На станцию поезд прибыл вечером. В такое время вокзальная площадь всегда была оживленной, но теперь она показалась Пан Чаку особенно шумной. Даже на сеульском вокзале не было так многолюдно.
То и дело подкатывали машины, взад и вперед сновали мотоциклы, гудели громоздкие, неповоротливые автобусы, звенели трамваи.
Особое внимание Пан Чака привлекли военные. Никогда раньше он не видел здесь столько солдат и офицеров. Они подъезжали на грузовых и легковых машинах, они толпились в вокзальных помещениях, их одежда зеленого цвета мелькала по всей площади. У главного подъезда какой-то капитан делал перекличку, и солдаты, собравшиеся возле него, почти совсем загородили двери.
Пассажиры обходили их молча, боязливо озираясь.
Середина площади тоже была занята военными. Одни спали, положив головы на вещевые мешки, другие ели, третьи громко разговаривали.
Здесь, вдали от всех фронтов, дыхание войны все же было ощутимо. Недаром Пусан — крупнейший стратегический узел Японии.
Пан Чаку ни минуты не хотелось оставаться в этом людном месте. Его могут узнать. В ярко освещенном трамвае или автобусе тоже нельзя показываться.
Он быстро пересек площадь и сел в одиноко стоявшую коляску.
— Прямо! — махнул он рукой подбежавшему рикше.
Он так и не придумал, каким путем ехать. В центре города, на этих сверкающих электрическим светом улицах и площадях, он боялся появиться, да и нечего ему там делать. Не пойдет же он в гостиницу «Ямато» или в меблированные комнаты Миязи-сан. Но сказать рикше, что ему надо в корейские кварталы, не решился, потому что богатые люди не ездят в эти трущобы, особенно так поздно.
Ничего не придумав, велел ехать прямо, только бы подальше от многолюдного вокзала и яркого света, только бы скорее переодеться в привычный костюм.
Улица, по которой бежал рикша, тоже горела огнями, а до первого переулка, где можно свернуть, было еще далеко.
— Свежо очень, как бы не простудиться, — обратился Пан Чак к рикше. — Поднимите-ка тент!
Рикша привык ничему не удивляться.
Он остановился и поднял тент над этим здоровым молодым коммерсантом, который боится простуды в теплый летний вечер.
Так лучше. В углу закрытой почти со всех сторон коляски его никто не узнает даже под фонарем.
Еще в поезде он думал, что можно заехать к старику Пек Уну. Но один ли он в доме, да и жив ли?
Миновав несколько кварталов, Пан Чак остановил рикшу у тускло освещенного переулка и расплатился. Постояв, пока коляска скрылась из виду, свернул в переулок и, не оборачиваясь, быстро зашагал по хорошо знакомой дороге. На первом перекрестке снова завернул за угол и спустя минут десять нырнул в проходной двор.
Только выйдя через другие ворота на пустырь, почувствовал себя спокойнее, хотя и устал от тугого воротника и штанин, которые не привязаны вокруг ног у щиколоток, а цепляются одна за другую и мешают идти.