Твой друг. Сборник. Выпуск 2
Шрифт:
Л. Торшина
ДИНГО, ВЕРРО И ТЕЭРО — РАБОТНИКИ «ТАЛЛИНГАЗА»
Рабочие управления «Таллингаз», прокладывая газопровод в новые районы города, нередко бывали вынуждены приостанавливать работы из-за того, что уже заделанная и зарытая магистраль где-то пропускает газ. Линию приходилось откапывать. И это было бы еще полбеды. Очень трудно обнаружить место утечки. Разумеется, «больное» место всегда находят, но на это раньше тратили уйму времени.
И тут кто-то вычитал, что в Польше есть собаки, которые могут быстро распознавать утечку газа. Таллинские газовщики решили перенять
Затем началась учеба. В землю зарывали чуть приоткрытый туристский баллончик с газом, а собака должна была найти его и откопать. Динго успешно сдала экзамены и была зачислена в штат управления «Таллингаз» с зарплатой 20 рублей в месяц (кроме оклада ее хозяину). Не каждая собака может похвастать государственным жалованьем!
Динго приступила к исполнению своих служебных обязанностей. К работе она относится исключительно добросовестно. На ее участке всегда порядок. А под ее контролем двадцать три улицы Таллина протяженностью 5713 метров. Динго стала высококвалифицированным работником, ее ценят. Когда на линии обнаруживается утечка газа, за Динго срочно посылают машину, и она со своим хозяином выезжает на трассу.
В Таллине работают еще двое коллег Динго — овчарки Верро и Теэро.
В нынешнем году Таллин в основном переводится со сланцевого газа на природный. При всей выгоде он обладает некоторым неудобством — растворяет битумные заделки труб. Здесь уж держи… нос востро. И три четвероногих работника управления «Таллингаз» чтут эту заповедь.
Е. Шевцова
ЖУЛЬКА
Я расскажу о дружбе мальчика Лени с собакой Жулькой…
Жили мы в небольшой станице, на берегу реки.
Двор — большой, зеленый, а в глубине был маленький садик — гордость нашей семьи. В нем трудились все: и старые, и малые, и делали это с большим интересом и любовью.
Были у нас две большие охотничьи собаки. Были кошки, гуси, утки, индейки, была козочка, ежик, и за ними с удовольствием ухаживали и мои дети: Леня и Нина. Их отец и дед воспитывали в них интерес ко всему живому, любовь к природе. Часто дети подбирали скворца или воробья с перебитым крылышком или ногой, ухаживали за ними, кормили, пока те не выздоравливали, а потом выпускали на волю.
Подбирали они выброшенных котят, щенков, а потом надо было для них находить новых хозяев. Нельзя же было оставлять их всех у себя. И я просила детей не приносить приемышей домой, а сразу где-нибудь пристраивать.
Как-то ребята пошли на реку купаться. Вскоре прибежал Леня домой — красный, запыхавшийся, прижимая к груди маленького, грязного, несчастного щенка.
— Мама, мамочка, позволь… я оставлю его у нас. Я сам буду за ним ухаживать!… Это будет моя собака!… Посмотри, какой он бедненький! Кто-то выбросил его в реку, чтобы он утонул. Какие злые люди! Ведь ему было там очень страшно, холодно… Позволь, мамочка. — На глазах у Лени стояли слезы. Он очень волновался. И я согласилась. Не могла не согласиться.
Обрадованный Леня быстро притащил тазик с теплой водой и старательно вымыл щенка. Потом поставил перед щенком блюдце с молоком, и тот жадно, спеша и захлебываясь, вылакал все, вылизал блюдце и посмотрел на Леню. Леня хотел принести еще, но я сказала, что нельзя давать ему много сразу: он может заболеть.
Потом сын оборудовал щенку «дом», выложив ящик тряпками, уложил спасенного, укрыл его, и тот, согревшись, моментально уснул и спал до самого вечера.
Вскоре собачонка окрепла, стала покрываться густой волнистой шерстью. Это была дворняжка, но с примесью какой-то другой, «благородной» крови. У нее были умные, как говорил Леня, и внимательные глазки, веселый и игривый нрав. Она часами могла, высоко подняв хвостик, гоняться за жуками, мухами, ловить колеблющиеся тени листьев на земле или, кружась волчком, — кончик своего хвоста.
Шерсть у собачонки была серая, с черными пятнами. На мордочке около левого глаза черное пятно придавало ей какой-то лукавый вид, и поэтому назвали ее Жулькой.
Леня тоже очень любил бегать, резвиться с ней. И трудно было сказать, кому из них веселее.
Вздумал было Леня обучать ее всяким премудростям, дрессировать, но дедушка сказал ему, что делать это еще рано: она ведь еще маленькая. Пусть ей исполнится хотя бы полгода. А когда Леня как-то, рассердившись на Жульку, что та не выполнила его команды, шлепнул ее, дедушка строго сказал:
— Никогда не бей собаку! Иначе она вырастет трусливой. Она будет бояться тебя, бояться не угодить, сделать не то, что ты от нее хочешь. И от этого будет менее понятливой, сообразительной. Знай, Леня, что собака — самый верный друг человека. Она никогда не оставит в беде, если ты будешь к ней относиться хорошо.
Леня по совету дедушки хорошо и в определенное время кормил собаку. Всегда забирал из кухни и приносил ей кости, и собака долго с аппетитом грызла их. Жулька знала время еды и никогда не опаздывала — ждала своего маленького хозяина. Если Жулька не съедала всего, что было очень редко, Леня все же уносил миску и тщательно мыл ее.
А когда они бывали в лесу, у реки, Жулька, к большому удивлению Лени, ела траву, но не всякую, а только с длинными, тонкими и немного шершавыми листочками.
— Дедушка, разве собаки едят траву? — спросил он.
— Да, Ленечка, пусть ест. Собака знает, какая ей нужна травка.
Жулька была очень чуткой. Всегда угадывала нестроение своего хозяина и соответственно вела себя.
Как-то я наказала сына. Не помню уже за что. Он считал, что я поступила несправедливо с ним, очень огорченный и грустный вышел во двор. Жулька, как обычно, бросилась к нему, радостная, веселая, ожидая, что сейчас начнется игра. Но, внимательно посмотрев на хозяина, притихла, остановилась.
«Повесив нос», Леня побрел в глубь сада, лег на траву у забора и заплакал. Жулька легла рядом. Она, ласково повизгивая, лизала его, как будто от всей своей собачьей души выражала ему сочувствие. Леня приподнялся, обнял Жульку, прижал ее к себе и заплакал еще горше, приговаривая: «Никто меня не любит! Все считают меня глупым, плохим… дрянным мальчишкой! Ты одна только, Жулька, понимаешь, любишь меня…»
Когда Леня перешел в третий класс, мы подарили ему скрипку. Он давно хотел учиться играть на ней.