Туман

Герберт Джеймс

Холмен тупо уставился на инспектора. Рефорд смутился.

— Мне очень жаль, — начал оправдываться он, — но, кажется, у них не было выхода. Девушка совершенно здорова, если не считать некоторой заторможенности. Врачи пытались возражать, но отец все-таки увез ее. Они хотели подержать девушку под наблюдением еще какое-то время, но, к сожалению, ничего не смогли поделать.

Сине-зеленый «ровер», минуя тихие улочки, приближался к Хайгету. Пассажиры угрюмо молчали. Холмен невидящим взглядом смотрел в окно. Он с ума сходил от беспокойства за Кейси. Под ложечкой неприятно сосало. Что с Кейси? Неужели она все еще под влиянием тумана?

Рядом с Джоном сидел Берроу. Случай с Холменом не давал ему покоя, любопытство и недоверие

терзали инспектора. «Конечно, парень слишком горяч, — думал Берроу, — но он абсолютно нормален, а его неправдоподобная история не лишена трезвой логики». Затем инспектор решил по возможности держаться в тени, ибо чувствовал, что начинает верить этим бредням, несмотря на всю их нелепость. Пусть Рефорд сам разбирается. На то он и начальство. Хитрая бестия этот старший инспектор, хоть и любит посентиментальничать. Но на сей раз Рефорд сильно просчитался, поверив всей этой галиматье. Разумеется, взбучки ему не миновать, хотя все не так страшно, как он расписал Холмену. Рефорд поставил на ноги всю местную полицию лишь для того, чтобы не упустить из виду капризы погоды, а особенно туман. Он попросил приятеля сообщать обо всех, странностях, случившихся в Сомерсетшире, Уилтшире, Дорсете или Хемпшире. Не официально, понятное дело. Рефорду придется как-то объяснить свои действия, иначе он рискует репутацией. Единственное его спасение в том, что Холмен не врет. Тогда все признают, что старший инспектор действовал разумно и в соответствии со сложившейся ситуацией.

Берроу посмотрел на часы. Десять минут шестого. Боже, как он устал. Правда, ему удалось вздремнуть часок-другой в свободной предварилке, но что толку? И все из-за кого? Да из-за этого козла. Хотя, конечно, в школе творились жуткие вещи. Но может быть... Нет, нет, его просто так не поймаешь! Голос Холмена вывел инспектора из оцепенения.

— Поднимайтесь на холм, — говорил Джон шоферу, — потом сверните влево, дальше будет проселочная дорога. Я скажу, где остановиться.

Машина медленно поползла по Хайгет-Хилл. Плавно струящийся свет фар придавал улице унылый вид; затем автомобиль свернул к Хемпстеду. Джон внимательно следил за дорогой. Они снова свернули. Напряжение Холмена возрастало. Мысль о тумане не давала ему покоя. Но скоро все выяснится.

Увидев нужный дом, Холмен остановил машину.

— Приехали, — сказал он, похлопав шофера по плечу. Просторный дом Симмонсов стоял почти у дороги. К нему прилегал крошечный садик, а за домом раскинулся настоящий парк. Отец Кейси был состоятельным человеком, заместителем председателя крупного финансового треста, занимавшегося в основном недвижимостью. Джон и Симмонс недолюбливали друг друга. Причиной тому была Кейси. Холмена удивляла враждебность старика. Конечно, кроме дочери у него никого нет, но было что-то неестественное в его чрезмерной привязанности, совсем не похожей на родительскую. Холмен попробовал поговорить об этом с Кейси, но она считала такие взаимоотношения в порядке вещей и была рассержена домыслами Джона. В конце концов Холмен сдался, подумав, что, ослепленный ревностью, он сам сгущает краски. Но Симмонс ясно давал почувствовать, что Джон здесь лишний, а однажды, когда Кейси вышла из комнаты, заявил об этом открытым текстом. Резкий ответ Холмена не способствовал улучшению отношений, и в результате он приходил к Кейси, только когда Симмонса не было дома.

Глядя на темные окна, Джон бранил глупого старика за то, что тот поторопился увезти дочь из больницы. А если она вздумает покончить с собой? Холмен поспешно прогнал эту мрачную мысль.

— Они как будто спят, — саркастически заметил Берроу.

Холмен молча вышел из машины.

— Подождите здесь, Том, — приказал инспектор шоферу. Дойдя до дверей, Джон остановился.

— Может, не стоит их будить? — спросил полицейский.

— Рискнем, пожалуй, — ответил Холмен.

Дрожащей рукой он отворил незапертую

дверь и, полный дурных предчувствий, вошел в дом.

Глава 10

В это самое время в Борнмуте, на пляже, Мейвис Эверс готовилась покончить с собой. С трудом сдерживая слезы, она вела свою красную малолитражку из Лондона в Борнмут. В планы Мейвис не входило погибнуть в автокатастрофе. Ее друзья и родители должны знать, что она сама решила свою судьбу. Пусть ее жизнь прошла впустую, тем значительнее будет смерть, даже если никто, кроме Ронни, не догадается, в чем причина самоубийства.

Ведь это Ронни совратила ее. Ронни пробудила в ней любовь. Ронни лишила ее невинности.

Дважды Мейвис останавливалась у обочины, не в силах сдержать потоки слез. Один раз ей пришлось остановиться из-за слишком густого тумана. Эти остановки дали ей возможность выплакаться.

Почему Ронни так жестоко обошлась с ней? Ведь они счастливо прожили вместе целых два года, не позволяя чужим вторгаться в их прекрасный мир. Какое им дело до других, до всего мира! Но вдруг Мейвис обнаружила, что возлюбленная неумолимо отдаляется от нее. Сначала Ронни решительно, хоть и не без сожаления, стала отвергать ее ласки, потом начались скандалы, допросы, мольбы... Этот кошмар длился две недели, пока не наступило ужасное пробуждение. Ронни полюбила кого-то другого! Мужчину! Ее Ронни влюбилась в мужчину!

Больнее всего было то, что именно Ронни соблазнила Мейвис, обольстила ее, заставила познать особенную любовь, любовь женщины к женщине. Многие считают такую любовь чем-то недозволенным, но ведь запретный плод всегда сладок.

Мейвис и Ронни с детства знали друг друга. Их семьи жили в Бейсингстоке и часто вместе отдыхали на побережье. Больше всего на свете Мейвис дорожила днями, проведенными в Борнмуте. Ведь именно там она научилась наслаждаться своим телом, и именно Ронни была ее наставницей. В борнмутском пансионе для отдыхающих девочки всегда спали в одной постели. Их родители ушли в кино, пообещав им лимонад и хрустящий картофель, если они будут хорошо себя вести (то есть если притворятся спящими к их возвращению). Лежа в постели, подруги долго болтали о прошедшем дне, об общих знакомых, симпатичных и не очень. Вдруг Ронни неожиданно спросила:

— Ты когда-нибудь щупала себе это?..

— Что? — не поняла Мейвис.

— Ну, это... — смущенно объяснила Ронни, коснувшись лобка подруги и тотчас отдернув руку.

Изумленная, взволнованная, распаленная, Мейвис трепетала всем телом. Ее пальцы скользнули между ног. Девочка рассмеялась от удовольствия.

— А теперь я... Можно? — попросила Ронни.

Мейвис покраснела и согласилась, но при условии, что потом Ронни даст пощупать себя. Следующие два часа протекли в возбуждающей, по-детски невинной взаимной мастурбации.

Обе девочки не придавали случившемуся никакого значения; просто они нашли новый способ развлечься. Вскоре подруги стали видеться реже, потому что семья Ронни переехала в Лондон. При встречах они не вспоминали о борнмутских ночных забавах, и Мейвис привыкла считать их очередным этапом своего развития. Став взрослой, Ронни покинула родительский дом, нашла квартиру поближе к работе и друзьям. Некоторое время подруги переписывались, но потом стали ограничиваться открытками на Рождество и день рождения. Наконец двадцатилетней Мейвис наскучила работа, наскучили родители, наскучило отсутствие поклонников, и она решила, что пришла пора перебраться в Лондон. Она написала Ронни, чтобы узнать, можно ли найти в Лондоне какую-нибудь не слишком дорогую квартиру. Ронни ответила, что Мейвис может пожить у нее, пока не найдет себе что-нибудь подходящее. Итак, Мейвис поселилась у подруги. Она была чуть смущена, увидев Ронни, превратившуюся в умудренную опытом красавицу. Но вскоре Мейвис поняла, что это всего лишь маска для не очень близких знакомых.