Тугова гора
Шрифт:
— Не омочив языка в уме, много напортишь в слове. Но пощадим себя и чад своих.
— Принимаю упрек, владыка, и потому первый осушаю чару. Твое здоровье, святой отец.
За общим столом еда вкусней — владыка ел с аппетитом здорового человека. Насытившись, пристально глянул в глаза князю, повел разговор серьезно:
— Задумал я свод летописный создать, чтобы великая туга наша объяснена была и чтоб знали после нас люди: не только о горших бедах думаем. То верно: в тяжкой силе лег на нас гнев господень; многие себе только добытка желают, ищут, как бы обидеть кого, ненависть плодят друг к другу, подличают. Но есть же и мужи, что идут на любые жертвы ради народа своего; будто
Заметив, что Александр Ярославич собирается что-то возразить, упредил его:
— Молчи, князь, знаю, что говорю. Был в Ростове у игуменьи Евпраксии, сиречь княгини Марии Михайловны, показала список, составленный ею, — об убиении батюшки ее князя Михаила Черниговского с боярином Феодором в Орде. Благолепно, украсно описано! Вот и отец монах пусть потрудится на славу. В лукавую душу не войдет премудрость, он не лукав, чую это по его писанию.
— И что сегодня за день! — вскричал Невский; чарки с вином подпрыгнули на столешнице, на которую он с силой опустил ладони. Впрочем, в голосе его слышался смех. — Владыка, будь по-твоему, но это уже походит на татьбу: ты отбираешь летописца, а он, — указал на скромно молчавшего Константина, — уводит у меня воинов.
Глаза митрополита потеплели после его слов, но сказал сдержанно, прилично высокому сану:
— Так и думал, Александр Ярославич, не отринешь племянника, подобно Борису ростовскому. Порадовал… Нет у Бориса отцовской доблести, — робок, напуган. А Глеб белозерский, любимец твой… — Впился строгим оком в князя. — Благоразумия Глеба не приемлю. Не было от меня ему благословения. Матушка его, игуменья Евпраксия, поняла мой гнев, одобрила. Он, вишь ты, самостоятельно решил познать Орду, распростерся перед ханами ниц, отроковицу с собой привез… Хороша отроковица, греха не беру хаять ее, но не от сердца их союз. Какая еще встреча ждет его в своей отчине, Белозерске? Не удивлюсь, если погонят дрекольем. — Посмотрел ласково на Константина, с чувством доброго расположения поведал — Мне больше по душе сумасбродство этого юноши. Горе стране, где мужи не мстят за оскорбленных.
— Ты строг к Глебу, владыка, — возразил Ярославич. — Не хочешь понять и Бориса. Легко задирать попусту врага.
— Кто говорит — попусту? — всколыхнулся Кирилл. — Разве не рассказывал он тебе, как у них было? Любому терпению есть предел. И я чту князя, вставшего заодно со своими людьми. Знаю твои мысли, о чем ты думаешь; свалить Орду сейчас не по силам…
Невский нахмурился.
— Владыка, что ты мои мысли знаешь, в том нет секрета, я их и не скрывал от тебя. Не об этом говорю: что произошло, то произошло, избитых воинов вельможе Бурытаю не вернешь, монаха-переветника не воскресишь. Вот что думается: из баскаческих отрядов по городам они рать большую не соберут. На это уповаю, потому и дружинникам своим разрешил идти к Ярославлю. Отобьются! А ну, как орда придет из степей?
— Не придет, — уверенно сказал Кирилл.
Александр Ярославич вопросительно поглядел на него: митрополит что-то недоговаривал.
— Не придет, — повторил Кирилл. — Тебе, князь, видно, не донесли еще… Не до этого им теперь, потому как Беркай придушил сына Батыя Сартака заодно с его вельможами. Смута в их стане великая.
Весть, которую сейчас сообщил митрополит, не обрадовала Александра Ярославича, хотя и понимал, что всякая распря в стане врага на пользу Руси. Слабовольный, рыхлый телом Сартак при жизни отца имел огромное влияние в Орде, с ним всегда можно было договориться. К тому же он принял христианство, к православным
Александр Ярославич вспомнил полутемную юрту, сидящего истуканом Берке, разряженного, как кукла; неподвижное желтое большое лицо, косички запрятаны за оба уха, в одном ухе, оттягивающее мочку, золотое кольцо с драгоценным камнем. Шелковый кафтан, золотой пояс на коже и красные башмаки — все это, казалось, было напялено на каменное изваяние, даже дыхания не было заметно в этом человеке. И только временами из-под сомкнутых век кинжальным огнем сверкал злобный взгляд.
— Беркай забирает власть всего поволжского улуса и тем злобит их каракорумского императора Менгу, — продолжал между тем Кирилл. — А счетники на Русь посланы от Менгу. Не станет Беркай вступаться за его людей, назло не станет. И тут самое время подлить масла в огонь: сборщики-де не столько ханскую казну обогащают, сколько себя, да и то, что для хана соберут, — отправляют в Каракорум, Беркаю ничего не достается; своей волей творят неправый суд, гневят беспричинно народ, ничтожат ханскую власть.
— Насколько понимаю, владыка советует ехать в Орду к Берке? — сказал Невский.
— Ехать, князь, не минешь. Но пока лучше выждать, как там закончится у них смута. Оттого и мыслю: коли уж так вышло, пощипать татар не грешно. Мужество поддержать в людях! Пусть поймут твердо: не вечно над землей русской быть игу, не перевелись еще молодцы на Руси.
Беседовали два умудренных мужа, расходились во мнении в частностях, но путь видели один — исподволь готовить народ к освобождению земли от иноземцев. Еще в дороге, узнав о замятне ярославцев, митрополит воскликнул, удивляясь: «Отчего так легко, дерзко поднялись люди на татар? Да потому, что живет воля в народе, как ни пригнетают ее».
Константин жадно слушал их беседу, был благодарен Кириллу за то, что тот укрепляет его в принятом решении.
— А ну ответствуй, каких таких лешаков-язычников хоронишь ты в лесу?
Константин не ждал такого вопроса от митрополита, растерялся.
— Владыка, откуда тебе известно о сем?
— Узнал. Игумен Афонасий поведал. И не коси глазом. Вот он, — указал на Александра Ярославича, — не считает нужным ничего таить от меня, а ты скрыть хочешь? Нужно ли так?
— Как можно скрыть? — Стыдливый румянец выступил на щеках молодого князя. «А Афонасий-то каков? Ничто в себе не удержит». — Никогда не заходил разговор об этом, владыка.
— Так пошто укрываешь отщепенцев веры христовой? Волхование поощряешь?
— Владыка! — Константин выпрямился, заговорил с достоинством: — Владыка, они — русские люди. Охотники, рудокопы, лучники. Готовят воинский припас для нужного дела. Дань платят исправно…
Митрополит усмехнулся в лукавом прищуре. Он знал, что в этом залесском краю язычество — совсем не редкость, и относился к тому терпимо. Услышав от игумена Афонасия о тайном лесном поселении, подивился сметливости молодого князя, еще больше проникся к нему отеческим доверием. Спрашивал сейчас не с упреком, хотел больше узнать о «лешаках», заинтересовавших его.
— Что своим богам молятся, поклоняются деревянному идолу, то мне говорили, — с обидчивостью продолжал Константин.
Слишком неравное положение занимали они: глава церкви и удельный князь. Константин и помыслить не мог, что любуется им Кирилл, нарочно поддразнивает.
— Владыка, сам я там не был, вся связь у меня с ними через доверенного человека. Ты можешь спросить: в моем отряде есть юный воин, он оттуда, из леса. И доверенного человека взял с собой — на обратном пути хотел заехать в урочище. Позвать ли?