Тусовка класса «Люкс»

Шрефер Элиот

– С ума сойти.

– А самое-то обидное знаете что? Представляете – я должен был быть следующим. Мамаша уже выписала чек! Я мог бы вляпаться в тако-ое дерьмо!

Ной понимал, что ему следует изобразить негодование, но все, о чем он мог думать, – это о костлявых ключицах доктора Тейер и ее холодных пальцах на своей руке.

– Дико, правда? – спросил Дилан. – Даже чек ему выписала.

Тут в дверях появилась доктор Тейер. У Ноя перехватило дыхание; он не сразу вспомнил, где находится.

– Что за чек? – ровным голосом спросила она.

Дилан и Ной молчали. Ной усердно изучал шов на своих брюках.

– Ной, – сказала

она, – мне нужно с вами поговорить до того, как вы уйдете. Зайдите, когда закончите.

– Выйди из комнаты, мама!

– Это не имеет к тебе отношения, Дилан. Невероятно, но это так.

– Господи! Да уйди ты отсюда!

– Не разговаривай со мной в таком тоне, – сказала доктор Тейер. Голос ее оставался безмятежным; сказывалось присутствие Ноя. Она вышла из комнаты.

– Дверь закрой! – крикнул Дилан. Дверь закрылась. Он швырнул в нее подушкой. – Ух, надоеда!

– Как ты собираешься завтра сдавать тест? Ты помнишь, что тебе нужно получить шестьсот пятьдесят баллов? – спросил совершенно ошалевший Ной. Четыре последних раза, когда Дилан писал проверочную работу, результат составил 500, 440, 460 и 440 баллов соответственно.

– Да ни хрена я не получу. Слишком рано эта бодяга начинается.

Впервые Ной по-настоящему обозлился на Дилана.

– В два часа. Настоящий СЭТ будет начинаться в половине девятого утра.

Дилан отмахнулся, не отрывая глаз от экрана компьютера:

– Какая разница?

Электронные часы показывали 9.40. Ной повесил на плечо сумку.

– Удачи, парень, – сказал он.

– Пока.

***

Доктор Тейер лежала на кровати в расслабленной, но вместе с тем напряженной позе, словно хворающая императрица. В тени возле плотно зашторенного окна маячила Таскани. Глаза у нее были огромные и влажные.

– Какие у него успехи? – спросила доктор Тейер, как только Ной показался в дверях.

– Мама! – всхлипнула Таскани.

– Мы поговорим об этом позже, – сказала доктор Тейер.

Таскани бросилась вон из комнаты. Она пробежала мимо Ноя, едва его не задев. Хлопнула дверь ванной.

– Надеюсь, серьезность происходящего его подстегнет, – ответил Ной, пытаясь укрепить свои позиции.

– Ему не удастся набрать 650 баллов за письменную часть, ведь так?

– Он может очень близко к этому подойти.

– Может статься, все это нам вообще не понадобится, – вздохнула доктор Тейер. – У нас есть свой человек в Тише [Школа искусств Тиш – одно из учебных подразделений частного Нью-Йоркского (городского) университета на Манхэттене.

– Он ни на что не способен без вас, репетиторов.], который ведает квотами для абитуриентов-спортсменов. Товарищ отца Дилана по колледжу – они с ним жили в одной комнате в общежитии – руководит их финансовой частью. Да и вообще я предпочла бы Нью-Йоркский городской. Дилан не хочет уезжать из города. Мне кажется, что в этом он прав. Откровенно говоря, мне сложно представить его в любом другом городе.

В холле погас свет; в углубившемся полумраке доктор Тейер казалась больной. Свет лампы на прикроватном столике заставил ее прищуриться.

– Мне приходится все это делать, – голос ее прервался, – у него совершенно отсутствует мотивация.

– С ним все будет в порядке, – сказал Ной. Это прозвучало не особенно убедительно, но он нервничал и к тому же сам не вполне был уверен в том, что говорит.

Ной переминался с ноги на ногу. Он подумал о своем брате, и на мгновение

ему показалось невозможным, чтобы кто-то поступил в колледж без группы поддержки. На другом конце комнаты поблескивали глаза доктора Тейер. Она явно его ловила, на что-то провоцировала. Он не был уверен, ждет ли она, чтобы он ее поцеловал или предложил сдать тест за Дилана. Он не мог придумать, что сказать.

– Я просто не знаю, как можно заставить его работать, – докончила доктор Тейер.

Она клещами вытягивала из него жестокую правду, подтверждение того, что Дилан безнадежен. Однако Ной не мог дать такого подтверждения. Дилан был в разладе с самим собой и успешно деградировал, но он был свободен от горечи, в нем не было злости. Его жизнь могла уверенно скользить по накатанной дорожке, для этого не требовались усилия. Работа Ноя как раз и состояла в том, чтобы уберечь безнадежную развалину от падения.

– Думаю, мы будем продолжать работу, – сказал Ной.

Доктор Тейер нахмурилась и постучала по груди кончиками пальцев.

– Должен же быть какой-то другой способ решить эту проблему. Может, вы что-нибудь предложите?

– К тесту можно подготовиться, – твердо сказал Ной.

Доктор Тейер тряхнула головой, словно надеялась, что там прояснится. Она мягко улыбнулась своей простыне, и Ной увидел сияние на ее губах, обаяние, которым она, несомненно, обладала и которое теперь утонуло в глубокой депрессии. Она подняла глаза на Ноя, и у того язык прилип к гортани. На губах ее вертелся вопрос, какая-то ловушка. Взревели трубы: Таскани спустила в туалете воду.

– Я приду на следующей неделе? – спросил Ной.

Доктор Тейер кивнула и взялась за свою книгу.

Ной повернулся и медленно побрел по лестнице. Собиралась ли она попросить его сдать тест за Дилана? Сердце у него колотилось. Вопрос «сколько?», вертевшийся на кончике языка на протяжении всего разговора, так и остался незаданным.

2

Каждую среду Ной заказывал один и тот же набор продуктов: галлон молока, коробку хлопьев, овсяную крупу, семь банок супа, гроздь бананов и рулон туалетной бумаги, на что уходило от двадцати четырех с половиной долларов до двадцати четырех долларов семидесяти пяти центов – в зависимости от того, сколько бананов было в грозди. Но теперь, когда он собрался качать мышцы и вообще стать завсегдатаем спортзала, ему предстояло пересмотреть свое меню. Неподалеку от Сто тридцатой улицы, в одном из самых зловещих районов Гарлема, находился «Фэруэй» – знаменитый, похожий на крепость магазин для гурманов, куда родители его учеников на такси приезжали в полный опасностей сафари-тур. Совершались эти вылазки под знаком плаща и кинжала: желтые автомобили отважно подкатывали ко входу, пары в от-кутюрных шмотках совершали марш-бросок через десять футов гарлемского асфальта и, быстренько набив сумки покупками, покидали это святилище чревоугодия. Машина моментально исчезала. Ною же, чтобы добраться туда, пришлось совершить бодренькую прогулку вниз по Риверсайд-драйв. Он миновал памятник Ралфу Эллисону, вокруг которого толпились бездомные с осоловелыми глазами, и вышел на Бродвей, где на пересечении со Сто тридцать пятой улицей на поверхность выходили рельсы подземки. Мимо, гудя, прогрохотал по ржавым рельсам поезд; Ной пробирался между пустых, заброшенных складов, мимо разбитых окон, что были заклеены облезлыми афишами давно сошедших с экрана фильмов.