Твой пока дышу
Шрифт:
– Ты и так на всё согласна, – хмыкаю нагло, и она тут же приподнимается на локтях, глядя на меня мутным от возбуждения, но таким укоризненным взглядом.
– Что б тебя, дьявол! – выпаливает, падая обратно, и заводит руки за голову, цепляясь обеими за подушку. Подготовилась. Заземлилась. Не поможет.
– Тебя, маленькая, тебя… – посмеиваюсь, хотя, вообще-то, не до смеха.
На части рвёт. С каждым новым прикосновением губ к её телу сотрясает внутренний мир. Яйца поджимаются, семяизвержение сдержать всё труднее, а я, между тем, ещё даже не снял с неё чёртову
Голая должна быть. Абсолютно голая, максимально раскрытая, до неприличия мокрая. Хотя, какие тут, к чёрту, приличия?
Стискиваю её грудь, захватываю губами твёрдый сосок, кружу по нему языком и выбиваю из неё такой сладкий стон, что едва сам не кончаю. Как же она стонет… ничего сексуальнее не слышал, ничего чувственнее, ничего музыкальнее.
– Пашенька, поласкай меня внизу, – просит тихо, и сама находит точку соприкосновения. Трётся промежностью о мою ногу и поскуливает от удовольствия.
– Остановись, – хриплю ей в грудь, дерзко прикусываю сосок, но это лишь распаляет обоих, лишь усиливает желание.
– Боже, как хорошо-о-о… – мычит ведьмочка, выпячивая грудь, но послушно замирает.
Сглатывает. Часто дышит. Закусывает нижнюю губу.
Спускаюсь к её животу и делаю глубокий судорожный вдох. Там, внутри, часть меня. Наркотическая пыль моментально бьёт по ноздрям, проникая в кровь, в клетки, в ткани. Молниеносное проникновение в каждый внутренний орган. Беспардонная оккупация нервных окончаний. Рейдерский перехват управления.
– Блядь… – смеюсь, поглощённый своим сумасшедшим приходом.
В сферический вакуум погружаюсь, наполненный лишь восторгом, голографические блики перед глазами, ведёт от этого многообразия цветов, от переливов, от искажений двинутого на ней рассудка. Ласкаю её тело, она же своими объёмными стонами ласкает мою душу, сбивает копоть, отмывает грязь, до скрипа чистоты, до кристальной ясности, до абсолютной уверенности в завтрашнем дне.
На моём мизинце – то самое обручальное кольцо. Она не просила его больше, я не предлагал. Момент должен быть идеальным, не после моего признания, точно нет. Скоро.
Нависаю над ней, сцепляясь взглядом. Убираю волосы с её лица и прошу:
– Не закрывай глаза.
Касаюсь разбухшей головкой члена её влажных складочек, и она приоткрывает ротик, жадно заглатывая порцию кислорода.
– Люблю тебя, – говорю, казалось бы, очевидные вещи, но замечаю, как по её телу летит дрожь, поднимая волну мурашек.
– Люблю тебя, – шепчет в ответ, и по всему моему организму несутся трескучие разряды тока.
Мысленно опускаю каску сварщика, чтоб сетчатку не выжгло к хренам от разлетающихся от нас искр, проскальзываю членом во влагалище и сам же первым не выдерживаю, прикрывая глаза. Слепым котёнком ищу её мягкие губы, испариной покрываюсь, пытаясь двигать бёдрами осторожнее, погружаясь в неё всё глубже с каждым новым толчком, а не насаживать на себя с дурным напрочь «эге-гей!», некстати начавшим отбивать в голове.
Чувствую, как накатывает. Как напрягается её тело, готовясь сделать фатальный для нервных окончаний выброс. Как пульсирует плоть, как раскаляется
Хотел в оргазме её окольцевать, но самого так нещадно скрутило, так сотрясло, что лишь отдышавшись смог стянуть со своего пальца кольцо и надеть на её безымянный.
– Как влитое, – улыбается с закрытыми глазами, прокручивая колечко большим пальцем.
– Не посмотришь? – покрываю чередой нежных поцелуев её лицо.
– Потом… – шепчет, выгибаясь и вжимаясь в меня грудью. – Люби меня…
– Да я люблю, Линда, люблю… – вздыхаю, начав двигаться внутри неё, постепенно наращивая скорость, – но сначала трахну. Эге-гей, блядь.
Смеётся надо мной, чертовка.
Правда, недолго.
Секс, душ, секс в душе, стакан воды, стол, подоконник, диван в гостиной, пресловутая «пыточная», озорной шлепок плётки по ягодицам, на этот раз, к счастью, по её, кровать, снова душ, утро.
– Я хочу спа-а-а-ать… – хнычет Линда, сжимая в руке мой стояк и абсолютно без энтузиазма надрачивая. – Ты маньяк, ясно тебе? Чёртов маньяк, ты затрахал меня уже, а мы ещё даже не поженились!
– Ты течёшь. Сама провоцируешь, – отбиваю атаку из последних сил.
И, нахрен, выключаюсь.
– Вот гад, – слышу её шипение сквозь сон и невежливые толчки в спину. – Просыпайся давай, Надя встала!
– Надя! – подскакиваю с кровати и прикрываю хозяйство подушкой.
– Я пошутила, – ухмыляется стерва, блаженно потягиваясь и демонстративно зевая во весь рот. – Просто не смогла уснуть и было завидно.
– Хана тебе, мелкая! – грожу возмущённо и бросаю беглый взгляд на часы.
– Скоро проснётся уже, – подтверждает мягко и тянет ко мне ручки. – Поцелуй меня и оденься, Давид.
Давид. Запомнил. Где-то через месяц завёл тетрадку, куда скрупулёзно записывал все имена собственные и нарицательные, которыми она меня щедро награждала. С пометками, по какому поводу. На первую годовщину, когда я вручил ей её в качестве подарка, мы насмеялись на год вперёд.
– Командирша нашлась, – ворчу и в знак протеста сначала одеваюсь, а уж после – целую.
Да, я бунтарь. И, походу, всю оставшуюся жизнь буду отстаивать своё право иметь яйца.
– Так как ты догадалась на счёт Лерки? – спрашиваю уже позже, с набитым ртом.
– Ш-ш-ш! – шикает на меня гремучкой, зажимая мой рот ладонью.
Воровато оглядывается через плечо и заталкивает в рот огромный кусок пирога. Активно работает челюстями и успевает проглотить аккурат в тот момент, когда в кухню влетает доча, всем своим видом демонстрируя вопрос, которого мы опасались.
– А чё это вы тут жрёте?! – читаю в голодном взгляде малышки, пятнадцать минут назад умявшей приличную такую порцию крутой овсянки с фруктами. Но главная претензия, конечно же, заключалась в другом. И звучать она должна была примерно так: – Без меня!!!