Твоя навеки
Шрифт:
Дейзи поехала к матери на Рождество. Она позвонила сказать, что там выпало так много снега, что люди не могли выйти из дому, поэтому ее мама приходила делать всем маникюр и педикюр.
Софии было грустно, как никогда, потому что ей не к кому было поехать, и отсутствие подруги она переживала особенно болезненно. Она провела Рождество с Антоном и Марчелло в розовом, словно припудренном, доме Мэгги.
— Я люблю розовый цвет, — объяснила Мэгги, протягивая Софии розовые тапочки и проводя ее по коридору.
— Я бы ни за что не догадалась, — ответила со смехом София, хотя ей было очень тоскливо на душе. Она
После ужина и большого количества выпитого вина они сели у камина, наблюдая, как вспыхивают языки пламени, окрашивая стены из розового в оранжевый. Внезапно София опустила голову на руки и разрыдалась. Мэгги посмотрела на Антона, и тот кивнул ей. Она уселась на пол рядом с ней и обняла ее сильно надушенной рукой.
— Что случилось, дорогая? Можешь довериться нам, ведь мы твои друзья.
И София все им рассказала, опустив только историю малыша Сантьяго, оставленного в Женеве. Этот секрет был слишком постыдным, чтобы София могла раскрыть его кому бы то ни было.
— Чертовы мужики! — воскликнул Антон, когда София закончила свой рассказ.
— Но ты ведь тоже мужчина, дорогой.
— Наполовину, дорогуша, — ответил он, осушая свой бокал и наполняя его снова.
Марчелло спал на софе, видя во сне холмы далекой Тосканы.
— Тебе будет лучше без него, — мягко заметила Мэгги. — Если он не выполнил своего обещания написать, то, считай, ты легко отделалась.
— Но, Мэгги, я его так люблю. До боли, — рыдала София.
— Ты переживешь это. Все мы, в конце концов, избавляемся от наваждений, да, Антон?
— Это точно.
— Ты познакомишься с каким-нибудь приличным англичанином, — успокоила ее Мэгги.
— Или с итальянцем.
— Я бы на твоем месте не искушала судьбу. Симпатичный англичанин — это все, что нам требуется.
На следующее утро София проснулась со страшной головной болью и с отчаянным желанием обнять своего ребенка. Она свернулась калачиком и лила слезы в лоскут муслиновой ткани до тех пор, пока не ощутила, что еще немного, и ее голова треснет пополам, как дыня. Она вспоминала маленькое лицо Сантьягито, его невинные голубые глаза, с таким доверием глядевшие на нее. Она предала его. Как она могла быть такой бездушной? О чем она думала? Как могла Доминик позволить ей отдать кому-то ее малютку — ее плоть, ее кровь? Она прикоснулась к животу и плакала, заново переживая утрату сына. София вдруг представила, что больше никогда не увидит сына, и стала плакать так сильно, что боль в горле на мгновение стала невыносимой. Она потянулась к телефону и набрала номер в Швейцарии.
— Да? — по-французски ответили на другом конце провода.
София расстроилась, услышав голос домработницы.
— Мадам Иберт, это София Соланас из Лондона. Могу ли я поговорить
— Боюсь, что нет, мадемуазель, потому что ни месье, ни мадам нет дома. Они выехали из страны на десять дней.
— Десять дней? — удивленно переспросила она.
Они не говорили ей, что уезжают.
— Да, на десять дней, — нетерпеливо ответила домработница.
— Куда они уехали? — в отчаянии спросила София.
— Они ничего не сказали.
— Ничего не сказали?
— Ничего, мадемуазель.
— И не оставили номера?
— Нет.
— Они не оставили номера контактного телефона?
— Мадемуазель София, — раздраженно произнесла женщина, — они не сказали, куда едут, они не оставили мне ни номера, ни адреса. Они просто сообщили, что их не будет десять дней. Боюсь, что ничем не смогу вам помочь.
— Мне очень жаль, — прорыдала София, кладя трубку.
Слишком поздно, слишком поздно.
София снова свернулась калачиком. Она вспомнила, что последний раз ей было так плохо, когда дедушка О'Двайер умер рядом с ней. Она больше не увидит Сантьягито. Она больше не увидит своего любимого дедушку. Все вдруг предстало перед ней с такой ясностью и обреченностью, как если бы Сантьягито умер. Она не сможет себя простить. Никогда. Никогда.
Глава 25
Рождество было безрадостным. Вспоминая Санта-Каталину и всех своих родных, София плакала, пока не засыпала обессиленная. Антон и Мэгги присматривали за ней все выходные, стараясь уберечь ее от одиночества, которое только усилило бы ее депрессию. Когда после Рождества салон открылся, София была рада вернуться на работу. Она надеялась, что 1975 год принесет ей больше радости, чем предыдущий. София решила последовать совету своего дедушки, который говорил, что надо смотреть вперед, а не оглядываться назад. Это помогло.
Доминик регулярно приезжала в Лондон, так как дела требовали присутствия Антони в Сити. Когда София встречалась с кузиной, та выводила ее ужинать в дорогие рестораны и за покупками в фешенебельные магазины на Бонд-стрит. София получала возможность сравнить беззаботную жизнь, знакомую ей по прошлым временам, с жизнью обычной работающей девушки, к которой София возвращалась, после того как Доминик уезжала в Женеву.
Год пролетел быстро. Она подружилась с Хакли Смитом — хозяином книжного магазина по соседству, мужчиной в очках. Он познакомил ее со своими приятелями, один из которых однажды пригласил ее на свидание. Все прошло довольно мило, но София осталась к нему равнодушна, она ни к кому сейчас не смогла бы испытывать симпатии.
В свободное время София и Дейзи прогуливались по Кингз-роуд в поисках распродаж. В моду вошел фолк-стиль, и София порхала в длинных свободных юбках. Антон выкрасил ее волосы, добавив к основному цвету вкрапления рыжего, а Дейзи однажды, когда ему было скучно, выпрямил волосы, так что девушку невозможно было узнать, но эффект оказался поразительным. Раз в месяц они выбирались в кино, а на Вест-Энд смотрели «Мышеловку».
— Ты знаешь, что мужчина, построивший этот театр, был аристократом, который влюбился в актрису? Он построил его именно для нее. Разве не романтично? — прошептала ей на ухо Дейзи.