Твоё дыхание под моей кожей
Шрифт:
В последнее время, опасаясь пересекаться с ним, Катя раньше положенного выходила из дома и возвращалась гораздо позже обычного. К счастью, Белов не додумался караулить её около двери, за что она была ему безумно благодарна.
Он даже в школе не подходил к ней. Она чувствовала, что Белов постоянно на неё смотрит: в столовой, в коридорах, на совмещённых уроках. Но Егор не приближался, потому что знал, что Катя не хочет его видеть. И ещё больше не хочет, чтобы у их сцен были свидетели.
Белов не приближался, но хотел этого до безумия. Встряхнуть малышку за плечи, выбить всю дурь из её светлой головки и зацеловать до смерти.
И сегодня
Егор вдруг подумал, что ни за что бы не обратил на Катюшу внимания, если бы не был с ней знаком, и она была бы просто случайной прохожей. И вот он стоит в метре от неё и понимает, что теперь не обратил бы внимания даже на самую красивую проходящую мимо девушку, потому что перед глазами стояла эта блондинка.
Она забирала у него всё: свободу, которую он ценил выше всего, самоконтроль, который всегда был выдающейся чертой Белова, и мысли. Егор просто не мог не думать о ней. Она, казалось, въелась в его мозг и не желала отпускать. Заставляла ревновать себя к любому посмотревшему в её сторону щенку. Это выводило ещё больше.
Маленькая сука.
Она заметно вздрогнула, когда увидела его. Котова даже знала, почему он был зол, когда смотрел на неё. Точнее, думала, что знала. Во всяком случае, одну из причин.
Сегодня у их классов был совмещённый урок, и Катя сидела за одной партой со своим одноклассником, который очень неумело, но по-собственнически закидывал руку ей на плечо и флиртовал. Егор сидел сзади и дышал так громко, что, казалось, даже учительница могла слышать его ярость.
Кате стало страшно, когда Белов подтолкнул её в кабину лифта.
К счастью, по пути на нужный этаж он больше к ней не прикасался, лишь смотрел со стороны, как она дрожит, а сам сжимал кулаки, чтобы успокоить клокочущую внутри агрессию.
Егор понимал, почему так разбесился именно сейчас. Не только потому, что сегодня на уроке Катюша вывела его из себя. Просто она казалась такой спокойной, словно ей стало абсолютно плевать на Белова. А ему хотелось, чтобы она страдала из-за него, либо была рядом. Потому что равнодушие с её стороны стало бы для парня худшей пыткой.
Как ни странно, в этот раз Егор не стал прижимать её к стене подъезда. Лишь вышел из кабины и стал наблюдать за тем, как Котова пытается найти нужный ключ в связке.
– Шлюха.
Катя вздрогнула и резко развернула лицо в сторону Егора, лениво опершегося о стену, так, что волосы хлестнули по щекам.
– Что, прости?
– Ты всё прекрасно слышала, Катя. Слышала, как я тебя назвал, – тон Белова казался спокойным, но когда он говорил так, это не сулило ничего хорошего. – В прошлые выходные целовалась с Пашей, теперь обжимаешься с одноклассниками прямо во время урока. Интересно: ты уже переспала с кем-нибудь из них?
Нельзя сказать, что Котова была возмущена. Она была в шоке, настолько сильном, что ключи выпали из её ослабшей руки, а в носу чуть защипало, словно из её глаз сейчас норовили потечь слёзы.
Ей действительно ужасно захотелось заплакать. Егор не смел называть её так, просто не имел права. Она никогда не заслуживала подобного обращения.
Мог назвать её дурой, идиоткой, и был бы прав, потому что нужно быть настоящей дурой, чтобы влюбиться в такого человека. Нужно являться настоящей идиоткой, чтобы позволять так обращаться с собой.
Шлюха.
Гадкое слово словно застряло в глотке, хотя Катюша не произносила его вслух.
– Как ты смеешь? – совсем слабо прошептала блондинка, сжав руки в кулачки. Она прочистила горло и почувствовала, как предательские слёзы побежали по щекам. Кате безумно не хотелось сейчас казаться слабой, и она действительно пыталась взять себя в руки. – Как ты смеешь, я тебя спрашиваю? – она хотела кричать на него, но получался лишь какой-то жалобный писк. Жалкая Катя. Жалкая. Жалкая.
Она сама не заметила, как приблизилась к нему с одним единственным желанием. Ударить его. Сильно. Так, чтобы голова откинулась в сторону, а на щеке остался красный след от твёрдой ладони. Чтобы Егор почувствовал, хотя бы немного, какую боль Катя чувствует каждый раз, когда Белов смеет её оскорблять. Изменять. Обманывать. Смеяться над ней.
Парня не удивила её реакция. Не удивило, что малышка на грани срыва. Он сам был на грани безумия. Понимал, что ещё секунда, и он просто взорвётся. Просто выплеснет из себя всё дерьмо, которое копил всё это время.
И, похоже, этому суждено было случиться.
– Как я смею, Катюша? – сквозь зубы, практически беззвучно. Его рука непроизвольно дёрнулась, вцепившись в блондинистые волосы малышки и чуть потянув назад. Он знал, что причиняет ей боль, но только таким образом мог заставить смотреть только в глаза. – С какого хера, блять, ты надо мной издеваешься? Знаешь, что я почувствовал, когда увидел тебя с Пашей? Я скажу. Я вдруг понял, что хочу убить его, увидеть, как кровь заливает его лицо. Я хотел, чтобы ты ползала рядом на коленях в слезах и умоляла бы меня остановиться, а я бы всё бил его и бил, до тех пор, пока он бы не сдох. И тогда я бы взял тебя за шкирку и повёл бы домой, где бы оттрахал так, чтобы ты забыла бы обо всех, кроме меня, – сердце, казалось, сейчас просто пробьет грудную клетку и из груди потечёт отвратительная чёрная жижа его ярости. Она зальёт всё вокруг, и они захлебнутся в ней оба. – А что я сделал вместо этого? Правильно, отвёл тебя за ручку домой, обнимал, целовал. Сука, я так хотел, чтобы всё было нормально. Так хотел, Катя, ты даже не представляешь.
Егор чувствовал, что воздуха не хватает, но продолжал говорить. Не мог остановиться. Хотел кричать и понимать, что она осознаёт сказанное им.
– Егор, пожалуйста, – парень видел, что Катя еле дышит, из-за душащих её слёз она начала судорожно всхлипывать, глотая воздух, как рыба. Она уже не чувствовала боли, которую причинял ей Егор, сильно тянув за волосы. Боже, она даже ног своих не чувствовала, и если бы не Белов, рухнула бы прямо здесь.
– Я тоже могу тебя попросить, Катюш, – как-то жестоко проговорил парень. Он и сам чувствовал, что… Чёрт. Ему хотелось заплакать, как в детстве. И чтобы Катя, вместо мамы, успокаивала его и дула на лоб. – Вытащи из меня эту хрень, а? Сделай так, чтобы я к тебе ничего не чувствовал. Сделай так, блять, чтобы я мог нормально дышать сейчас и не думать о тебе каждую секунду. Если это и есть всеми хвалёная любовь, то я могу сказать, что презираю это чувство. Презираю то, что оно делает со мной, слышишь? Оно не светлое. Оно грязное и мерзкое. Оно ломает, понимаешь? Скажи, Катя. Вот ты влюблена. Ты счастлива? – она ничего не ответила, пытаясь глотать воздух. Из груди вырывался странный скулёж, но Егор не обращал внимания. – А теперь спроси меня. Вот я люблю тебя. Я счастлив? Нихуя. Нихуя, Катя, это не так!