Туда, где небо чистое

Зарудко Арина

Уолтер Джеймс имел некую склонность к развлечениям абсолютно различного сорта. Он мог всю ночь прокутить с приятелями в борделе, а весь день проспав, забывал о намеченных планах и, как следствие, опаздывал на тот или иной слет. Балу у Торндайка не было суждено избежать этой участи. Весь день и всю ночь Уолтер провел в казино на Фейер-стрит. В свой коттедж он прибыл к шести утра, приказал прислуге принести ему скотча со льдом и намоченную в холодной воде тряпку, но не успела та выполнить эти указания, как он забылся младенческим сном. Проснулся мистер Джеймс около пяти вечера и отдал поручение касательно его завтрака, плавно перетекающего в ужин. Поедая бифштекс, его вдруг осенило – приятель Торндайк сегодня дает бал. «Черт его дери! Понедельник! Какие балы в понедельник?!» Пропустить такое,

несмотря ни на что, он не имел права, иначе потерял бы статус заслуженного и многоуважаемого члена яхт-клуба, бывающий везде и знающийся со всеми. Ни к чему даже думать о том, чтобы пройти мимо этого события, ведь понаедет столько респектабельных людей! К тому же, ему было известно о масштабах того торжества, на которое после своей трапезы, он принялся собираться. Накрахмаленный, расчесанный, надушенный и полный жизненной энергии он в наипрекраснейшем расположении духа сел в свой экипаж и направился прямиком к месту всеобщего веселья. Позднее пробуждение ввиду полуночничества в компании заядлых игроков привело к опозданию, характерному для этого мистера. Он прибыл к девяти часам, не так уж поздно, тем не менее, застиг публику в полнейшем увеселении. Джеймс с порога принялся обмениваться приветствиями и любезностями с гостями, являющимися его знакомыми. К незнакомым он также обращался со свойственной ему театральностью и ярко выраженной патетикой в его приятном голосе:

– Доброго вечера, мадам! Ах, такой прелестный вечер! Такого прелестного вечера заслуживает исключительно прелестная дама…

И прочее в его стиле. Он довольно долго слонялся по дому, угощался, курил, беседовал с кем бы то ни было, после чего решил разыскать хозяина и переброситься с ним парой фраз, в которых гость собирался выразить свой неописуемый восторг. Мистер Торндайк после танца с Эви не предпочел более дам, за исключением его доброго друга мисс Дэвидсон, которая казалась ему скучающей, несмотря на танец с Ленни Стенсфордом и Кимом Уэлсвифтом. Он восседал на диване в углу передней, явно с целью спрятаться от всех и изрядно напиться. Зоркий глаз Уолтера, как Рэдмонд ни старался быть незамеченным, настиг его в тревожном состоянии со стаканом виски в руке.

– Старина! Каков патрон, а! Каков размах! – они пожали друг другу руки, и Уолтер рухнул на диван. – Искренне прошу прощения за позднее прибытие! Я, приятель, закутил слегка… – засмеявшись, продолжил он. – Однако закрадывается сомнение, что этот бал вообще когда-либо придет к своему завершению! – он смеялся и бил Рэдмонда по плечу, ожидая его реакции или ответа. – Послушай, старик, ты хозяин этого торжества, а просиживаешь штаны вдали от гостей! Что стряслось?

Торндайк все время высказываний Уолтера сидел, глядя непонятно на что, не моргнув ни разу. Услышав вопрос друга, он, сделав глоток, похлопал по плечу собеседника, принял более или менее радостный вид, после чего последовал его не лишенный драматизма ответ.

– Эти люди, Джеймс, приятель, мне не особо импонируют. Знаешь, я презираю каждого. – он обнял его за плечи и указывал пальцами на мимо проходивших людей. – Они считают, что могут приезжать на все эти балы, встречи, словом, жить в удовольствие, и в этом, знаешь ли, заключается счастье в их понимании. Как глупо! Глупо этим ограничивать свой мир, глупо лишать его цены. Они пусты. Пусты, как вот этот мой бокал. Им бы тратить, прожигать, кутить без конца и без начала все вновь и вновь… Им важно только одно – это. – он достал из жилета бумажник из коричневой кожи.

– Да что ты, Рэдмонд! – заливаясь смехом, он принялся доказывать ему обратное. – Мы ведь сами такие. Мы кутим, веселимся и пьем! – он взял с подноса, который нес официант бокал и чокнулся им с Торндайком. – И все нам нипочем! А все оттого, что у нас есть это… – показал он на кошелек друга, когда тот убирал его обратно. – Богатство, как и бедность, – не порок, приятель, это уж наверняка, верно. Мы таковы, и от этого мы не стали кретинами или этими скрягами, которых так развелось в нынешнее время! Послушай, их не так много, как нас. Мы, приличные молодые люди с достатком, не обязаны отчитываться перед обществом за свои прегрешения, оно нам не суд. Присутствующие люди грешны не больше нашего, и от твоего

парирования, и от их грешков, они ничуть не обеднеют и не станут несчастны. И этот мир, который ты называешь ценным, им вовсе не обязательно видеть, когда они создают его сами! Это новое время, старина! – он осушил бокал, довольный своей пламенной речью.

– Лицемерие. Кругом одно вранье и прихлебательство! Их всех интересует мое состояние и то, какой на мне фрак, этим их интерес ограничивается. Но это настолько въелось в меня, что я и сам стал таким – стал циником и снобом.

– Постой, ты не прав, Торндайк, отчего ты заговорил столь пессимистично? А на кой черт, по-твоему, устраивают балы? Уж точно не ради рандеву с хозяином!

– Отец вторил мне, что счастье только в том, сколько у тебя на счету в банке, тогда из этого выльются дома, экипажи, путешествия, женщины… У меня на счету двадцать пять тысяч и, черт подери, я не капельки не счастлив! Смекаешь, Джеймс? Ни на дюйм.

– Э-э, брат, ты прибедняешься… Ты богат и можешь подарить себе это счастье! Ты можешь сделать себя счастливейшим на планете!

– И стать одним из этих… – он мотнул головой в сторону гостей. – Решительно отказываюсь от такого счастья. Хотя уже все равно, из этой трясины выхода нет.

– Ну, довольно! Тебе бы пора повеселеть! Банкет намечен на двенадцать? До того времени нужно натанцеваться и наболтаться! – опять засмеялся он.

У Уолтера Джеймса была потрясающая особенность в любой ситуации, во что бы то ни стало не терять своего бодрого и оптимистичного духа. Он как-то поднял Торндайка, и они направились в общую залу.

Пока веселье набирало обороты, а наплыв гостей только увеличивался, Эви уже несколько часов подряд находилась в совершенно подавленном состоянии. Самое неприятное в этом всем было то, что она не понимала причины. В начале вечера она была беззаботна и весела, а сейчас она озабочена и чрезмерно напряжена. Что-то изменилось в ней, но как это могло произойти за несчастные три часа? Что так тревожило ее? Ответа не следовало. Она бродила по имению, садилась то на стул, то на диван, она старалась не сталкиваться ни с тетушкой, ни с кем-то из знакомых. Что беспокоило ее, она не могла осознать, ища подсказки в каждой детали этого душащего вечера. Как ни странно, ответ пришел оттуда, откуда она не ждала. Эвелин, погруженная в раздумья и легкое волнение, решила вкусить немного свежего воздуха, наполненного вечерней прохладой и понаблюдать за угасающим днем. Путь ее лежал на балкон. Это место было просторным, как и все в этом доме. Широкие связки белых кал и ландышей, которые были повсюду, обнимали балкон и его колоны. Сумерки постепенно обволакивали долины и поля, скалы были объяты густой, нависающей грузной пеной – туманной дымкой. В воздухе парил аромат северного ветра, несущегося со скалистой местности, он смешивался с запахом засыпающих деревьев, травы и дыма.

Эви было душно в помещении, и ее пребывание на балконе, как только это возможно, способствовало улучшению ее состояния. Она глядела на сад, изобиловавший кустарниками магнолии, вздымающимися к небесам яблонями и сиреневыми деревьями. Терраса со всех сторон была окружена распустившимися пионами и расцветавшими орхидеями. Видимо, у крыльца, без ведома хозяев, распушила свои листья мята. Мятный запах сливался с теплым воздухом, и оттого в нем запечатлелся свежий аромат. Где-то вдали допевали свои песни птицы. Природа погружалась в безмятежный ночной сон. Эвелин на мгновение удалось заставить тревогу отступить. Однако ее спокойствие кто-то нарушил. Она почувствовала спиной чье-то присутствие, но не смела оборачиваться. Тот, кто вторгся в ее обитель, встал по правую руку от нее и пытался слиться с ее взглядом, смотрящим вдаль.

– Каким прекрасными и изумительными кажутся иногда простые вещи: зеленый сад, засыпающее небо, скалы…

Эвелин показался знакомым этот голос, и резко повернувшись, она узнала в своем собеседнике мистера Дэвидсона.

Она ничего не ответила и продолжала, молча наблюдать за утихающей снаружи жизнью. А нежданный гость продолжал, уже обратившись к ней.

– Вы, верно, сердитесь на меня, мисс Кренингтон? Я это видел по вашему взгляду. Ответьте, чем я задел ваши чувства? – теперь он смотрел прямо на нее.