Твое чужое тело
Шрифт:
Шорох. Это руки женщины в волнении мяли ткань белого халата.
— Жан… посмотри на меня…
Ни звука. Ни движения. Только два дыхания — взволнованные, болезненно неровные, нервные.
— Жан…
Рука ложится на плечо, но тут же с него соскальзывает от резкого движения мужской спины.
Шаг, всхлип, шорох. Догадаться несложно: Джамала резко приникла к любовнику, обнимая его со спины. Ее пальцы отчаянно вцепились в хлопчатую рубашку на его животе. Хлопок шуршит по-особенному.
— Я люблю тебя. Помни, пожалуйста, только это. Пожалуйста! Неужели это ничего не стоит???
Он выдыхает резко, шумно. Замирает. А затем
— Не на… — начинает было Жан, но слышит тихий подавленный всхлип и осекается. Разворачивается в ее руках, обнимает в ответ, гладит по темным волосам. Волосы тоже "звучат" по-особому.
— Я — камень на твоей шее, тянущий тебя ко дну.
— Если на дно я иду с тобой — то пусть. Просто… не отталкивай.
Поцелуй почти беззвучен. Но вот застучали каблуки по коридору — и влюбленные вынужденно отпрянули друг от друга, так и не высказав всего, что хотелось. Джамала бросилась к выходу, Жан вернулся к столу. То, что эти двое "трахаются", знают многие. Но любить…
Любить здесь не позволено никому. Даже тем, у кого нет в груди синей твари.
Альфа открыла глаза. Картинка происходящего, сложившаяся из тысяч звуков, была такой яркой, словно Пятая стояла рядом с кабинетом Фолса и видела все собственными глазами. Она подняла руку, осмотрела ее со всех сторон, но кожа была белой. Симбионт медленно встала с пола, прислушиваясь к показателям собственного тела. Вроде бы повреждений нигде не было. Не поверив этому наблюдению, она отправилась в ванную, раздеваясь на ходу.
Ничего. Старые пятна никуда не делись, новые не возникли. Кожа стандартного телесного цвета. На голове возникла шишка от удара об пол, но тут же моментально рассосалась. Внутри, под сердцем затаилось ядро.
Альфа дотронулась до места под грудью, где когда-то был сделан надрез. Ей показалось, что тварь в этот момент вздрогнула. Но от сердечной мышцы не отлипла. Пятая знала: изнутри все тело оплетено тончайшими синими нитями, контролирующими деятельность каждого органа. В том числе мозга.
— Это ты меня убило, — сказала Пятая зеркалу. Ее глаза на мгновение налились синим, губы потемнели, приобретая фиолетовый оттенок — но только на мгновение. Через секунду отражение уже ничем не отличалось от обычного.
Пятая всегда знала, что внутри нее сидит жадная мерзкая тварь. Сделавшая ее монстром. Но до недавнего времени это осознание не сильно ее беспокоило. Ведь монстр жил не сам по себе — он служил великим целям. Как известно, драконы не водятся просто так: они охраняют сокровища и древние реликвии. Альфа-192-5 охраняла граждан Зеенской Федерации. Но…
Кого она спасла на самом деле? Ученого, разрабатывающего очередное оружие или способ сделать нового суперсолдата, да девчонку, явившуюся то ли дочерью, то ли любовницей одного из членов Совета? А вот Эллу не спасла. И Беллу не спасет. И мальчика Клауса, отчаянно цепляющегося за свое "я сам по себе", потому что больше всего на свете он как раз не хочет быть сам по себе. Гуманоиды умирали или получали вред практически на любом задании, выполняемом Пятой. Ей сказали, это приемлемые "издержки". Ей сказали, что это нормально: погибают единицы, но спасаются миллиарды. При таком размахе операций жертвы неизбежны. Она верила. Ведь слово куратора —
Пятая отвернулась от зеркала. Надела форму, вернулась в комнату, села за стол. Включила виртбук. В углу виртокна зажегся квадратик со значком времени. Мало. Катастрофически мало.
Если бы она могла жалеть…
Альфа выпрямила спину, собрала растрепавшиеся от падения волосы в хвост и открыла новую страницу. Пальцы быстро забегали по виртуальным клавишам.
Контур страницы замигал оранжевым.
***
Белла рисовала. Прямоугольные листы с портретами разной степени схематичности покрывали все поверхности в ее комнате. Стол, стул, кровать, кресло, полки со всякими безделушками, пол — везде лежала бумага: желтая и белая, смятая и аккуратно разглаженная. Портретов было много, не меньше сотни. А вот красок не было: ни в комнате, ни на листах. Выражение лиц передавал только серый грифель.
Обычно эта комната выглядела по-другому: все аккуратно убрано, а папки с портретами лежат стопками на полках или в ящиках стола, но сегодня воспитанница доктора неожиданно решила пересмотреть все свои творения. Пока эти лица для нее еще что-то значили. Потом, когда с нее снимут браслет со следилкой, взамен подсадив внутрь тела синий склизкий живой комок, скорее всего она сама соберет их в кучу и сожжет. Ведь с точки зрения симбионта в них нет совершенно никакой ценности.
Белла нахмурилась, закусила губу, усердно вырисовывая скулы строптивого мальчишки. Жаль, что он не успеет сбежать. И она не успеет. Жаль…
На столе завибрировала кнопка включения виртбука, оповещая о пришедшем на личный номер письме. Изабелла тут же поднялась с пола, подошла к столу, включила стартовое виртуальное окно, коснулась значка почты. И в испуге попятилась от высветившихся над столом слов.
"Ты правда хочешь сбежать?"
Кто-то услышал ее глупую фразу. Или Клаус проболтался? Нет, он не стал бы! Тогда…
"Ты знаешь, что ты следующая."
Белла прижала ладонь ко рту. Нет, она не знала этого, но догадывалась. Взрослые, очень занятые мужчины не удочеряют маленьких глупых девочек исключительно из добрых побуждений. Это она знала хорошо. Значит, она нужна доктору зачем-то. Белла довольно быстро поняла, зачем, но думала, что у нее еще есть время. Хотя нет, она все надеялась, что он ее полюбит, и пожалеет. И не станет отдавать ее тело на растерзание моринам. Она будет очень, очень хорошей, и это обязательно оценят! Но как бы ни была послушна и тиха Белла, стена, что стояла между ней и доктором, не таяла. Взрослые солидные люди не замечали незаметного ребенка. А подростки…
На столе поверх остальных бумаг валялся желтый гладкий лист. Портрет улыбающейся девочки. Рука подпирает острый подбородок, на запястье — множество фенечек. Две тонкие косы, озорные веселые глаза, чуть приоткрытый рот — она всегда говорила без умолку, эта Элла. До операции…
Подростки здесь не задерживались. Сначала Белла боялась их, потом начала пробовать общаться, нельзя же целыми сутками сидеть одной! Они были разные: замкнутые и разговорчивые, злые и добрые, любознательные и равнодушные. Они сторонились ее, дразнили, опекали. Недолго. Через несколько дней их отводили на медицинский этаж и оттуда они либо возвращались бездушными альфами, либо не возвращались вовсе. Белла знала, что некоторых "неудавшихся" пристраивали куда-то работать сразу или отправляли учиться, а потом работать — на благо Родины, конечно. Как Жана.