Тульский – Токарев (Том 2)
Шрифт:
Мембрана шелестнула холодным смешком – коротким. Но все равно каким-то… очень неприятным. Потом, после короткой паузы, голос произнес отчетливо:
– Ну, что же, Артем Васильевич – передайте… Передайте своему папе, что настоящий опер должен быть не только смелым и решительным, но и внимательным. Рассудительным, я бы сказал. Прививать надо личному составу такие качества…
Опешивший Артем хотел было возмутиться, но в трубке снова раздалось что-то похожее на смех, а потом запикали короткие гудки… Токарев-младший от растерянности чуть было тоже не повесил трубку, но потом опомнился и осторожно положил ее на стол.
Пришедший минут через пятнадцать Василий Павлович так и застал сына – глядящим в глубокой задумчивости на пищавшую трубку на столе.
Токарев-старший внимательно выслушал доклад сына и тут же отдал необходимые распоряжения на предмет установления номера звонившего абонента. Пока устанавливали (достаточно
Артем наконец не выдержал молчания и спросил в лоб:
– Думаешь, это он звонил? Фантом?
Токарев-старший лишь тяжело вздохнул в ответ.
– Ну неужели ничего нельзя предпринять? Активного? – не унимался Артем.
– Активные розыскные мероприятия, – промурлыкал, как пропел про себя Василий Павлович. – И как их мотивировать? И на кого ориентировать?
– Но, может…
– Не может! Расслабляться нельзя, смотреть вокруг себя максимально внимательно… И ждать.
– Чего ждать?
– Если бы я знал… Эта сволочь, если он действительно существует, – не повторяется… Ты вот лучше скажи мне – в твоих планах женитьба не значится?
Артем аж поперхнулся от такого неожиданного перехода и даже головой помотал:
– Ты… Ты чего это, бать?
– Да так, – пожал плечами устало Василий Павлович, посопел и вдруг сказал тихо: – Сдается мне, что попьет еще у нас кровушки этот Невидимка… Да как бы и всю не выпил… Вот я и спрашиваю тебя – не хочешь ли ты мне внука подарить? И мне бы как-то приятнее было, что род наш продолжается. Спокойнее, знаешь ли…
Такого закидона от отца Артем никак не ожидал. Обалдело всмотревшись в родное лицо, он вдруг заметил, как оно постарело, почувствовал мгновенный страх и от этого почти заорал:
– Да ты что – сдурел, что ли? Отец, что с тобой?
Токарев-старший вздрогнул и вроде как очнулся от своих мрачных грез – прищурился и сказал нормальным тоном:
– Ты чего это в моем кабинете разорался? Ишь…
…И уже дома, за вечерним чаем, Василий Павлович, посмотрев на Артема, сказал серьезно:
– Мне уже сорок пять. Для меня уже каждый год – особо ценен. Потом поймешь. А Невидимка этот – противник серьезный. Если он есть. У меня такого никогда не было. Его спугнуть нельзя – особенно не имея практически никакой информации. Дорого может обойтись. Знаешь, говорят – не буди лихо… Хотя оно и так не спит… Ладно, не бери в голову… Устал я просто… ребят жалко… А этого упыря… Ничего, Бог даст – проявится он, никуда не денется. У меня почему-то такое ощущение, что он все время где-то рядом, словно мы с ним в одной банке бултыхаемся… Так что он, конечно, проявится – вот только в радость ли это нам обернется, сынок… И нам, и еще… кое-каким хорошим людям…
Артем слушал отца и старался не думать о том, что Василия Павловича очень редко подводила его оперская интуиция…
РАЗОСЛАТЬ:
Привалихин Г. Л.
Беркутов О. Д.
СЕКРЕТНО
п. 11 пр. КГБ № 234 дсп – 85 г.
экз. един.
за 17.02.1988. Количество листов: 12
*** 087 ***
20:20:09–20:20:59
Исх. 217-00-09 Ленинград,
15 линия, д. 56, кв. 178.
(Токарев – «Т» разговаривает с Яблонской – «Я»)
«Т» – Ларисой, угадай, с чего это я тебе звоню?
«Я» – Очевидно, полная жопа…
«Т» – Хуже. Из-за этого бы не позвонил! Две полные жопы, и обе в ДОПРе!
«Я» – Помнится, ты мне пел песню, что ДОПР – не тюрьма, не горюй, товарищ.
«Т» – Лариса, милая, вот и я про то же!
«Я» – Про что?
«Т» – Лариса, уже серьезно…
«Я» – У-у… значит, припекло…
«Т» – Ты дружна со следователем… не перебивай – я знаю! Если следователь по-настоящему въедет, то…
«Я» – То что?
«Т» – Следователь может развалить любое дело!
«Я» – Василий, ты сто лет в сыске! Я же просила по телефону о таких вещах не говорить.
«Т» – А что, прослушивают?
«Я» – Нас раз в год по приказам положено слушать.
«Т» – И сейчас именно тот «раз» очевидно?!
«Я» – Все равно…
«Т» – Будем со следователем водку пить или нет?! Шутки в сторону! Скажи прямо мне и товарищу старшему прапорщику технической службы УКГБ!
«Я» – Да!
Примечания:
Начальник
мн 677с____
отпечатано в единственном
экземпляре
без черновика
без дискеты
рабочий файл уничтожен
исполнил
печатал
18.02.1988
Копий не снимать, аннотаций не составлять.
P. S. В сентябре 1988 года состоялся суд над бывшими оперуполномоченными Вадимом Колчиным и Анатолием Гороховским – бывшими, потому что еще до суда они были уволены из органов МВД. Гороховский получил «пятерик», а Колчин – семь лет лишения свободы с отбыванием наказания в колонии общего режима…
Из письма Вадима Колчина Сергею Лаптеву:
…Освободился в 1994, видел Анатолия на вокзале, передавал тебе привет, поговорили, он спешил на автобус. Заехал к «заочнице» в Малоярославец Калужской области, оттуда и залетел во второй раз по мелочи. Рядом и третий. Сейчас определили особый режим, как рецидивисту. Смяшно, да.
Сидим в камерной системе, как в СИЗО. Выходим только на прогулку на полтора часа, даже есть в камеру приносят. Уже полтора года. Осталось меньше 15 лет, как сам понимаешь. И это хорошо. Плохо, что работы нет, время шло быстрее бы, да и на ларек хоть что-то было бы. Короче, свою первую командировку в Тагил на тринадцатую вспоминаю со слезами умиления. Ты, это – станешь генералом – двинь мысль, чтобы только в Нижнем Тагиле мы сидели, независимо от судимостей. Хотя здесь народец тертый – не нападают. Местный смотрящий сказал: раз мент сюда попал, значит, человек стоящий. Какой я стоящий! Пропади оно все пропадом. Вот так, братец Лис, один раз из-за какого-то ублюдка поскользнулся, и всю жизнь в лохани с дерьмом. Сам тоже я хорош – понесло «печки-лавочки».
Хоть и разменял уже сороковник, надеюсь дожить и увидеть своих.
Обратный адрес:
612711, Кировская область,
Омутнинский р-н, п. Восточный,
учр. ОР – 216/6, отр. № 2.
Книга 2
Девяностые
Часть III
Девяностые
…В начале последнего десятилетия XX века в Питере окончательно пробудилось дремавшее Лихо. А когда Лихо просыпается – наступает, как известно, пора лихолетья. Собственно говоря, пора лихая наступила не только в Ленинграде, но и во всей некогда могучей империи, доживавшей свои последние месяцы. Однако то, что происходило в Питере, имело особый смысл для всей страны. Москва, она, понятное дело, всегда жила на особицу от России. Провинция и не пыталась понять странный и выморочный столичный уклад, а потому и не тянулась за Белокаменной. Ленинград же, как ни странно, был любимее и социально ближе для остальных советских городов. Поэтому, когда кровавая карусель бандитско-уголовного беспредела начала раскручиваться в Городе трех революций – стало ясно, что по питерскому примеру в самом скором времени кровушкой умоется и вся страна…
Уже в самом начале девяностых, когда бандиты еще ездили на стрелки с часто отказывавшими ППШ времен Отечественной войны, – стрельба из огнестрельного оружия перестала быть чем-то чрезвычайным. Стремительно росло число убитых в странной, никем не объявленной войне за собственность – а на любой войне люди постепенно привыкают к смерти и перестают на нее реагировать так, как реагировали в мирное время. И многие, очень многие тогда ошиблись, полагая, что главная цель в новых условиях – это выжить, выжить любой ценой – и физически и социально. Многие решили, что это – самое важное и трудное, кто справится с этой задачей (не стесняясь в средствах) – тот и герой… (не стесняясь в средствах). И лишь спустя почти десятилетие в стране, с трудом избавлявшейся от угара всеобщего остервенения, начали осторожно говорить о том, что подлинный героизм проявляли те, кто изо всех сил пытался остаться нормальным человеком, несмотря даже на то, что и их Судьба подтаскивала к кровавой мясорубке, работе которой, казалось, не будет конца…