Турмс бессмертный
Шрифт:
— Недоверчивый! — рассмеялась она в полный голос. — Ты думаешь, богиня боится света?
Тут она опять чем-то звякнула и высекла огонь, от которого зажгла стоявший подле нее светильник. Привыкнув к темноте, я был на миг ослеплен его сиянием. Потом мои глаза различили расшитые жемчугом узоры на ее одежде, а ноздри уловили исходящий от нее нежный запах амбры.
— Ты такой же человек, как и я, — разочарованно протянул я. — Обычная земная женщина. А я-то думал, что встречусь с богиней!
— А разве богиня не женщина? — возразила она. — Такая же точно, как все земные женщины, и даже еще более? Чего ты хочешь от меня?
— Покажи мне свое лицо, — попросил я вновь, подходя ближе.
Она вся напряглась, и взгляд ее посуровел.
— Не дотрагивайся до меня, это запрещено!
— А что, я обращусь в пепел, — спросил я с насмешкой, — или упаду замертво на землю, если до тебя дотронусь?
— Не шути этим, — предостерегла она. — Вспомни, как сегодня ты принес богине человеческую жертву.
Мне стало не до смеха. Что-то в голосе этой женщины насторожило меня.
— Покажи мне свое лицо! — взмолился я опять.
— Изволь, — ответила она. — Но не забудь, что у богини много лиц.
Она сняла с головы сверкающий венец, подняла покрывало и, повернув голову к свету, воскликнула:
— Ты узнаешь меня, Турмс?
И, потрясенный до глубины души, я узнал этот веселый голос, смеющиеся глаза и округлое девичье лицо.
— Диона! — не поверил я. — Диона, как ты сюда попала?
На какое-то мгновение у меня мелькнула мысль, что Дионе удалось убежать из Ионии и по прихоти судьбы она очутилась в храме Афродиты в Эриксе. Только потом до меня дошло, что со дня, когда Диона бросила в меня яблоком, утекло много воды. Она не могла остаться все той же молоденькой девушкой, да и я не был уже тем восторженным юнцом, который ее любил.
Женщина вновь опустила на лицо покрывало и спросила:
— Так ты узнал меня, Турмс?
— Твой светильник едва мерцает, — сердито ответил я. — В лучах его я как будто видел девушку, которую встречал когда-то в молодости в Эфесе. Но ты — не она. Ты не можешь быть молодой.
— У богини нет возраста, — возразила она. — Богиня только кажется моложе или старше — это кто как посмотрит. Итак, чего ты от меня хочешь?
— Будь ты богиня, ты знала бы это, не спрашивая, — разочарованно ответил я.
Придерживая одной рукой покрывало на лице, она повела другой, в которой держала свой сверкающий венец. Я следил за ним, как завороженный, пока до меня не донесся ее голос:
— Ляг… Вытянись… Усни…
Она легко сошла с возвышения, стараясь не звенеть браслетами, которые охватывали ее лодыжки, я же не отрывал глаз от венца у нее в руке. Вдруг она выпрямилась, открыла лицо и вопросила:
— Где ты, Турмс?
Ее лицо у меня на глазах сделалось черным, лоснясь от мазей; ее голову украшало изображение луны, у ее ног лежал лев. Я ощутил, как тело мое стягивают священные повязки богини, как тогда, когда я скрылся в храме Артемиды от разъяренной толпы, готовой побить меня камнями. Артемида и теперь стояла передо мной — на сей раз уже не тот свалившийся с неба идол из черного дерева, а живая, страшная, со зловещей улыбкой на черном лице. Повязки стягивали меня все туже, но когда я попытался освободиться от их пут, рука моя коснулась лишь моего голого тела.
— Где ты, Турмс? — повторил женский голос надо мной.
Еле ворочая языком, я застонал:
— Артемида, Артемида!
И тут я почувствовал, что глаза мне закрывают неизъяснимо нежные ладони, тело мое расслабилось, и страх покинул меня. Луна уже не имела надо мной власти.
— Освобождаю тебя от покорности чужой богине, если ты сам этого хочешь и клянешься служить только мне, — объявил голос. — Отрекись от унылой луны, и я дам тебе радостную свободу солнца!
В ответ я зашептал — или думал, будто шепчу:
— Ты, явившаяся из морской пены, ты сама дала мне войти в твой источник и позволила прикрыть наготу твоими цветными повязками. Я был твой еще до того, как Артемида обрела надо мной власть. Так не покидай же меня больше никогда!
Глухой гул наполнил мне уши, ложе закачалось подо мной, а голос повторил еще раз:
— Где ты, Турмс? Проснись! Открой глаза!
Но я так разнежился, что открывать глаза мне совсем не хотелось. Гул между тем усилился и стал нестерпимым, а на языке я вдруг почувствовал привкус меди, и мне пришлось приподняться на локте, чтобы выплюнуть изо рта обол. Я услышал, как монета со звоном ударилась о камни, открыл глаза и снова увидел солнце и ослепительно голубое небо над головой. Исполненный блаженства и покоя, я высвободился из объятий женщины, которую ласкал. Она была совершенно обнаженной — как и я сам: только венок из цветов обвивал мою шею.
А доносящийся откуда-то голос все так же настойчиво вопрошал:
— Где ты, Турмс?
Оглядевшись вокруг, я ответил:
— Я в прекрасном саду, который ограждают с одной стороны высокие кипарисы, а с другой — мраморная балюстрада. Передо мной цветник и источник.
Я отдыхаю в этом саду на широкой мраморной террасе, залитой солнцем. Я лежу на мягких подушках, подле меня — женщина. Улыбаясь мне, она тянет венок у меня на шее. Кажется, до этого я никогда не встречал ее. Бронзовые от загара жнецы, идущие мимо сада в поле, с любопытством посматривают в нашу сторону, но я их нисколько не стесняюсь. У меня своя жизнь, совсем не та, что у них. Напряги я память, я бы наверняка вспомнил, кто я такой и кто эта женщина у меня под боком. Но напрягаться мне лень. Я счастлив. Лучи солнца освещают темные кипарисы. Сверкает белизной кожа моей подруги. Я рад, что рядом со мной такой дивный живой человек.
— Закрой снова глаза!
Я повиновался. Гул в ушах походил уже на рев бури. Это мимо меня вихрем неслось время. Голос же повелел:
— Турмс, осмотрись вокруг! Где ты сейчас?
Я огляделся по сторонам и ответил, потрясенный:
— Я вижу прекрасную долину среди покрытых снегом гор, вершины которых достигают самого неба. Я лежу на лугу среди благоухающих трав. Но я один. Вокруг меня — ни жилья, ни дороги, ни человека.
И тут до меня донесся отчаянно далекий шепот:
— Вернись, Турмс, вернись… Проснись, наконец! Где ты?