Тверской гость
Шрифт:
Почувствовав его пальчики, Анисья вдруг заговорила. Она говорила не этому русобородому, она причитала, объясняя себе самой содеянное с ними.
– Набежали ратью слуги монастырские, повязали нам руки-ноженьки, побили народу крестьянского...
Афанасий Никитин и его товарищи неподвижно стояли и слушали это причитанье. А люди, среди разора и ужаса искавшие хоть какую-нибудь соломинку спасения, как будто поняв, что чужаки сочувствуют им, сбивались вокруг и смотрели с немой мольбой и тусклой надеждой.
Пламя еще гудело, от пожарища дышало жаром, летели с треском головешки, наносило искры.
– Да вы монастырские, что ли?
– спросил Никитин, обводя взглядом потерянную кучку княтинцев.
– Нет, зачем, вольные мы, - скорбно выдохнул кто-то.
– Распря с монастырем вышла, что ли?
– Какая распря, - так же скорбно ответил из толпы мужичок, державший в руках дугу: все, что спас, - земля, вишь, у нас...
Неподалеку, застонав, приподнялся большой мужик в изодранной розовой рубахе. Мутным взором обвел народ, уронил голову и долго сидел, не шевелясь, опираясь ладонями окровавленных рук о землю и смотря в нее.
Вокруг примолкли.
– Ушли?
– еле слышно спросил вдруг мужик.
– Ушли...
– тихо ответили ему.
– Пожгли все...
С силой упершись в землю, мужик перевалился на колени, потом, ухватившись за подставленное плечо, встал во весь рост. Падавшие на разбитое лицо рыжеватые волосы слиплись от крови, он отвел их локтем в сторону.
– Мои... тут?
– Здеся, Федор...
Никитин с невольной жалостью смотрел на мужика. Эх, и отделали, беднягу. А, видать, здоров! Мужик перехватил взгляды чужих людей.
– Видали, православные, как сирот зорят?
– хрипя, выговорил он.
– За что? За что?
Он остановился и глянул в сторону монастыря. Потом сжал кулак и, погрозив, выкрикнул:
– Прокляты будьте! Прокляты!
Кое-как Никитин выспросил у княтинцев о монастырском набеге. Говорил больше Федор. Никитину этот мужик понравился. Он рассказывал толковей других.
– Неправедно игумен поступил!
– возмущенный услышанным, сказал Никитин.
– На него управу найти можно!
– Где?
– безнадежно и зло спросил Федор.
– У великого князя! Ему челом бейте!
– Ему!
– поддержал Копылов.
– Вы, ребята, не сдавайте, за свое стойте! Вот, слыхал я, игумен в Угличе своих сирот непомерно обложил, так они грамоту епископу послали, челом били, и он заступился.
– Правда, - горячо подхватил Афанасий.
– Отменил игумен поборы-то непомерные. Вот и вам надо так.
В кучке княтинцев зашевелились, заговорили:
– Игумен вольничает...
– Есть правда-то на свете!
– Великий князь заступится...
– К епископу идти...
Федор поднял голову:
– Как пойдешь-то? Грамоту надо... Так не пробьешься:
Обнадеженные было княтинцы приуныли.
– Известно, грамоту...
– Куды без нее?
– А платить чем?
– Не, теперь одно - по миру волочиться...
Никитин положил руку на плечо Федору.
– Я вам грамоту напишу.
Федор недоверчиво спросил:
– Ай можешь?
– Могу, ребяты... Иванка!
– обернулся Никитин к Лапшеву.
– Сгоняй-ка на ладью, возьми у меня в коробе, в синем, тетрадку да склянку с чернилами.
– Сейчас, дядя Афанасий!
Иванка припустил бегом. Никитин и Копылов опустились на траву. Княтинцы по-прежнему жались к ним.
– Да вы кто будете-то?
– спросил Федор.
– Купцы, - ответил Никитин.
– Ваша доля вольная, - опять вытирая кровь с лица и морщась, вздохнул Федор.
– Вам что? Купил - продал... А тут, видишь, как...
– Да и у нас не сладко, - утешил его Копылов.
– Не слыхал, что ль, как дерут с нашего брата? А то и пограбят...
– Дело торговое, - равнодушно согласился Федор.
– Из наших, после воли, двое тоже в купцы ушли. Один, слышь, выбился. В Твери. Прошка Викешьев... Не слыхали, часом?
– Нет, - подумав, отозвался Никитин.
– Не упомню.
– Конешно, где всех узнать... Тверь большая.
Он умолк и уставился на пожар. Тлели бревна нижних венцов. Метался пепел. Смотрели, как догорает деревенька, и купцы. Подошла Марфа. Она еле двигала ногами после побоев. Села рядом с Федором, потрогала его за плечо, словно убеждаясь, что жив, и строго, испытывая, оглядела тверских.
– Мать?
– спросил Копылов. И, не дожидаясь ответа, сам сказал: Мать...
Вместо Ивана присеменил Микешин. Наглотавшись гари, перхал, сплевывал. На его дорожный кафтан упала искра, прожгла дырочку. Сунув Никитину тетрадь и склянку, Микешин стянул кафтан и стал с досадой рассматривать порчу. Не выдержал и сердито буркнул:
– Вот понесла нелегкая...
Копылов, зло сощурив глаза, процедил сквозь зубы:
– Люди о доме сгоревшем меньше плачутся, чем ты о дырке...
– Люди, люди, - пробурчал Микешин.
– Кафтан-то всего четыре лета ношен...
Княтинцы сбились вокруг Никитина, говорили наперебой.
– Про Ваську Немытого вставь. Трое детишек осталось...
– Сараи с сеном были! Сено впиши.
– Скотину, скотину не забудь!..
Никитин, которому раздобыли чурбачок вместо стола, кивая, записывал...
Кончив рассматривать дырку, Микешин осторожно свернул кафтан, поглядел на княтинцев и спросил у Копылова:
– Грамоту, стало быть, пишут?
– Грамоту.
– Ну, я в стороне. А Никитин зря встрял.
– Как зря?
– резко повернулся Копылов.
– Людей, зорят.
– Их зорят, им и плакаться. Не наше дело. Еще неизвестно, кто прав. Может, игумен.
– Дома жечь, народ убивать, детей пороть? Прав?!
– А ты на меня не лезь! Не я жег-то...
Марфа, слышавшая их разговор, в горестном молчании уставилась на Микешина.