Тур де Франс. Их Италия (сборник)
Шрифт:
Альбано: Да. Здесь есть один очень старый лес (в свое время вся территория области Пулья была покрыта лесами), и небольшую часть этого леса, остававшуюся нетронутой, я купил в те же годы, в шестьдесят девятом. Мой прадед зарабатывал себе на жизнь угольщиком в этом лесу. Я никогда и представить себе не мог, что однажды мне доведется купить этот старый хутор, а затем и построить здесь целую усадьбу. Мои родители родились в этих краях, а я бежал отсюда в возрасте семнадцати лет, но затем, добившись успеха, вернулся к своим истокам, в родное гнездо.
Познер: Сравните для меня Северную Италию, где вы очень долго жили, и Южную Италию, где вы родились, росли и куда в конце концов вернулись. Это две разные Италии?
Альбано: Это абсолютно две разные Италии, и они особенно сильно различались в пятидесятые – шестидесятые годы, когда шла очень большая волна эмиграции из южной в северную часть страны – туда, где были деньги, были заводы, была работа. Я же искал свою дорогу, свой мир в области «легкой» музыки и нашел его. Эта была Италия двух колоритов, двух цветов. Фантастическое солнце, великолепный климат – здесь, но при этом и бедность. А там, на севере, все бесцветно: постоянные туманы, холод, особенно зимой, но и возможность реализовать себя, что и случилось со мной и со многими другими. Я могу также сказать, что люди в любой части мира испытывают разные влияния. Влияние на север было более позитивным, если говорить о финансовой стороне вопроса, поскольку он граничит с более богатыми странами – Швейцарией, Австрией, Германией, Францией. Мы же выходим на Средиземное море, вокруг нас – Албания, Греция и другие бедные государства. Иными словами, существует некая борозда, разделяющая эти два мира, – богатство и бедность.
Познер: А вы можете назвать, какова для вас главная черта итальянца с севера и итальянца с юга? Главная черта характера?
Альбано: Человек Северной Италии – это деньги, а житель Южной Италии словно говорит: «Я хочу денег».
Познер: У меня дома есть энциклопедия имен разных стран – английских, французских, испанских и так далее, есть и итальянские имена. Я искал имя Альбано как итальянское, но не нашел. Что, такого имени нет в Италии? И откуда тогда оно у вас?
Альбано: Нет, имя Альбано не очень распространено, но оно существует. Есть местечко с таким названием недалеко от Рима, есть озеро Альбано, городок и гора Альбано. Но мое имя, то есть его этимология, объясняется тем, что мой отец в годы Второй мировой войны сражался в Албании и сказал моей матери: «Когда родится ребенок, если это будет мальчик, назови его Альбано. Это принесет нам удачу». По-моему, так и получилось. Когда я хочу пошутить со своими друзьями, то всегда говорю: я настолько известен, что моим именем назвали и озеро, и гору, и городок.
Познер: Вы можете определить год, когда действительно стали знаменитым? В какое время люди заговорили об Альбано, с какой песней пришел успех?
Альбано: Вы имеете в виду в Италии или?..
Познер: В Италии, Италии.
Альбано: Это случилось в шестьдесят седьмом году. Я уже записал к этому моменту пару пластинок, работал с кланом Адриано Челентано. Затем сменил фирму звукозаписи и начал сотрудничать с известной «Эмми». И одна телевизионная программа сделала меня знаменитым за одну ночь. На следующий день я возглавил рейтинг исполнителей с песней «На солнце». Эта композиция перевернула всю мою жизнь, даже изменила в некотором роде эстрадную музыку Италии того времени. И кроме того, из этой песни родился фильм. В те годы так поступали: когда какая-нибудь песня расходилась тиражом более миллиона экземпляров (а я продал ее тиражом более миллиона), индустрия кинематографии тут же покупала права и делала фильм. В этом фильме снялись великие актеры того периода – Франко Франки, Чечилия Сия и многие другие. Среди них была и молоденькая американская актриса Ромина Пауэр. И началась совсем другая история, абсолютно неожиданная, абсолютно непредвиденная, интересная.
Познер: Она стала вашей женой?
Альбано: Мы снимались затем вместе во многих фильмах – думаю, что в семи. И в каждом фильме были объятия, свадьбы, любовные сцены. И так, находясь между игрой, шуткой – таковы были требования кинофильмов – и нашими человеческими влечениями и потребностями, мы пришли к тому, что поженились.
Познер: Сколько времени вы были вместе?
Альбано: С шестьдесят… Тридцать-тридцать один год вместе.
Познер: Вы не возражаете, если я буду задавать вам очень личные вопросы?
Альбано: Пожалуйста.
Познер: Вы расстались, хотя ваша история приводится в пример как идеальный роман. Что произошло между вами и супругой?
Альбано: Это была очень насыщенная, очень яркая, очень правдивая, очень поучительная история. Но как и во всех сюжетах, у нее есть начало и, к сожалению, конец. Я никогда не мог представить, что после стольких лет эти отношения могут закончиться. Но… наступило время конца. Я должен был согласиться с ним. И думаю, что это правильно, потому что в отношениях с кем-либо всегда лучше находиться в любви и ради любви, нежели оставаться в положении, которое приводит к очень плохим, никчемным результатам.
Познер: Я задал вам этот вопрос, потому что… Я сейчас скажу вещь, которую обычно интервьюеры не говорят… Я сам прожил со своей женой тридцать семь лет и потом расстался. Это было очень непросто. И поэтому мне интересно узнать, как вы дальше жили после тридцати лет совместной жизни, любви?
Альбано: Я с детства учился бороться. Я боролся, чтобы выбраться с юга Италии. Я боролся, когда был в Милане, практически никого не зная, в своего рода джунглях, и день за днем пробивал себе путь, к тому же с большим успехом. И затем случилось вот так… В любви также надо бороться. До тех пор, пока все вокруг было хорошо и прекрасно, я чувствовал себя ангелом, мы были на седьмом небе от счастья, мы оба были ангелами, которые летали там… Но приходит время приземляться… и ты начинаешь это осознавать… Но никогда нельзя становиться жертвой никаких обстоятельств. Я хочу научить этому своих детей – необходимо иметь здоровое чувство гордости, желание продолжать, нужно понимать, что неприятности могут случаться, но следует научиться разрешать их. И я сделал бы своим девизом такую фразу: «Я хочу быть проблемой для тех проблем, которые встают передо мной!»
Познер: Поговорим о музыке. Что вы думаете о сегодняшней популярной музыке, той, что вы называете легкой? Какова она в сравнении с музыкой конца пятидесятых – шестидесятых годов, в которые вы начинали? Как вы считаете, что произошло?
Альбано: На мой взгляд, речь идет не только о музыке. Достаточно посмотреть вокруг: на одежду, на машины, на мотоциклы, на самолеты – все вокруг меняется… Особенно много перемен произошло за последние десятилетия двадцатого века. Это был период больших инноваций, бурного развития идей и существа жизни… И, следовательно, музыки, поскольку она всегда отражает действительность. Музыка развивается. Она может быть хорошей и не очень – это решает публика. А ты должен всегда идти в ногу со временем… Конечно, когда ты хочешь погрузиться в великую музыку, в плаценту музыки, тогда достаточно позвонить мистеру Бетховену, мистеру Пуччини, мистеру Джузеппе Верди, Баху, Генделю… кого еще вспомнить? Шуберту… поскольку это – действительно великая, бесподобная, монументальная музыка. Но затем, всплывая на поверхность, ты вновь оказываешься в сегодняшнем дне, и ты никогда не должен упускать это из вида… А, забыл. Конечно, я имел в виду также и великого Чайковского, извините меня.
Познер: Я вырос в Америке и с раннего детства очень любил джаз. То были сороковые годы. И этот джаз совершенно отличался от того, который сегодня существует. Он был гораздо более радостным, гораздо более позитивным и, в общем, гораздо более понятным и идущим от сердца, нежели нынешний, идущий от головы, не слишком эмоциональный, довольно холодный и безрадостный. Можете ли вы сказать, что примерно то же самое происходит и с легкой музыкой?
Альбано: Практически да. Кроме того, если мы вернемся к тем годам, на которые вы ссылаетесь, необходимо учитывать, что джаз происходил прежде всего из страданий темнокожего, негритянского населения, и это было пение, это был звук со вкусом грусти… Он отдавал одиночеством, имел оттенок перенесенного насилия и унижения. Современный нам джаз – это джаз интеллектуалов, снобов. Да, он холодный, именно холодный и иногда даже докучливый. В легкой музыке происходят процессы того же рода. Я не хотел бы утверждать, что в ней теперь нет страстей. Можно было бы сказать, что она в большей степени дочь сегодняшнего дня, дочь компьютеров, других измерений, которые родились с прогрессом. Но достаточно вернуться к своим корням – потому что все еще есть великие музыканты, все еще есть великие композиторы. Однако и публика должна быть соответствующей, способной почувствовать и понять, где есть настоящая, мощная и здоровая музыка. А она есть.