Ты меня бесишь
Шрифт:
— Ну что, Сонька, не вышла из тебя рыбка? — в конце пошутил он, когда я уже немного пришла в себя.
— Не говори так, — всхлипнув последний раз, попросила я его.
— Да? А почему?
— Это унизительно, — сказала, и тут же испугалась. Не хотелось давать в руки врага ещё один инструмент против своей репутации. Мне и так было стыдно, от того, что вот так при всех выяснилось, что я не умею плавать.
— Да ладно тебе, — хмыкнул Евич. — Со всеми бывает.
Я замотала головой.
— Только не со мной. Если родители узнают, они меня убьют.
Даже не знаю, откуда во мне взялась эта излишняя откровенность, обычно несвойственная мне.
— Тебе
— Девятнадцать, но это не имеет значения. Ты просто не знаешь моих родителей, — прозвучало обречённо.
Комментировать это он никак не стал, лишь какое-то время задумчиво смотрел на воду. А потом, слегка встрепенувшись, заглянул мне в лицо.
— Сонь, а хочешь, я тебя поцелую?
Он предлагал просто так, чтобы отвлечь, разозлить, взбодрить, а я каким-то неведомым для себя образом выдохнула: «Да». Макар замер. А я вдруг испугалась, что он сейчас пойдёт на попятную. Но нет. Он улыбнулся, неожиданно смущенно. Провел подушечкой большого пальца по моей губе и… поцеловал.
Глава 10. Девочка из бывшего общества
Мы не то чтобы прятали наши отношения, мы просто их не афишировали. По крайней мере, именно этими словами я успокаивала Евича и себя, когда он начинал злиться из-за того, что не может прилюдно проявлять свои чувства. А мне это в принципе было дико, чтобы вот так, при всех обниматься или держаться за руки, а уж тем более целоваться или вести себя как-то ещё более откровенно. В моей семье так было не принято. Оба родителя достаточно сдержанны на проявление чувств, если не говорить, что холодны. Поэтому… поэтому на людях мы практически не общались, делая вид, что между нами шаткий мир. Нет, я, конечно, перестала выдавать его перед преподавателями, даже всеми силами старалась прикрывать его оплошности, ибо косячить Макар продолжал всё с тем же размахом. А он всячески обходил меня стороной, однажды просто поставив условие, что либо тотальный игнор, либо он перестаёт скрываться и при всех заявляет, что я — его девушка.
Мой выбор был очевиден. Если честно вариант с игнором вполне подходил мне, и в университете так никто про нас и не узнал. Мои родители водили тесную дружбу с нашим деканом, и я была более чем уверена, что Андрей Викторович не упустил бы возможности сдать нас моему семейству. А родители уж ни за что в жизни не одобрили бы такого мезальянса.
Макар скрипел зубами, но терпел. Правда, до сих пор не знаю, почему. Что он тогда на речном берегу успел разглядеть во мне, раз продолжал до последнего держаться за наши отношения. Мы были разные. Как небо и земля. Как лёд и пламень. Как вода и камень. Но, так или иначе, нам было хорошо вместе.
Имея крайне мало свободного времени, мы старались проводить каждую свободную минуту вместе. У меня были мои стопятьсот дел и недремлющий контроль со стороны родителей, у него… попытки выжить на мизерную стипендию и постоянные подработки, которые позволяли еле сводить концы с концами. Никто об это не знал. Да и я бы, наверное, не узнала, если бы ему не пришлось как-то объяснять мне причины своих постоянных отлучек.
Он жил почти на самой окраине города, снимая комнату у вредной старушенции по имени Раиса Фёдоровна. Комната была маленькая и обшарпанная, правда, на удивление чистая и прибранная, но в то время она казалась мне самым лучшим местом на земле, потому что только здесь мы могли быть вдвоём. Действительно вдвоём.
Я,
А в это время мы с Макаром были вместе, гуляя длинными и холодными осенними вечерами по скверам и паркам. Я прятала свой озябший нос в расстёгнутом вороте его куртки, а он целовал меня в висок. Зимой мы засели у него на квартире, часами валяясь в обнимку на его тесном продавленном диване и разговаривали, много и обо всём — о жизни, планах, мечтах. Только рядом с ним я впервые задумалась о том, что совершенно не представляю, чего хочу от жизни. У меня были планы родителей, но не было собственных желаний, что наиболее болезненно ощущалось рядом с пышущим идеями и энергией Евичем. Макар пытался разбудить во мне бунтарский дух и тягу к протесту, но получалось так себе. Моей трусливой натуре с головой хватало всей авантюры с нашими отношениями. И без того каждый раз приезжала домой, дрожа как осиновый лист.
Весной мне неожиданно предложили поучаствовать в международном конкурсе, главным призом которого была годовая стажировка в Лондоне. И я вдруг поняла: хочу. Действительно хочу. И не потому что этого от меня ждали родители, хотя им и понравилась сама идея, нет. Это был прекрасный способ доказать себе, что я чего-то стою.
Единственным кто напрягся, неожиданно оказался Макар. Нет, он не отговаривал, не запрещал, да и вообще, никак не высказывал своего мнения. Но я чувствовала, он против.
— Тебе не нравится? — однажды отважилась я на вопрос.
— Рыбка, моё мнение здесь, вообще, не играет значения, — качнул он головой.
— Почему же? Мне важно…
— Это всё равно ничего не изменит. Ты хочешь поехать, значит, ты поедешь. Ты же такая.
— Ты не хочешь, чтобы я поехала?
Он замялся, будто бы подбирая правильные слова.
— Скажем так, я не хочу, чтобы ты уезжала… Год это много.
От его слов стало невыносимо грустно, об этом я как-то не подумала.
— Мы что-нибудь придумаем, — пообещала я. Наверное, мне уже тогда казалось, что то, что происходит между нами — это навсегда. И я тешила себя наивными надеждами, что я наберусь сил и уверенности и смогу отстоять своё право быть с Макаром перед родителями.
Но это были слишком тревожные мысли, и пока я предпочла отдать все свои силы на подготовку к конкурсу.
Успешно пройдя первые два этапа, я уже морально настраивалась к тому, что ещё один рывок, и всё… стажировка моя. В этот период мы с Макаром заметно отдалились друг от друга, поскольку свободного времени не оставалось совсем.
А потом случилось то, чего никто не ожидал. Мой отец с инфарктом попал в больницу. Первые несколько суток пронеслись для меня как в тумане. Мы с мамой сидели в больничных коридорах, зарёванные и растерянные. И самым пугающим для меня было то, что я впервые видела хоть какие-то эмоции на всегда безупречном лице своей матери. И какие эмоции это были!
Отчаянье и страх наваливались на меня волнами, но надо было держаться, ради отца, ради матери. Стоит ли говорить, что мне резко стало не до конкурса и не до Евича, как и всего остального? Впрочем, к Макару мне как раз хотелось безумно, просто прижаться к нему и поверить его обещаниям, что всё будет хорошо.