Твой час настал!
Шрифт:
— А и правда, — говорили французы, — ради чего мы здесь должны пропадать под польскими саблями? Жалование не платят, а хотят, чтобы мы сражались за чуждых нам московитов!
Роптали и шведы:
— Мы в московские дела не мешались. А выходит, что защищаем отравителя и обманщика. Платить должен золотом, а платит мехами. Как нам эти меха возить за собой и ждать, когда их черви источат?
Шотландцы не получая жалования, не могли понять зачем они пришли в суровые края и начальствует над ними негодный к делу воевода.
Между наемниками и Жолкевским шла пересылка об условиях перехода на его сторону.
Дмитрий Шуйский продвигался к Клушину, Жолкевский подошле к Цареву-Займищу.
Валуев его ждал. Подход к городу преграждала речка, дорога пролегала через плотину. Валуев поставил оборону возле плотины, дабы не дать полякам пере-правиться. Устроил засаду. Но не с Жолкевским играть в наивные военные игры.
В предмостье перед плотиной Жолкевский расположил пехотинцев и приказал возводить укрепления, будто бы собирался расположиться здесь лагерем. Валуев решил, что гетман
Польская пехота окапывалась, а конные хоругви, обойдя дальним путем плотину, переправились через речку. Когда они внезапно атаковали Сторожевой полк, его ратники разбежались, немногие успели уйти за городские валы. Жолкевский не собирался брать приступом Царево-Займище. Его цель — создать видимость осады, чтобы придержать Сторожевой полк на месте, а в это время, казалось бы, рассудку вопреки, атаковать все московское войско, сосредоточившееся под Клушино и с пятитысячным войском нанести поражение сорокатысячному московскому войску. Из донесений лазутчиков ему стало известно, что московское войско готовилось выступить утром из своего лагеря.
Жолкевский приказал своим полковникам быть готовыми к выступлению, а куда не объявил, опасаясь переметчиков. Коней не расседлывали, подкрепились в сухомятку. Разожгли костры, чтобы в Цареве-Займище полагали, что поляки не собираются трогаться с места.
Дмитрий Шуйский и его воеводы пребывали в восторженном настроении. Лазутчики донесли, что поляки взяли в осаду Царево-Займище, стало быть, остается их прижать к городским земляным валам и раздавить. По такому случаю, в шатре Дмитрия Шуйского собрали пирование, дабы отпраздновать скорую и верную победу. Пригласили и Делагарди, чтобы обласкать его перед битвой и еще раз пообещать скорую выплату жалования шведам. Делагарди запаздывал, пирование начали без него, досадуя на его неуважительность.
Делагарди уже имел случай оценить военное искусство Жолкевского во время войны с Польшей, был им пленен, потому и опасался не приберег ли старый лис какой-либо хитрости. Имел он к тому же известия, что французы и шотландцы пересылаются с поляками и готовят измену. Не о них забота, а о своих, о шведах. Шведам пощады от полякам не ждать. Потому на пирование к Дмитрию Шуйскому не спешил, предупредил ротмистров, чтобы стереглись от внезапного нападения и пошел посмотреть, что делается в московских полках.
Место расположение войска — поле на краю леса. Валами окопать лагерь по-ленились,обнесли редким частоколом и хворстом. Не защита, а всего лишь обо-значение границ лагеря. Русские полки перемешались. Полная неподготовленность к внезапному нападению. Кто пьянствовал, кто играл в зернь, вспыхивали пьяные ссоры.
Делагарди подошел к костру русских ратников.Сидел в кругу ратников старик с седой бородой до пояса и что-то напевал речитативом. Мелькнуло и знакомое лицо пушкаря из Троицы, которого выпросил у архимандрита Дионисия.
В свете костра узнали шведского генерала. Делгарди поманил к себе Егорку и, положив ему на плечо руку, повелел идти с ним. Присел у костра и попросил толмача переводить сказ старика. Присели у костра и сопровождавшие его офицеры. Старик сказывал, толмач переводил:
У того ли было князя Воротынского,Крестили молодого княжевича, А Скопин князь Михайло кумом был,А кума была дочь Малюты Скуратова.А и не пил он зелена вина, Только одно пиво пил и сладкий мед.Как теперь-то на честном пируДо — сыта все наедалися, До — пьяна все напивалися,Похвальбами похвалялися.Иной хвастает добрым конем,Иной силою — удачей великою,Иной славным отечеством, А иной — удалым молодечеством.Умный хвастает отцом да матушкой,А безумный — молодой женой.А Михайла Скопин,С небольшого хмелю похвастается:«А и гой еси вы, князья и бояре!Иной хвастает у вас былицею,А иной и небылицею.Чем-то будет, мне похвастати?Все вы похваляетесь безделицей!Я Скопин Михайло Васильевич,МогуСказитель замолк. Толмач досказывал сказ для Делагарди и шведских офицеров. Ратники сидели у костра, не молвя слова.
Вечер стоял теплый, от костров тянуло жаром, а Делагарди похолодел, будто изморозь простегнула спину. Дворцовая тайна не осталась тайной. И малым числом противника может быть повергнута войсковая армада, если солдаты окажутся как бы без рук. Московское войско изначально мертво в душе и движется на поляков лишь по инерции, ненавидя и презирая своих воевод. Старика поблагодарил за сказ, пошел от костра в окружении столь же встревоженных сказом офицеров. Шел к шатру Дмитрия Шуйского и остановился. Подозвал к себе Егорку и наказал ему взять коня и второго заводным и о двуконь гнать в Троицкий монастырь.
— Тебе, пушкарь, ныне там место. Наказываю тебе повестить архимандрита Дионисия, чтоб готовил монастырь к новой обороне!
В шатре у Дмитрия Шуйского шумное пирование. Увидев Делагарди, Дмитрий Шуйский сказал:
— Пренебрег нами свейский генерал, а мы за его здоровье давайте поднимем чашу! Нальем и ему до краев...
Делгарди жестко ответил:
— Перед битвой не пью ни вина, ни пива!
— И нас остужаешь?
— Опоздал я на ваше пирование, а ходил по войскам. И вам надобно поглядеть, как бы не подобрались к нам поляки, а пировать бы после победы, а не на бой идучи!
— Оговорил! Со страха сей голос! Поляки? Откуда бы им взяться? Такого не бывает, чтобы мышь на кота бросилась. Одолевает тебя шведский воевода робость. Теперь мне понятно, почему Михайло Скопин медленно шел к Москве. Если каждого шага опасаться, лучше дома на печи сидеть!
— Из опасения и я, пожалуй, вас оставлю, пойду к своим ратникам поближе...
Делагарди вышел. Дмитрий Шуйский молвил, провожая его недобрым взглядом:
— Каков шведский гусь! Придет время и его ощиплем!