Турмс бессмертный

Валтари Мика Тойми

Авгур обвел взглядом собравшихся, как бы спрашивая, не возражает ли кто-нибудь против замены борцов, а потом дотронулся посохом до плеча Ларса Арнта, выражая таким образом свое согласие. Ларc Арнт не был таким же загорелым, как юноша; кожа у него была белая и нежная. Гибкий и мускулистый, он выглядел ничуть не старше других атлетов. Полуоткрыв от нетерпения рот, он смотрел на Мисме, а та отвечала ему взглядом, полным любопытства и изумления. На ее живом лице было написано, что ее тщеславию очень льстит внимание одного из богатейших и влиятельнейших тирренов, который намерен рисковать жизнью, чтобы освободить ее и завладеть ею.

Мне же ничего другого не оставалось, как спокойно улыбаться.

Я понял, что все это не более чем веселая шутка богов, которые хотели показать мне, насколько слепым бывает иногда даже самый проницательный человек и что не имеет смысла относиться серьезно к чему-либо, происходящему на земле. Я читал в душе Ларса Арнта, как в раскрытой книге. Без сомнения, впервые увидев Мисме, он был очарован ею, но в то же самое мгновение он понял, как много сможет приобрести, если победит в священном состязании. Ларc потерпел поражение на совещании о внешнеполитических делах. В Тарквиниях после неудачного похода на Гимеру к нему относились куда хуже прежнего. Его старый отец был все еще жив и пользовался большим влиянием, но Арнт очень сомневался в том, что сумеет стать владыкой Тарквиний после смерти Арунса, даже если отец сам назначит сына своим преемником. Ларc Арнт привык действовать смело и напористо, в духе времени, однако его политика досаждала старикам и тем, кто держал сторону Греции.

Если бы ему удалось выйти победителем из грядущей схватки, то Тарквиний стали бы главным городом этрусков на ближайший год именно благодаря ему, Арнту. В прежние далекие времена владыки боролись на арене за честь своего города. Теперь же считалось делом неслыханным, чтобы посланник ставил на кон собственную жизнь — пускай даже из благородных побуждений. Если бы Ларc Арнт победил, все восприняли бы это как доброе знамение для Тарквиний. К тому же Ларсу Арнту досталась бы дочь лукумона, больше того — внучка самого Ларса Порсенны, так что и ему перепала бы часть того восторга, с которым встретят весть о явлении нового лукумона.

Боги улыбались, и я улыбался вместе с ними, потому что все это было построено на лжи. Ведь Мисме не была моей дочерью, а все думали, что это так. Когда я осознал происходящее, то понял, что правда и ложь в мире людей ходят рядом и мало чем различаются. Все зависит от того, что считать правдой, а что — ложью. Боги же стоят где-то посредине — между правдой и ложью. Я тут же пообещал себе признать Мисме своей дочерью и запретить ей рассказывать, что я не ее настоящий отец. Достаточно того, что мы с ней знаем об этом.

Авгур надел на плечи Мисме черный кожаный воротник и усадил ее на край каменного ложа; запястья у нее были все так же связаны шерстяным поясом. Потом он махнул своим кривым посохом, и бойцы бросились друг на друга. Все произошло так быстро, что первая схватка показалась мне странной и беспорядочной. Я едва успел понять, что происходит, а двое окровавленных юношей уже лежали повергнутые на землю, выпустив из рук мечи.

Согласно древнему обычаю в первой схватке шестеро вступили против шестерых, приморские города — против городов, расположенных в глубине страны; запрещалось наносить удары в спину или в бок тому, кто стоит рядом. Передохнув несколько коротких мгновений, бойцы вновь кинулись в атаку, но уже впятером против пятерых; их мечи сверкали, а щиты с треском ударялись один о другой. Послышались крики и стоны — и вот уже дерутся всего восемь человек. Они тяжело дышат, настороженно следя друг за другом. Из раненых в первых схватках один потерял равновесие и сошел с арены, второй и третий пытались уползти прочь, оставляя за собой кровавые следы, четвертый потерял и щит, и меч, а также лишился пальцев на руке, пятый лежал на спине, и на губах у него пузырилась светло-розовая пена — верный признак глубокого ранения в грудь, а шестой находился под защитой авгурского посоха, ибо стоял на коленях и из последних сил размахивал мечом.

Не обращая ни малейшего внимания на раненых, четверо остальных смерили друг друга быстрыми взглядами. Мисме замерла в напряжении; я видел, как вздымалась от волнения ее грудь. Она смотрела только на Ларса Арнта. Я изо всех сил сжимал кулаки, желая ему если не победить, то хотя бы остаться в живых. Какое-то время атлеты стояли неподвижно на краю арены, а потом самый нетерпеливый ринулся с поднятым мечом на ближайшего противника. Тот оттолкнул его своим щитом и воткнул ему меч в низ живота. Третий воин воспользовался благоприятным моментом и бросился на атакующего, чтобы нанести ему удар в открытую спину; он не хотел убивать его, а только ранить и заставить покинуть поле боя.

Все произошло очень стремительно: для десяти из двенадцати самых сильных и красивых этрусских юношей состязание уже закончилось. Некоторые из них вскоре умрут от ран, один на всю жизнь останется беспалым калекой. Только Ларc Арнт и боец из Вейи не получили ни царапины. Начиналась настоящая борьба. Теперь уже не случай или удача решали дело, а умение владеть мечом, выдержка и самообладание.

Торопиться не стоило. Оба соперника понимали это и медленно, чуть согнув колени, двигались по окружности арены, не сводя глаз друг с друга. Однако оба успели-таки коротко взглянуть на Мисме, которая следила за ними. Потом юноша из Вейи кинулся на противника; щиты с глухим треском ударились один о другой, а от мечей полетели искры. Никто не вышел победителем из этой схватки. Молниеносно обменявшись десятком сильнейших ударов, бойцы одновременно отступили, чтобы передохнуть. Кровь сочилась из икры Ларса Арнта, но он только сердито покачал головой, когда авгур хотел поднять свой посох. Тут юноша из Вейи на мгновение потерял бдительность, и Ларc Арнт набросился на него и вонзил меч куда-то под его щит. Атлет опустился на одно колено, но щит свой держал поднятым и так ловко и умело защищался им, что Ларc вынужден был податься назад. Глубокая рана в пах не позволяла атлету из Вейи подняться, но он с яростью оттолкнул мечом посох авгура и посмотрел на Арнта.

Ларc Арнт вынужден был продолжать борьбу, хотел он того или нет. Он, разумеется, отлично осознавал, что его противник лучше натренирован и что у него больше выдержки и опыта. Поэтому Арнт принял решение поскорее завершить схватку — прежде чем руки перестанут его слушаться, и бросился в атаку, держа щит так низко, как только мог, чтобы защитить мягкую нижнюю часть живота. Однако юноша из Вейи отразил удар и, выпустив на мгновение меч из руки, схватил горсть песка и швырнул его в лицо Ларсу Арнту, чтобы ослепить его. Затем он быстро схватил свой меч, направил острие в открытую грудь Ларса и изо всех сил нанес удар, после которого от изнеможения и потери крови упал ничком на землю. Ларc Арнт почти вслепую уклонился от вражеского меча и отделался всего лишь неопасной раной в боку. Теперь у него появилась возможность ударить соперника в шею краем щита или же отрезать ему пальцы на руке, сжимавшей рукоять меча, но он удовлетворился только тем, что наступил сопернику на руку, а щитом прижал его лицо к земле, не нанеся ни единого удара. Это было благородно, ибо еще мгновение назад сам Ларc Арнт находился в смертельной опасности и только по счастливой случайности остался жив.

Атлет из Вейи был храбрым юношей и сделал попытку освободиться. Однако ему это не удалось, и тогда он признал себя побежденным и зарыдал от горя. Он выпустил свое оружие, и Ларc Арнт, наклонившись, поднял его меч и выбросил с арены с такой силой, что все услышали свист рассекаемого воздуха. Потом он протянул противнику руку и помог ему подняться на ноги, несмотря на то, что глаза его все еще слезились от песка и он почти ничего не видел.

Затем Ларc Арнт сделал то, чего наверняка не случалось никогда раньше. С трудом переводя дыхание, весь покрытый потом, он осмотрелся по сторонам, удовлетворенно кивнул, подошел к авгуру и сорвал с его плеч широкий плащ. Удивленный авгур остался стоять в одном только хитоне, с обнаженными худыми ногами. Ларc Арнт с плащом под мышкой приблизился к Мисме, перерезал мечом священную повязку на ее запястьях, наклонился над каменным ложем и заключил девушку в объятия, прикрывая себя и ее плащом.

Все произошло так быстро, что присутствующие, увидев, как растерялся авгур, разразились смехом, который усилился, когда Мисме высунула из-под плаща голую ступню и пошевелила пальцами. Оба лукумона хохотали так, что слезы выступили у них на глаза, а другие посланники согнулись пополам и били себя кулаками по коленям. Даже юноша из Вейи смеялся, когда покидал арену, хромая и обеими руками зажимая рану; кровь текла у него между пальцев.

Это был смех облегчения. Не думаю, чтобы поступок Ларса Арнта кому-то пришелся не по душе. Наоборот, потом говорили, что все произошло наилучшим образом и что и впрямь не подобало благородному Ларсу Арнту и внучке Ларса Порсенны приносить предусмотренную обычаем жертву на глазах у зрителей. Мне кажется, Мисме и Ларc Арнт также смеялись и радовались, обнимаясь под плащом авгура, и отложили принесение жертвы на более подходящее время.