Турмс бессмертный
Шрифт:
— Арсиноя, — воскликнул я, — не смей так смотреть на мужчин!
Но мои слова не возымели никакого действия. Прикинувшись, будто она даже не замечает меня, Арсиноя уселась на край ложа, на котором возлежал Дионисий. Танаквиль открыла новый кувшин вина, и Арсиноя, наполнив кубок, подала его Дионисию.
Дионисий от волнения пролил несколько капель на пол и, опорожнив кубок, продолжил свою речь:
— Я забыл все, что хотел сказать, жрица, настолько потрясли меня твои слова. Меня частенько называли сильным, но никто, даже моя мать, никогда не говорил, что я еще и прекрасен. Женщина, объясни, что ты имела в виду?
Арсиноя склонила голову набок, внимательно посмотрела на Дионисия и произнесла:
— О, муж моря и бескрайних просторов! Твой взгляд заставляет пылать мои щеки. Вероятно, женщина не должна говорить мужчине такие слова, но когда я вошла в зал и узрела тебя с этими большими золотыми кольцами в ушах, меня охватила дрожь и мне почудилось, будто я вижу перед собой прекрасного чернобородого бога-великана.
— Мужская красота — особенная, она совсем не похожа на женскую, — улыбнулась Арсиноя. — Я знаю, что многим нравятся стройные юноши; многим — но не мне. По-моему, красив тот мужчина, который достиг уже расцвета жизненных сил, тот, у кого мощные, как корни дуба, руки и ноги, у кого огромная кучерявая борода, в которую может обеими руками вцепиться женщина — а силач даже не почувствует этого; и еще у него должны быть большие, как у быка, и блестящие глаза… О Дионисий, я восхищаюсь твоей храбростью и твоими подвигами, но более всего меня восхищает твоя красота! Поверь, я встречала многих мужчин, и ты — самый прекрасный из всех!
Ее глаза потемнели. Согнутым указательным пальцем она, будто невзначай, дотронулась до его золотой серьги, и Дионисий вздрогнул, как от удара плетью.
— Клянусь Посейдоном! — пробормотал он. Его большая ладонь потянулась уже к бархатистой щеке Арсинои, но он сумел совладать с собой, перекатился на другую сторону пиршественного ложа и вскочил как ужаленный:
— Нет, и еще раз нет! Замолчи, я все равно не верю ни одному твоему слову!
И Дионисий выбежал из комнаты. На ходу он сорвал щит, висевший на стене в прихожей, а затем, громыхая им, кубарем скатился по лестнице. Уже внизу он споткнулся и, рыча от ярости, упал. Мы поспешили ему на помощь, однако он быстро поднялся и, ринувшись к воротам, захлопнул их за собой.
Вернувшись в дом, мы трое молча переглянулись, не зная, что сказать. Арсиноя, заметив это, улыбнулась и бросила на меня озорной взгляд:
— Дорогой Турмс, пойдем со мной. У тебя нет никаких причин для гнева. Я должна поговорить с тобой.
Уходя, я увидел, как Дориэй ударил Микона по лицу. Тот потерял равновесие и, с размаху усевшись на пол, удивленно приложил руку к щеке.
2
Когда мы остались наедине, я еще раз внимательно посмотрел на Арсиною, будто увидел ее впервые. Не находя нужных слов, я раздраженно буркнул:
— Тебе не стыдно расхаживать полуголой перед незнакомым мужчиной?
— Но ты ведь сам хотел, чтобы я одевалась как можно скромнее, — возразила Арсиноя. — Ты же мне все уши прожужжал, уверяя, что на меня никаких денег не хватит и что за несколько дней ты понаделал долгов, которые будешь теперь выплачивать не один год. Вот я и стараюсь не сердить тебя.
Я не успел ей ответить. Положив мне руку на плечо, Арсиноя потупилась и попросила:
— Турмс, не говори сейчас ничего. Обдумай сперва свои слова. Пойми, что мое терпение на исходе.
— Твое терпение? — удивленно переспросил я. — Но почему?
— Потому что есть предел даже для любящей женщины. За время моей жизни в Гимере я поняла, что тебе не нравится все, что я делаю. Ах, Турмс, как мы с тобой могли дойти до этого?!
Она в полном отчаянии рухнула на ложе и, закрыв лицо руками, разрыдалась. Каждое ее всхлипывание отзывалось в моем сердце нестерпимой болью, и я уже не знал, что думать и кому верить, и начал даже склоняться к мысли, что я сам виноват во всех ее проступках. Однако вспомнив сконфуженного Дориэя и смущенного Микона, я немедленно позабыл о Дионисии. Кровь ударила мне в голову, и я занес руку для удара… но тут я увидел, как соблазнительно и беспомощно содрогается от рыданий ее тело под тонкой туникой, и рука моя упала.
Спустя мгновение я уже сжимал Арсиною в объятиях, и мне казалось, будто мы парим высоко над землей.
Очнувшись, она коснулась узкой ладонью моего лба и укоризненно прошептала:
— Ох, Турмс, почему ты так плохо относишься ко мне? Ведь я так люблю тебя!
Ее глаза сказали мне, что она не лжет.
— Арсиноя! — воскликнул я, не веря собственным ушам. — Зачем ты так говоришь? Как твои уста могут произносить подобные слова, если нынче я узнал, что ты изменяешь мне с моими лучшими друзьями?
— Неправда, — возразила она, отвернувшись.
— Если бы ты любила меня по-настоящему… — начал было я, но жалость к себе и обида сдавили мне горло. Заметив это, Арсиноя посерьезнела и заговорила совершенно другим тоном:
— Да, Турмс, я непостоянна. Но на то я и женщина. И мне нельзя всецело доверять, ибо я и сама не всегда уверена в себе. И все же в одном ты можешь не сомневаться: я люблю тебя и только тебя. И так будет всегда. Ведь ради тебя я отказалась от своей прежней жизни!
Она говорила так проникновенно, что я поверил ей. И моя обида сменилась грустью.
— Из речей Микона я понял, что…
Она закрыла мне рот свой мягкой ладонью и попросила:
— Больше ни слова. Я признаюсь в содеянном, однако все произошло вопреки моей воле. Я пошла на это только ради тебя, Турмс. Ведь ты сам сказал, что тебе не жить, если раньше времени обнаружится, что я вовсе не Аура.
— Но Микон говорил, .. — попытался я развить свою мысль.
— И он не обманул, — сказала она. — В таких делах, Турмс, как ты понимаешь, очень многое зависит от женщины. Раз уж я пошла на это ради тебя, не могла же я вести себя как простолюдинка. Конечно, он заметил разницу, но, слава богине, ничего не заподозрил.
А затем, желая поддразнить меня, она добавила:
— Впрочем, Микон оказался совсем неплох…
— Молчи! — воскликнул я. — Не хватало еще, чтобы ты начала хвастаться! Теперь ответь, Арсиноя, что было между тобой и Дориэем?
— Я поговорила с ним после того, как Танаквиль открыла мне его намерения, — призналась жрица. — Такой мужчина, как он, наверное, может соблазнить любую женщину. Но, по-моему, он меня не так понял, и я опять пала жертвой собственной красоты!
— Так, значит, он тоже! — сказал я, скрежеща зубами, и вскочил в поисках меча. Арсиноя удержала меня за руку.