Тушью по акварели
Шрифт:
По помещению опять разлетелся злой, обиженный смех.
– Да? Больше? Ну, ну. Больше. – фыркала девушка, — мне хватило бы и просто мамы, — произнесла Ярослава, но на последнем слове у нее перехватило горло, и она опять за него схватилось, — Мне бы ее с лихвой хватило. Я бы заботилась о ней, как и писал отец, — по щекам потекли слезы, голос стал мягче и тише, — Я бы ее никому ни дала в обиду, — чуть завывая, продолжила Яся, — Но она тоже умерла. Бросила меня на произвол судьбы. Бросила, — прошептала девушка.
– Мы не выбираем, когда родиться и умереть, — попыталась опять встрять хозяйка квартиры.
– Нет! – закричала Ярослава, — Это отец не выбирал. А она… - голос опять предательски сорвался, — Она, — прошептала Слава, — она сдалась. И сдала меня.
– Яся, она не сдавала тебя в детский дом, она умерла! – опять попыталась вступиться женщина за мать девушки.
– Она могла бороться. Могла … -
– Я узнавала сразу, как только тебя забрали. Мне сказали, что ты хорошая девочка! Что у тебя все хорошо! – оправдываясь, воскликнула женщина.
– Хорошо? Хорошая? – шмыгнув носом, спросила Яся, — Вы так думаете? Из любящей, полной семьи. С хорошим достатком. Я очутилась там, где не было ничего, ни достатка, ни внимания, ни любви, ничего! Были только дети, бесконечное количество детей. И безысходность. Я пыталась быть доброй. Я пыталась быть щедрой. Я пыталась помогать. Всем, — оглянулась она на нас и усмехнулась, — Я пыталась не лгать. Но… Очень быстро на меня навалили столько ответственности, дел, и чужих грехов, что я просто не могла все вывести. И несмотря на это, я везла. Я выбивалась из сил. Я думала, что вот, вот скоро… Все поймут, что я хорошая. Меня полюбят. Меня оценят. Я стану кому-то нужна.
– Яся, — прохрипел я.
По коже бежали мурашки. Я слабо понимал, что произошло в ее жизни, только то, что она очень рано лишилась родителей. Что отец был сильно старше матери. И умер своей смертью, а вот про мать было непонятно. Я обдумывал, стоит ли спросить. Ведь слишком было все остро.
– Что, Яся? – усмехнулась девушка, — Я знаю, что ты скажешь. Что я тебе сейчас нужна, но при этом брыкаюсь. Брыкаюсь. Потому что не верю! Не верю и боюсь. Я привыкла теперь быть ненужной. Я привыкла надеяться только на себя. И я не хочу, не хочу как мать! – последнее предложение она прокричала, — Ведь она привыкла, пригрелась в руках отца. Он был старше ее намного. Больше, чем двадцать лет, ни как у нас с тобой. Но это не меняет ничего. Понимаешь? Я не хочу лежать пьяная, сломленная, мертвая на полу. А я буду, буду, потому что больше не переживу, если меня кто-то бросит. Кто-то опять уйдет из моей жизни. Если так произойдет, то я сдамся. И пойду по стопам матери. Я сдамся. Я больше не переживу.
– Ты не она! – закричала Мария Степановна, — Она была просто размазня! А ты нет, ты от Якова унаследовала характер. Ты сильная Яся.
– Нет, я слабая, я хочу любви! – просипела девушка, уронила лицо в руки и опять зарыдала.
Я подскочил, чтобы обнять, но тут же резким одергиванием от соседки по столу был усажен на место.
– Пусть поплачет, выскажется, не подпустит сейчас, взбрыкнет, — прошептала мне баба Маша.
Ярослав
– В детском доме была девочка, на тот момент, мне она уже казалась девушкой. Но сейчас я понимаю, что она, как и мы все, была ребенком. Святослава казалась мне очень замкнутой. Никого к себе не подпускала. А я очень хотела с ней дружить. Мне казалось так правильно. Ярослава и Святослава, — усмехнулась грустно Яся, продолжая разговор, — чем не парочка? Но чем больше я пыталась с ней наладить контакт, тем она больше отдалялась. Скорее всего, потому, что способ я выбрала неудачный. А я другого не знала. Да и еще не пережила все то, что было позже, и наивность моя не была еще растоптана. Я пыталась сделать для нее что-то приятное. Носила конфеты, которые выдавали мне. Это все, чем я могла с ней поделиться. Да так, чтобы у нее самой не было. Ведь она почему-то исчезала куда-то, когда их раздавали. К нам приезжал богатый и очень влиятельный мужчина. Он был уже в почтенном возрасте. Но выглядел всегда сногсшибательно. Следил за собой, — Ярослава замолчала и прикрыла глаза, сглатывая ком в горле. – Он привозил гостинца нам. Конфеты и другие вкусности. То, что нам никогда не давали в столовой. Общался с нами. Интересовался достижениями. И как мне тогда казалось, искренне радовался каким-то успехам детей. Он даже помогал в продвижении талантов. Устраивал какие-то конкурсы. Приглашал педагогов. Оплачивал семинары, курсы и прочие обучающие программы. Но Славка никогда не брала этих конфет. Наоборот замыкалась и кривилась, когда я их приносила ей. Я тогда не понимала почему. А еще не видела, что когда приезжал ОН, некоторые девочки, что постарше уходили и прятались, а некоторые устраивали соревнования между собой. Не видела, что ревновали, и друг другу мстили. Я была маленькая, наивная и глупая. Вот и не замечала ничего.
Я начал понимать, о чем может пойти дальше речь, и от этого у самого перехватило дыхание. Даже немного затошнило, а кулаки сжались. Баба Маша, что до этого тихо охала, замерла и замолчала. Вся вытянувшись в струнку.
Глава 15
Ярослава
Стою у окна в нерешительности. Что дальше? Рассказывать все? Или пора сворачивать все эти разговоры? По-хорошему – сворачивать. В кухне сидят посторонние мне люди. Они не причем. Да и что это изменит, если они будут знать все обо мне. Но внутри было состояние, что вскрыли какой-то огромный, старый, болезненный нарыв, и если его не излить весь, то меня, скорее всего, просто разорвало бы. Во всей этой ситуации жалко было старушку. Она так радовалась тому, что я нашлась. Отдала мне письмо, думала, наверное, что сделала мне благо. Я хорошо ее помнила все детство. Веселая, жизнерадостная, безумно добрая бабушка Маша. Она часто сидела со мной, играла. Я почему-то первое время в детском доме очень ее ждала. Думала, она заберет меня себе. Когда этого не случилось, ненавидела ее, что не сделала так, как я очень ждала. А потом просто вспоминала с теплотой, как единственного живого человека на этой земле, который был ко мне добр просто так. И вот разочаровывать старушку не хотелось, и молчать не моглось.
– Папа пишет, что я талантливая художница… - все-таки продолжила свой рассказ я, наплевав на осторожность и жалость к окружающим, мне нужно было выговориться, просто жизненно необходимо, — да уж. Святослава была талантливой певицей. И в результате перестала петь. Но обо всем по порядку. Я очень хотела дружить с этой загадочной девочкой с больным взглядом. А она нет. Чтобы иметь больше преференций, вкусностей, и шансов на то, что тебя облагодетельствует меценат, нужно было чем-то заниматься. Я решила вернуться в живопись. Вас, Мария Степановна я ждать перестала, — все-таки уколола зачем-то старушку, — и стала обустраиваться в новой для меня среде.
– Я, правда, очень старалась, — тут же отозвалась хозяйка квартиры, — но пойми, у меня возраст, я одна. Да и родственных уз у нас с тобой не было и нет. Мне никто тебя не дал. А психолог этого детского дома посоветовала не рвать тебе душу, и ни приходить, ни тревожить. Дать привыкнуть к новой жизни. Что толку, если бы я приходила и уходила. А ты бы оставалась там?
Пожала только плечами. Может быть, было бы все совсем не так. Может быть, у меня был бы человек, который меня любил. И я бы не искала любви у других. Просто знала бы. Что есть баба Маша, ей меня не дадут, но она любит, приходит по выходным. И тогда все бы сложилось иначе…
– Я долго рисовала. Святослава никак не шла на контакт. Она ни с кем не шла. Вела себя отстраненно. Но однажды, меня сильно подставили девочки, ее ровесницы. Мне грозило наказание. Да еще и все смелись. Взрослые работники тоже ждали от меня определенных действий, которые на меня навешали из-за безотказности. В общем, в один непрекрасный момент я не смогла вынести всю нелюбовь своих сверстников, ответственность возложенную взрослыми и несправедливость этого мира. В результате чего случился первый мой нервный срыв. Меня поместили в изолятор. И там я находилась три дня. Обращались со мной хорошо. Но из-за одиночества было невыносимо. Единственная, кто пришла ко мне тогда, была Слава. Она принесла мне кисти, краски и бумагу. А еще долго гладила по голове, и пела колыбельные. Пела так, как никогда мне никто не пел. Мы тогда плакали с ней в голос, а потом пели, но больше пела Святослава, потому что получалось у нее невероятно красиво и трогательно. Она тогда первый раз спасла меня. Точнее тогда она спасла мою душу.
Немного приостановилась, так как пересохло горло. Оглянулась к столу, за ним сидели бледный и напряженный Ярослав и бабушка Маша, которая глотала беззвучно слезы и виновато качала головой. Подошла к ним, взяла со стола чашку с остывшим чаем. Вылила его в раковину и налила себе новый. Бросила туда лимон. Размешала тихо ложкой и вернулась к окну.
– После того дня, Святослава немного со мной общалась. Даже иногда улыбалась. Когда я старалась ее рассмешить. А еще она дала мне совет: «Перестань любить и верить тем, кто никогда не полюбит тебя. Перестань нравиться, не выполняй чужих просьб, и обязанности не исполняй. Никто, слышишь, никто не оценит». И постепенно я перестала так себя вести. Мне стало легче, высвободилось много времени. Я могла больше заниматься живописью. Жить стало интереснее. Так бежали год за годом. Все одинаковые, как один. Я стала уже похожа на девушку. Точнее не так. Мне исполнилось четырнадцать. Чуть-чуть проклюнулась грудь. И я стала больше думать о том, что выгляжу, не так женственно, как мои сверстницы. Потому что худая, маленькая, и не расту. Я к тому моменту уже давно училась в художественной школе, много рисовала. И папа прав, очень любила акварель. А еще любила дополнять ее тушью. Эти рисунки нравились руководству школы и детского дома. И в один прекрасный момент, мои работы были показаны тому меценату. Что так и продолжал приезжать и радовать детей.