Твое сердце принадлежит мне
Шрифт:
Сразу она не ответила, и Райан уже подумал, что чем-то обидел ее или сморозил глупость, чего она от него никак не ожидала. Но Саманта спросила:
– Какая сторона?
– Не знаю. До конца еще не разобрался. Но у меня есть предчувствие, что когда разберусь, когда пойму эту твою сторону… тогда мне станет ясно, почему ты отказалась стать моей женой.
Она посмотрела на него с такой нежностью, что он чуть не заплакал.
– Сэм, – продолжил он, – возможно ли то, что я чувствую? Скажет ли мне книга, что нет во мне чего-то такого, что тебе нужно больше всего?
– Полагаю, что
– Понимаю.
– Но, и это неизбежно, в книге я вся. И та часть, что находится под светящимся планктоном.
Меланхолии в ее улыбке добавилось.
Райан огляделся, гадая, а осознают ли прохожие драму, которая разворачивалась у них на глазах. Сэм уже стала литературной знаменитостью, и он не хотел дискредитировать ее, устраивая сцену.
Но приехавшие в торговый центр за покупками проходили мимо, не удостаивая и взглядом сидящую на скамье парочку, подростки смеялись чему-то своему, влюбленные плыли, держась за руки, занятые друг другом, и только ирландский сеттер, которого вели на поводке, пристально глянул на них, словно учуял запах печали, но его уже утягивал за собой мужчина в шортах цвета хаки и биркенштоках [33] .
33
«Биркеншток» – немецкая обувная компания, работающая с 1774 г. В данном случае речь, вероятно, идет о сандалиях с закрытым мыском и открытой пяткой.
– Сэм, знаешь, я бы хотел, чтобы ты просто сказала, чего ты во мне не нашла.
– Я пыталась, все время, когда мы были вместе.
Райан нахмурился.
– Я был таким тупым?
Когда Саманта заговорила, в голосе звучало сожаление:
– Такое не обсуждают, как неприятный запах изо рта или застольные манеры, Райан. И разом обрести не удастся, узнав, что я без этого не могу. А самое ужасное – имитировать, будто это у тебя есть. Потому что я так захотела.
– Так как же мне узнать, что это, чего мне не хватает… из подтекста?
– Да. Из подтекста, который говорит о том, как я жила, что чувствовала, что считала для себя важным.
– Сэм, я заблудился.
В ее голосе послышалась уже не меланхолия, а боль.
– Милый, я знаю. Знаю, что заблудился, знаю, и от этого у меня рвется сердце.
Он рискнул потянуться к ней, и она взяла его руку. От чувства благодарности у Райана перехватило дыхание.
– Сэм, если я вчитаюсь в книгу и все-таки пойму, что тебе необходимо, чего у меня нет, и попытаюсь измениться в нужную сторону, пусть я не знаю, в какую, сможем мы предпринять вторую попытку?
Она крепко сжала его руку, будто хотела держаться за него до скончания веков.
– Слишком поздно, Райан. Я бы хотела сказать другое, но… слишком поздно.
– У тебя… кто-то есть?
– Нет. И не было, за целый год ни разу не ходила даже на свидание. Мне хорошо одной, я больше ничего не хочу. Может, когда-нибудь кто-то и появится. Не знаю.
– Но ты любила меня. Я уверен, что любила. Нельзя же любить от одного дня и до другого.
– Я и не переставала.
Эти три слова не вызвали у него восторга, пусть несли в себе столь радостную весть, но безмерно опечалили: ее голос переполняло горе, душевная боль, с какой жены говорят об их безвременно ушедших мужьях, любовь к которым теперь так и останется невостребованной.
– Я тебя люблю, – добавила Саманта, – но больше не смогу влюбиться в тебя.
– Ты противоречишь себе, – в его голос прорвалось раздражение.
– Нет. Есть разница.
– Не такая, чтобы иметь хоть какое-то значение.
– Все имеет значение, Райан. Все.
– Пожалуйста, скажи мне, что я сделал не так?
Ее лицо перекосило от ужаса.
– Нет, Господи, нет!
Такая реакция совершенно не соответствовала его вопросу. В конце концов, он всего лишь другими словами хотел спросить, чего в нем ей не хватало.
Резкость ответа показала ему, что они находятся в поворотной точке их отношений, и отношения эти могут развернуться как к свету, так и к темноте, обрести надежду или лишиться ее навсегда.
Создавая программное обеспечение, занимаясь бизнесом, он научился распознавать такие моменты, которые могли сбросить его в пропасть или вознести на вершину.
– Пожалуйста, скажи мне, – настаивал Райан. – Скажи мне, что я сделал.
Ее пальцы до боли сжали его руку, ногти впились в кожу, едва не раздирая ее до крови.
– Любить тебя и говорить об этом? Лицом к лицу? Невозможно.
– Но если ты меня любишь, ты хочешь пройти через это так же, как и я.
– Пройти через это нельзя.
– Мы сможем, – настаивал Райан.
– Я не хочу все уничтожить.
– Уничтожить что? Что остается, если мы не предпримем вторую попытку?
– Год, проведенный нами вместе, когда все было так хорошо.
– Этого не уничтожить, Сэм.
– Можно. Разговором о том самом.
– Но если мы просто…
– Теперь в этом нет смысла. Только слова на правильный путь нас не выведут. Ничего не предотвратят.
Он уже открыл рот, но она остановила его, прежде чем с его губ сорвалась очередная мольба.
– Нет. Позволь мне и дальше любить тебя. И позволь помнить то время, когда я была в тебя влюблена. Пусть оно останется со мной навсегда.
Потрясенный чистотой ее страсти, осознав, что она действительно любила его душой и сердцем, по-прежнему не понимая, чего же все-таки ему не хватало, какую он допустил ошибку, Райан мог ответить только двумя словами.
Но опять она остановила его, прежде чем он заговорил:
– Не говори, что ты заблудился. Не повторяй вновь. – Ее глаза переполняло горе, голос дрожал. – Это правда. Я принимаю эту правду, вот почему и не хочу услышать ее вновь. Я этого не вынесу, Моргунчик.
Она убрала руку, не сердито, скорее в отчаянии, поднялась, вроде бы запнулась, словно могла передумать и снова сесть, потом повернулась и зашагала прочь.
Райан с трудом подавил желание броситься следом, остался на скамейке, между двух кустов герани, ярких, словно абажуры ламп «Тиффани». Витрины магазинов слепили. Водяные арки в фонтане сверкали, как хрусталь, а потом рассыпались, ударяясь о поверхность бассейна.