Тверской баскак. Том Четвертый
Шрифт:
Еще раз кивнув, Калида уже начал подниматься, но я жестом останавливаю его.
— Погодь, это еще не все! Про черниговского гостя я тебе рассказывал, не забыл?! — Не дожидаясь реакции друга, продолжаю. — Так вот, надо помочь хорошим людям! Отправь в Чернигов полк Ерша с полным боекомплектом, а в довесок к баллистам дай ему еще десяток громобоев.
В ответ на лбу Калиды собрались озабоченные морщины.
— Надо ли нам еще и туды соваться?! Что за надобность такая, не надорвемся ли?!
Убеждаю его твердой уверенностью в голосе.
— Не надорвемся! Поклонник наш большой, Александр
Вот теперь Калида оценил мою мысль.
— Вести дойдут до Салам-Буги, — тут в его глазах блеснула бесовская искра, — и тот окончательно уверится в том, что от юга до самого севера весь этот чертов Русский улус в огне и от греха лучше свернуть под защиту Великого князя Владимирского.
Часть 1
Глава 16
Середина июля 1254 года
Тройка всадников несется галопом через лагерь, поднимая пыль и заставляя пехоту шарахаться в стороны. Смачно шмякают лошадиные копыта по мягкому грунту, и легкая дрожь земли докатывается аж до моего шатра.
Даже не глядя в ту сторону, со стопроцентной уверенностью могу сказать, что это Соболь и его разведка. Только у него хватит наглости вот так беспардонно нестись через переполненный войсками лагерь.
«Надеюсь, у него срочные новости, и хотя бы это его оправдывает!» — Бурчу я про себя, глядя на мчащихся разведчиков.
Одержав коня, Ванька слетает с седла прямо перед охраной, и я киваю стрелкам.
— Пропустите!
Через мгновение слышу его бравое — здравия тебе, консул — и награждаю его строгим взглядом.
— Ты чего несешься так, словно пожар! Зашибешь кого, не спущу!
Тот лишь радостно скалится в ответ.
— Дак пущай поспевают за разведкой, а то плавают как мухи вареные!
«Горбатого могила исправит!» — Мысленно машу на Ваньку рукой, понимая, что у разведчика должна быть эта отчаянная безбашенность, иначе трудно будет ждать от него серьезного результата.
Кивнув ему, мол иди за мной, захожу в шатер и подхожу к карте.
— Ну, показывай!
Пока, стащив с головы шапку, Соболь примеривается с чего начать, у меня в голове успевают промелькнуть все главные события этой весны.
Полк Козимы с тремя сотнями московской дружины к середине марта обрушился на литовские отряды, что грабили округу под Мстиславлем. Порубив многих, они погнали их аж до Свислочи, где натолкнулись на главные силы Войшелка. Тот, сняв осаду со Слуцка, вывел свое воинство навстречу невесть откуда взявшимся руссам. Козима не подвел и после столкновений передовых дозоров повернул обратно, но вел себя нагло и отходил только перед лицом превосходящего противника.
Весенняя распутица развела воюющие стороны, но Войшелк конечно же не успокоился и, попросив помощи у отца, уже к середине мая двинулся на Дорогобуж и Можайск. Не встретив никакого сопротивления, он разграбил эти два города, и тут случилось нечто мною непредвиденное.
Подумав, что пришел его час поквитаться, Брянский князь Роман Старый вновь попытался взять Тулу нежданным наскоком.
«Маслом кашу не испортишь!» — Решил я тогда и особо не расстроился, тем более что гарнизоны крепостей показали себя отлично. Дальше уже все пошло по плану, Александр Ярославич, князь Киевский, вместе с братом Даниилом вторглись в пределы Черниговского княжества и осадили сам стольный град. Восстановленный ров и насыпи под баллисты стали для них большим сюрпризом, а залпы громобоев похоронили надежду Александра взять город быстро и без больших потерь.
Стоящий в тот момент у Можайска Войшелк воспринял все эти события, как подтверждение тем слухам, что усиленно распространялись у него на пути. Якобы в Твери полный разлад, а Великий князь Владимирский вновь ведет татар на Русь. Окончательно им поверив, Войшелк решил урвать кусок пожирнее и двинул свое войско на Москву.
Это была уже середина июня. Литва приближалась к Москве, и оттуда доносился истошный вопль о помощи. Тверская боярская дума недовольно роптала на мое бездействие, а я ждал новостей из Рязани, куда уже прибыл Салам-Буга. Посланный мною боярин Малой уговаривал его не ездить в такое опасное время на Тверь и не радовать литву возможностью своего пленения.
К счастью, к концу июня, убедившись что дорога на Тверь слишком опасна, ханский баскак принял правильное решение. Его караван тронулся в путь на Владимир, и как только весть об этом достигла Твери, я с легким сердцем отдал приказ о выступлении.
К этому времени мой положительный имидж серьезно пострадал даже в глазах самых верных сторонников. Тверь уже настолько привыкла к победам, что сам факт моего бездействия вызывал возмущение. Даже то, что война идет за пределами Тверской земли, не успокаивало народ, и по улицам поползли неприятные для меня слухи, мол консул уже не тот, вон сидит сложа руки, когда враг бесчинствует у нашего порога. К тому же срывалась летняя ярмарка, а на очередной съезд приехала едва ли половина князей и депутатов. Все были недовольны и винили во всех бедах меня и мою нерешительность. Князь Ярослав демонстративно, не дожидаясь меня, выступил со своей дружиной на помощь Москве, а в городской думе надрывался Якун со своими сторонниками, чуть ли не ежедневно в наглую обвиняя меня в трусости.
Посвятить Ярослава или думских бояр в свой стратегический замысел я посчитал нецелесообразным, зная как они умеют хранить секреты. Слухи могли докатиться до ушей ханского баскака, и тогда весь мой план пошел бы коту под хвост. В общем, целый месяц я молча терпел призывы и обвинения, а когда наконец-то пришло время действовать, мне нужна была уже не просто победа… Для реабилитации была необходима оглушительная победа, слава которой затмила бы разговоры о моей слабости и нерешительности.
Сил для этого у меня было не много. Полк Ерша держал осаду в Чернигове, полторы бригады из полка Эрика Хансена вместе с ним и с Куранбасой ушли на судах нового торгового каравана в Орду. Новобранцев и остатки полка датчанина я вверил Калиде для защиты Твери, а сам с полком Петра Рябого и двумя полками конных стрелков выступил прямиком на Волок Ламский.