Твоя Мари. Дневник. Часть первая
Шрифт:
Машка вырвала руку из моей, развернулась на каблуке и дернула входную дверь, запереть которую я еще не успел. Каблуки ее ботинок застучали по лестнице вниз, а я схватил с вешалки куртку и бросился следом, услышав, как мне в спину кричит мама:
– Дурак! Ты же ей не нужен! Она тобой просто крутит!
Машку я догнал в тамбуре подъезда. Схватил за ремень сумки, остановил, дернул и прижал к себе обеими руками:
– Маша, Маша, послушай… не обращай внимания… ну, она мать, потому так и реагирует… Машка… я так рад, что ты пришла…
– Я зря пришла, – процедила Мари мне в грудь.
– Нет! –
Она пару минут смотрела мне в глаза, а потом, оттолкнув, выбежала из подъезда. Я выскочил следом, но Мари уже удалялась по дорожке из двора, поскальзываясь на каблуках и едва не падая. Я смотрел ей вслед, и у меня болело сердце – казалось, что больше никогда я ее не увижу, как будто Мари убегала насовсем.
Я не стал объяснять матери, что она наделала своей ревностью, просто перестал с ней разговаривать. Мари избегала меня в институте, не появлялась на лекциях, не отвечала на звонки, и это в буквальном смысле сводило меня с ума. Мне казалось, что я ее потерял. А никого другого мне действительно было не надо.
Мне не нравились девчонки, напускавшие на лицо сложную мину и заявлявшие, что они, мол, не каждому по зубам. Такой была Сашка, подружка Мари. Она так и не оставляла попыток запрыгнуть ко мне в постель, но я старался как можно реже оказываться в поле ее зрения – она мне совершенно не нравилась, даже вызывала какое-то отторжение.
С Машкой же мне хотелось всего. Уже тогда я, видимо, подхватил эту «болезнь» под названием «Мари», которой с переменным успехом «болел» все годы потом и продолжаю, кажется, до сих пор. Совершенно еще не осознавая, как называются мои чувства, я подсознательно хотел держать Мари за горло, например, или просто причинять боль – не знаю, откуда это взялось. Спасибо, опять же, Олегу, который все это мне объяснил и показал. Правда, после той поездки, где я впервые почувствовал вкус власти над женским телом и кайф от причинения боли, мои сны стали еще более мучительными. В них все время была Мари – и Тема.
Я сумел вернуть Мари и ввести ее в Тему безболезненно, совершенно добровольно, помог раскрыться и ахнул, поняв, куда теперь она может меня завести. Скручивая буквально в бараний рог ее тонкое гибкое тело, я испытывал такое тягучее, болезненное наслаждение, от которого потом долго оставалось своеобразное послевкусие. Этот Домспейс длился у меня пару суток после экшена, а если вдруг мы случайно перебирали адреналина, то я чувствовал себя больным и разбитым, но таким при этом счастливым…
Мари принимала новые садистские практики спокойно, даже с удовольствием – ну, она вообще любила боль, но на Д/с не соглашалась, делая мне лишь минимальные уступки. А я уже не хотел довольствоваться лишь поркой, мне нужно было больше – я хотел ее в собственность, хотел полной власти над ее телом и над ее головой тоже. Но…
Будучи сильнее характером, Мари не могла подчиниться мне. Когда я описывал свою проблему Олегу, он так и сказал – вам надо разбегаться, вы друг друга поломаете. Я тогда возмутился – как он мог судить, не видя Мари, не зная, какая она? А ему и не надо было знать, он был в Теме дольше,
Но тогда мне было страшно потерять такую нижнюю, как Мари – с таким болевым порогом, с такой выносливостью, с таким визуалом, который раскрывала камера… Нет, я и представить себе не мог, что она будет не со мной.
«– В лес поедем сегодня.
Это говорится таким тоном, словно я обязана подпрыгнуть от счастья. Я ненавижу все эти природные ландшафты. Меня не заводит процесс под кустами, в лесу или где-то еще. Но выбора-то нет, разумеется.
– Тебе будет хорошо, не переживай.
Я уже давно ни за что не переживаю – смысл? Все равно он сделает так, как хочет. Да и «хорошо» с ним наверняка будет, это я тоже знаю…
Жарища под тридцать с лишним, все липнет к телу – июль просто кошмарный. Я в шортах и короткой майке, в босоножках на пробковой танкетке. Волосы отравляют всю жизнь, приходится их замотать и заколоть на макушке.
– Меня посадят, – замечает Дэн, имея в виду, что в таком виде мне совсем мало лет на первый взгляд.
– За все остальное не сажают? – я намекаю на арсенал в багажнике его старой «Тойоты-Висты», и он смеется.
– Задери ноги на панель, – требует он, проехав пост ГИБДД.
– Зачем?
– Оглохла?! – орет так, что я и правда глохну на секунду и вскидываю ноги на переднюю панель.
– Надо было юбку, – ворчит он, пытаясь расстегнуть «молнию» шортов. – Что у тебя за мода – как пацанка какая-то? Ну, надела юбочку…
– Ага – и под нее лучше без белья, да? Вот бы ты торчал…
Через час я лежу на капоте, от которого исходит такой жар, что я чувствую себя шашлыком или чем-то запеченным на листе. И Дэн сидит в шезлонге с банкой безалкогольного пива и наблюдает. Интересно ему, как скоро я зажарюсь, что ли?
– Мне жжет спину…
– Замолчи! Ты мне мешаешь!
Я замолкаю, разумеется. Он подходит и выливает пиво прямо на меня – черт, оно едва не шипит на капоте, стекая струями под спину. Запах… фууу, черт, я теперь как вяленая вобла…
Сейчас достанет свой мольберт и начнет наброски делать – вот как пить дать. И это значит, что еще пару часов я в таком виде пролежу на жаре. А я, между прочим, плохо переношу жару. Но он это помнит, а потому прихватил огромную простыню, которую периодически смачивает водой из канистры и накидывает на меня. Я знаю, что больше всего ему нравится, как мокрая ткань облепляет меня – это его всегда заводило. Но мне вообще-то жарко, и дышать уже тяжело.