Творения
Шрифт:
Глава 15. О благочестивой ревности самосатцев, о пресвитере Антиохе и диаконе Еволкии
Я расскажу о теплоте и искренности их веры, потому что не упомянуть об этом в истории, по моему мнению, значило бы обидеть их. Когда ариане лишили эту паству доброго пастыря и на его место поставили другого предстоятеля, то никто из жителей города, ни бедный, ни богатый, ни слуга, ни ремесленник, ни земледелец, ни огородник, ни муж, ни жена, ни юноша, ни старик, не приходили по обыкновению на церковное собрание. Новый предстоятель жил один, никто не видал его и не говорил с ним, хотя, по рассказам, он обходился весьма ласково, на что я представлю и доказательство. Однажды он хотел мыться, и слуги при бане, затворив двери, не пускали тех, кто хотел войти. Тогда, увидев перед дверями толпу народа, он приказал отворить их и предлагал всем свободно мыться вместе с собою. То же сделал он и в ванне. Купаясь здесь, он увидел, что некоторые подошли к нему, и просил их разделять с ним купанье в теплых водах, однако ж подошедшие стояли молча. Тогда, предполагая, что они стоят из почтения к нему, купавшийся встал и тотчас вышел из ванны, а они, думая, что и самая вода заражена язвою ереси, спустили ее в подземные трубы и приказали налить себе свежей. Узнав о том, епископ удалился из города, ибо считал за величайшее безрассудство и безумие — жить в таком городе, где все ненавидят его и питают к нему недоброжелательство. По удалении же Евномия (так звали его) из Самосата, ариане на его место поставили им известного волка и хищника овец Люция. Впрочем эти овцы и без пастыря делали то, что свойственно пастырям: они до конца оставались верными апостольскому учению и сохраняли его неповрежденным, а как гнушались и этим вторым (епископом), — покажет следующий рассказ. Дети на площади перебрасывались мячом и забавлялись игрой. В это время проезжал епископ и случилось, что брошенный мяч прокатился под ногами его осла. Тут дети закричали, предполагая, что мяч осквернился. Заметив это, Люций приказал одному из своей свиты остаться и узнать, что будут они делать. Дети зажгли огонь и, перебросив мяч сквозь пламя, убедились, что таким образом он очистился. Знаю, что это поступок ребяческий — остаток старинного обыкновения, однако ж он достаточно показывает, какую ненависть питал этот город к последователям Ария. Впрочем,
Глава 16. О святом Варсе, епископе эдесском и о сосланных вместе с ним клириках
Слава Варсы и теперь еще велика не только в Эдессе, которою он управлял, и в близких к ней городах, но и в Финикии, и в Египте, и Фиваиде, потому что со светильником своей добродетели он обошел все эти области. Валент сперва приказал ему жить на острове Араде [ [214]], но, узнав, что к нему, как к человеку, исполненному апостольской благодати и словом исцелявшему болезни, отовсюду стекаются бесчисленные толпы народа, сослал его в египетский город Оксиринх [ [215]]. Когда же слава о нем привлекла всех и туда, то достойный небес старец был отведен в самую отдаленную крепость по имени Фено, лежавшую в соседстве с варварами. Говорят, что на Араде и до сих пор сохраняется его ложе и пользуется там величайшим уважением, ибо многие из недужных, будучи возлагаемы на него, получают по вере здоровье.
Глава 17. О бывшем в Эдессе гонении
Лишив пастыря и эту паству, Валент, вместо пастыря, поставил над нею волка. Но когда все граждане, оставив город, начали собираться за его стенами, тогда он сам приехал в Эдессу и приказал префекту — а префектом Эдессы в то время был Модест — собрать воинов, которые обыкновенно взимали подати, и, присоединив к ним нескольких бывших налицо тяжеловооруженных, разогнать собравшуюся толпу, пересечь ее прутьями и палками, а если понадобится, то употребить и другое, воинское, оружие. На заре префект хотел исполнить это приказание. Но, переходя площадь, он увидел женщину с ребенком на руках, которая шла весьма поспешно. Не обращая ни на что внимания, она пробежала сквозь строй солдат, потому что воспламенная Божественною ревностию душа не причастна человеческому страху и все такие ужасы считает смешными и достойными шутки. Заметив ее и догадавшись, в чем дело, префект позвал ее и просил: куда она идет? «Я узнала о замышляемых служителям Божиим казнях», — отвечала она, — и спешу к единоверцам, чтобы вместе с ними подвергнуться уготовляемому от вас убийству». «Зачем же ты несешь ребенка? — сказал префект. «Затем, — отвечала мать, — чтобы и он вместе со мною принял вожделенную кончину». Услышав это от женщины и узнав, что у всех такая же ревность, как у нее, префект известил о том царя и дал ему заметить, что убийство будет бесполезно: «Этим делом, — сказал он, — мы лишь навлечем на себя бесчестие, а ревности их не погасим». В следствие такого доклада царь избавил народ от тех мучений, каких все ожидали, а только повелел привести к себе вождей его, то есть пресвитеров и диаконов, чтобы сделать с ними одно из двух: либо расположить их к общению с волком, либо выгнать из города и сослать в какие–нибудь отдаленные края. Собравши всех, префект старался убедить их ласковыми словами, чтобы они повиновались царским повелениям. Безумно, говорил он, небольшому числу людей стоять против царя, который управляет столь многими и столь великими народами.
Глава 18. Об эдесских пресвитерах Евлогии и Протогене
Когда все они стояли молча, префект сказал их настоятелю (то был достохвальный муж Евлогии): «Почему ты не отвечаешь на слова мои?» «Я не думал, — сказал тот, — что мне нужно отвечать, когда меня не спрашивают». «Однако ж сколько я говорил вам, — продолжал префект, — склоняя вас к тому, что может быть вам полезно!» «Это было говорено всем вообще, — отвечал Евлогии, — и мне казалось неуместным объясняться одному из всех. Но если ты спросишь только меня, то я выскажу свое мнение». Тогда старец сказал, что у них есть пастырь, и они повинуются каждому его мановению. Префект, схватив восемьдесят человек, сослал их во Фракию. Быв ведомы в ссылку, они везде видели знаки величайшего к себе уважения: этих победоносных воинов восхваляли все попадавшиеся им на дороге города и села, так что зависть побудила противников донести царю, что предполагаемое ими тем мужам бесчестие доставило им величайшую славу. Узнав об этом, Валент приказал разделить всех их по два и одних рассеять во Фракии, других по пределам Аравии, а иных — по местечкам Фиваиды. И говорят, что бесчеловечные люди разъединяли даже тех, кого соединила сама природа, так что отрывали брата от брата; Евлогия же, который был настоятелем всех других, и Протогена, второго за ним, царь сослал в фивский город Антиною [ [216]]. Не предам забвению и их доблести. Когда в том городе нашли они единомышленного себе епископа и стали участвовать в церковных собраниях, то увидели, что собиравшихся было очень немного, и, распрашивая о причине, узнали, что почти все жители того города эллины. Это расположило их, как и следовало ожидать, к скорби и оплакиванию неверия. Однако ж вместе с тем они понимали, что тут недостаточно одного оплакивания, но требуется попечение о посильном исцелении неверующих. Посему божественный Евлогии, заключившись в келий, день и ночь умолял Бога всяческих, а дивный Протоген, изучив Священное писание и быстро усовершенствовавшись в искусстве писать, нашел удобное место для учреждения училища или воспитательного заведения и, сделавшись учителем детей, скоро выучил всех их писать и наставил в Божественном учении. Он произносил им песнопения Давидовы и заставлял изучать полезнейшие для них места из книг апостольских. Раз случилось, что один из мальчиков сделался болен. Протоген пришел к нему в дом и, взяв за руку больного, своею молитвою изгнал из него болезнь. Это стало известно родителям и других детей, и они водили его в свои дома и просили помочь болящим, а он говорил, что тогда только будет молиться Богу об отвращении болезни, когда недужный удостоится дара крещения. Те охотно повиновались, потому что горели желанием выздоровления, и в одно время получали здравие душевное и телесное. Если же кого–нибудь из здоровых убеждал он принять Божественную благодать, то приводил его к Евлогию и, стучась в двери, просил его отворить и положить на уловленного печать Господню. Иногда Евлогии изъявлял неудовольствие на то, что прерывали его молитву, но Протоген говорил, что спасение заблуждающихся необходимее. Все удивлялись, что Протоген, такой чудотворец, сообщивший стольким людям свет Богопознания, при всем том отдавал первенство Евлогию и приводил к нему тех, кого уловлял, — и отсюда справедливо заключали, что (Евлогии) имел гораздо большую и высшую доблесть. Наконец, когда утихла буря и наступила ясная погода, они получили повеление возвратиться из ссылки, и тогда все провожали их с рыданиями и слезами, а особенно настоятель той церкви, лишавшейся в них делателей на ниве Божией. По прибытии же их в отечество, божественный Евлогии, вместо великого Варсы, отшедшего в жизнь беспечальную, принял кормило управляемой им церкви [ [217]], а дивный Протоген получил повеление просвещать Карры, город пустынный, заросший эллинскими терниями и требовавший неутомимого трудолюбия. Но все это случилось уже по умирении церквей.
Глава 19. О святом Василии, епископе кесарийском и о том, что сделали против него Валент и префект Модест
Словом сказать, лишив каждую церковь ее пастыря, Валент отправился в Кесарию, в которой обитали каппадокияне. Настоятелем ее в то время был Василий Великий, светило вселенной. Царь послал к нему префекта, приказав или убедить его, чтобы он вступил в общение с Евдоксием, или сослать, если не согласится. Так как слава этого мужа еще прежде достигла до Валента, то он не хотел напасть на него вдруг, чтобы, твердо встретив нападение и отразив его, Василий не явился образцом мужества и для других, ибо древние сказания последующим арихереям служили в пользу и, как бы твердыни, ограду веры делали недоступною. Но коварство его оказалось подобным паутине паука. Прибыв в Кесарию, префект послал за Василием Великим и, приняв его с честию, стал говорить с ним ласково, убеждал его уступить обстоятельствам времени и непротивостоять столь многим церквам, ради некоторых догматических тонкостей. При этом он обещал Василию и дружбу царя, за которою последует для него много благодеяний. Но этот божественный муж сказал, что такие речи приличны детям, ибо только дети и подобные им люди обольщаются вещами сего рода, а напитанные святым учением не согласятся уступить из божественных догматов ни одной буквы и, если бы понадобилось, потерпят за них все виды смерти. Что же касается до дружбы царя, то я высоко ценю ее в соединении с благочестием, а без благочестия считаю гибелью. От этих слов префект пришел в ярость и сказал ему, что он безумствует, но божественный Василий отвечал: «Желаю всегда иметь такое безумие». Потом ему приказано было выйти и, одумавшись, завтра объявить свое намерение. К этим словам присоединена и угроза. Но тот всехвальный муж, говорят, сказал: «Я и завтра останусь тем же, да и ты не изменяй своего намерения и исполни угрозы». После такого разговора префект, встретив на дороге царя, передал ему слова Василия, рассказал о доблести этого мужа и объявил о мужестве и бесстрашии души его. В то время царь смолчал и въехал в город, но когда увидел, что Бoг ниспослал на дом его различные несчастия — потому что и сын [ [218]] его заболел и находился при дверях гроба, и жена подверглась различным недугам — тогда понял причину сих бедствий, и того божественного человека, которому угрожал казнию стал просить о посещении своего дома. Исполнителями этого царского повеления были военачальники. Пришедши в царские чертоги и видя, что сын царя находится при смерти, Василий Великий обещал возвратить его к жизни, если он сподобится всесвятого крещения от православных, и, сказавши это, удалился. Но царь, подобно безумному Ироду, вспомнив свои клятвы, приказал крестить дитя находившимся при нем сообщникам ариан, и сын его тотчас после того скончался. Раскаявшись и сообразив, он вошел в божественный храм, слушал поучение Василия Великого и принес к алтарю обычные дары. Потом Василий, позвав его за священную завесу, где стоял сам, много говорил ему о божественных догматах и царь слушал слова его. При этом присутствовал некто по имени Демосфен, царский стольник [ [219]], и укорил вселенского учителя, будто он допустил варваризм. Тут божественный Василий, улыбнувшись, сказал: «Видно и Демосфен неграмотен». Когда же тот рассердился и начал угрожать ему, тогда великий Василий сказал: «Твое дело заботиться о при правах к похлебкам, а не слушать рассуждения о божественных догматах, потому что твои уши заграждены для этого». Таков–то был ответ ему. Между тем царь был так восхищен этим мужем, что бедным, которые находились под его попечением, были расслаблены все телом и требовали особенной заботливости, подарил прекрасные принадлежавшие ему в Кесарии земли. Таким–то образом Василий Великий избежал первого нападения со стороны Валента. Во второй свой приезд в Кесарию царь, забыв прежнее, потому что льстецы овладели его умом, стал снова убеждать Василия перейти к противникам и, не могши убедить его, приказал написать указ о его ссылке: но когда хотел он скрепить это определение подписом своей руки, то не мог начертать ни одной буквы, потому что трость сломилась. То же произошло с другою, и третьею, а он все–таки хотел утвердить нечестивый свой указ, пока наконец не начала трястись и дрожать его рука. Тут ужас объял его душу, и он обеими руками разорвал бумагу. Промыслитель всяческих показал этим, что и другие страдали только по Его попущению и что Василия он поставил выше устрояемых ему козней, желая в окружавших его опасностях явить свою силу и, с другой стороны, прославить мужество людей доблестных. Таким образом Валент, возобновив нападение, еще раз обманулся в своей надежде.
Глава 20. О смерти святого Афанасия и рукоположении Петра
Когда победоносный Афанасий после многих битв и стольких же венцов освободился от трудов и преставился [ [220]] в другую жизнь, где нет скорбей, настоятельство в Александрии получил отличный муж Петр. Сначала избрала его та блаженная глава — и с ее выбором согласились все, как лица духовного сословия, так и высшие чины; народ же при этом выразил свое удовольствие радостными восклицаниями. Петр принимал участие во всех трудах Афанасия, оставался при нем, был ли тот дома, или в чужой стране, и вместе с ним терпел различные опасности. Потому–то и соседние архиереи, и те, которые проводили жизнь в местах подвижничества, оставив их, сошлись в Александрию и требовали, чтобы Петр наследовал престол Афанасия.
Глава 21. Об изгнании Петра и о возведении на его место арианина Люция
Как скоро на архиерейскую кафедру посадили Петра, начальник области, собрав толпу эллинов и иудеев, окружил стены церкви [ [221]] и стал убеждать его выйти оттуда. В противном случае грозился выгнать его насильно. Так поступал он, желая, с одной стороны, делать угодное царю, с другой — подвергать бедствиям христиан с противным образом мыслей, собственно же говоря, увлекался нечестивою яростию, потому что предан был идолослужению и смятение церкви считал для себя величайшим торжеством. Увидев эту неожиданную войну, дивный Петр вышел тайно и, сев на корабль, отплыл в Рим. Потом через несколько дней прибыл в Антиохию Евзой в сопровождении Люция, и этому Люцию, которого нечестие и беззаконие испытал уже и Самосат, отдал церкви. Народ, напитанный учением Афанасия, видя теперь совсем иную пищу, отстал от церковных собраний, но Люций, пользуясь военною стражею из идолопоклонников, одних сек, других заключал, иных принудил бежать, а у некоторых, подражая варварам, опустошал дома. Все это дивный Петр гораздо лучше описал в своем послании. Я расскажу еще только об одном злодействе Люция, а потом внесу в свою историю самое послание Петра. В Египте некоторые мужи, поревновав житию ангельскому, ушли от городского шума и, предпочетши жизнь в пустыне, песчанную и безплодную пустыню сделали плодоносною, положили законом приносить самый прекрасный и приятный Богу плод — добродетель. Много сияло вождей этого жития, но превосходнейшим руководителем в исполнении подвижнических уставов был тот многохвальный Антоний, сделавший пустыню местом подвигов добродетели для подвижников. Его–то учеников (сам он величайшими и прекраснейшими стяжаниями достиг уже безветренной пристани) стал гнать этот бедный и крайне жалкий человек. Выведши из пещерного убежища настоятелей сих божественных сонмов: славного Макария, и другого, ему соименного, также Исидора и иных, он сослал их на один остров, населенный людьми нечестивыми и невидывавший в своих пределах ни одного учителя благочестия. Когда судно подплывало к острову, чтимый тамошними жителями демон, оставив идола, который долго служил ему жилищем, вселился в дочь жреца и беснующуюся привел к берегу, к которому гребцы направляли судно. Пользуясь языком девицы как орудием, он начал произносить с воплем то же, что произносила в Филиппах имевшая прорицательного духа служанка (Деян.16,16). Все мужчины и женщины слышали, как тот демон говорил следующее: «Уж это могущество ваше, служители Христовы! Отовсюду изгоняли вы нас, — из городов и сел, с гор и холмов, и даже из необитаемой никем пустыни. Живя на этом островке, мы надеялись избежать ваших стрел, но обманулись в надежде. Гонители сослали вас сюда не для того, чтобы причинить вам скорбь, а для того, чтобы вашею силою изгнать отсюда нас. Мы уходим и с того островка, потому что изгоняемся лучами вашей добродетели». Сказав это и другое тому подобное, они повергли девицу на землю, а сами совершенно исчезли. Между тем, божественный сонм подвижников, помолившись, воздвиг девицу и отдал ее отцу смыслящею и здравою. Очевидцы этого чуда, упав к ногам тех святых, умоляли их дать им средства к спасению, разрушили идольское капище и, озарившись лучами учения, сподобились благодати всесвятого крещения. Как скоро весть об этом распространилась в городе, все собрались и порицали Люция, говоря, что им угрожает гнев Божий, если тот божественный сонм святых не будет возвращен. Посему, боясь возбудить в городе волнение, Люций позволил тем Богоугодным мужам возвратиться в пещеры. И этого уже достаточно, чтобы показать его непотребство и нечестие, но послание дивного Петра еще яснее показывает беззакония, на которые он отваживался. Желая избежать растянутости, я внесу в свое сочинение только середину того послания.
Глава 23. О военачальнице сарацинской Мавии [ [222] ] и о рукоположении монаха Моисея
В то время [ [223]] пределы Римской империи опустошаемы были племенами измаильтян. Ими предводительствовала Мавия, которая, несмотря на ее пол, имела дух мужчины. После многих битв она заключила с римлянами мир и, озаренная светом богопознания, просила рукоположить своему народу в архиерея некоего Моисея, жившего на границе между Египтом и Палестиной. Получив эту просьбу, Валент повелел сего божественного мужа препроводить в Александрию и там преподать ему благодать архиерейства, потому что Александрия была ближайшим к тому месту городом. Но когда он прибыл туда и увидел, что возложить на него руку старается Люций, то сказал: не бывать тому, чтобы ты возложил на меня руку, ибо по твоему призыванию не снидет на меня Дух. А Люций спросил; «на чем основывается выражаемая сими словами твоя догадка?» «Не догадка это, — отвечал он, — а ясное знание, ибо ты вооружаешься на апостольские догматы и говоришь вопреки им: богохульным же твоим словам соответствуют и беззаконные твои дела. Какой нечестивец, судя по тебе, не смеялся над церковными причтами? Какой достохвальный муж тобою не изгнан? Какой варварской свирепости не скрывают ежедневные твои дерзости? " И это говорил он Люцию безбоязненно. А сей слушал его слухом убийцы и жаждал его смерти, только боялся, как бы снова не возжечь прекратившейся войны, потому повелел препроводить его к другим епископам, которых он требовал. С этой дивной верой, получив благодать архийерейства, Моисей прибыл к тем, которые просили его, и апостольским учением, равно как чудодействиями провел их к истине. Так вот какие дерзости совершал Люций в Александрии, и вот что устроил тогда промысел божий! [ [224]]
Глава 24. О дерзких поступках (ариан) в Константинополе
В Константинополе же последователи Ария, наполнив корабль благочестивыми пресвитерами, пустили его в море без балласта. Потом, посадив некоторых своих единомышленников на другое судно, приказали им поджечь корабль, на котором были пресвитеры. Когда это было сделано, плаватели, борясь с огнем и морем, наконец погрузились в глубину и приняли мученический венец. Между тем Валент, очень долго живя в Антиохии, всем — и эллинам, и иудеям, и другим, которые, нося имя христиан, проповедывали противное евангельскому учению, внушил дух религиозной безопасности. Находившиеся в заблуждении начали (явно) совершать языческие обряды, и он снова позволил процветать той лжи, которая после Юлиана была истреблена Иовианом. Таинства Зевса и Диониса и оргии Деметры отправлялись не в тайниках, как бывало в царствования благочестивые; напротив, (язычники) с неистовством бегали по городской площади. Царь враждовал только против чтителей апостольского учения. Сперва он изгнал их из храмов, тогда как всехвальный Иовиан отдал им и вновь построенную церковь; потом, когда они начали сходиться у подошвы горы, чтобы там славословить Господа песнопениями и питаться словами Божественного Писания, перенося неблагоприятные перемены погоды — то дождь, то снег, то стужу, а иногда сильнейший зной — он не позволил им наслаждаться и этой, с таким трудом приобретаемой пользой, но послал воинов и разогнал их.
Глава 25. О том, как в Антиохии собрали церковь православных Флавиан и Диодор
Но напор волн, будто перед некими оплотами, сокрушался перед Флавианом и Диодором. Тогда как пастырь их Мелетий принужден был жить вдали от них, они сами стали заботиться о пастве и волкам противопоставляли свое мужество и мудрость, а об овцах имели приличную заботливость. Посему, когда отогнали их от подошвы горы, они начали пасти овец на берегах соседней реки, ибо не хотели, подобно вавилонским пленникам, повесить свои арфы [ [225]], но Творца и Благодетеля воспевали на всяком месте владычества Его [ [226]]. Что ж? Враг не потерпел, чтобы и здесь сходился собор благочестивых пастырей, исповедовавших во Христе Владыку. Посему, чета этих дивных вождей начала собирать святых своих овец на военном поле и там указывала им духовное пастбище. Мудрый и мужественный Диодор, подобно прозрачной и великой реке, доставлял своему стаду питье и потоплял богохульство противников. Ни во что ставил он знатность своего рода и охотно переносил все труды за веру. Равным образом и превосходный муж Флавиан был рожден от благородных родителей, но благородством почитал одно благочестие. Подобно какому–нибудь начальнику гимназии, он помазывал на битву и великого Диодора, будто пятинаградного подвижника, ибо в то время сам не проповедывал в церковных собраниях, а только делавших это обогащал наставлениями и мыслями священного Писания — и они то уж бросали стрелы против Ариева богохульства, которые Флавиан доставлял им из своего ума, будто из какого колчана. Препираясь с еретиками как в частных домах, так и в общественных собраниях, он легко разрывал их сети и доказывал, что их возрождения — паутина. С ними вместе подвизался и тот Афраат, которого жизнь мы описали в «Истории Боголюбцев» [ [227]]. Предпочетши своему безмолвию спасение овец, он оставил хижину подвижника и принял на себя труды пастыря. Какое собрано им богатство добродетели, говорить здесь считаю излишним, потому что писал об этом в другом сочинении. Теперь я расскажу только об одном его поступке, которого описание весьма уместно в этой истории.