Ты меня не забывай
Шрифт:
– Я – его двоюродный брат? А почему нельзя сказать, что просто брат? – Алессандро всегда нравилась эта мысль.
– Потому что ты не говоришь по-английски, глупенький.
– А когда научусь, то смогу сказать, что мы – братья?
– Не думай об этом. Давай-ка надевай брюки. И умойся.
Через двадцать минут снизу позвонил Корбет. Мальчики были одеты в вельветовые брюки, сапожки, рубашки и свитера, шерстяные шапочки и теплые пальто. Они быстро проглотили завтрак и ушли. Когда дверь за ними закрылась, Наташа взглянула на свою выгоревшую тенниску и вытерла руки
– Почему-то всегда кончается тем, что на мне остаются следы того, что он ел. Алессандро выглядит более опрятным.
– Ему хотелось сказать в школе, что он – брат Джесона, – вздохнула Изабелла.
– Думаешь, он сможет сохранить свою фамилию в тайне? – вдруг заволновалась Наташа.
– К сожалению, за последние четыре с половиной месяца он многое узнал об умении хранить тайны, благоразумии, осторожности и опасности. Он понимает, что первые три необходимы, чтобы избежать последней.
– Весьма серьезный урок для пятилетнего мальчика.
– Так же как и для тридцатидвухлетней женщины, – добавила Изабелла, и Наташа знала, что она говорит правду.
– Надеюсь, ты это помнишь, макаронная рожица. Я была не в восторге от того, что ты хочешь выходить. Алессандро – это одно, он просто никому не известный ребенок. Чего никак нельзя сказать о тебе.
– Но это можно было бы устроить.
– Что ты надумала, пойти к хирургу, сделать пластическую операцию и приобрести новое лицо?
– Не говори ерунду. Можно вести себя соответствующим образом, если хочешь, чтобы тебя заметили. Я могу повязать шарф, надеть брюки и темное пальто.
– Темные очки, приклеить бороду и усы. Правильно. Послушай, Изабелла. Сделай мне одолжение. У меня очень слабые нервы. Если ты собираешься начать бродить по Нью-Йорку, то у меня может произойти нервный срыв. В таком случае я не смогу закончить книгу, не получу следующий аванс, авторский гонорар иссякнет, мой издатель меня уволит, а мой ребенок умрет от голода.
Но Изабелла лишь смеялась, слушая ее.
– Наташа, я обожаю тебя.
– Тогда будь хорошей подругой. Сиди дома.
– Я не могу. Ради бога, Наташа, мне нужен воздух, не говоря уж об остальном.
– Я тебе его куплю. И попрошу прислать в твою комнату. – Наташа улыбнулась, но никогда еще не была более серьезной. – Если ты начнешь разгуливать по Нью-Йорку, кто-нибудь обязательно узнает тебя. Репортер, фотограф, какой-нибудь знаток моды. Господи, возможно, даже сотрудники ежедневника «Женская одежда».
– Я их не интересую. Только мои коллекции.
– Ты шутишь, дорогая? Не обманывай ни себя, ни меня.
– Поговорим об этом позже.
Так и не решив вопрос о прогулках Изабеллы, они разошлись по своим делам: Наташа затерялась среди кип бумаг, множества наполовину выпитых чашек кофе, держа в голове иллюзии и характеры придуманного ею мира; Изабелла вернулась к своему блокноту с поспешными пометками, к аккуратно сложенным документам, к длинному перечню тканей, имевшихся сейчас на складе, к образчикам материи, рисункам моделей. Ни одна из них даже не услышала, как в половине четвертого дети вернулись домой, и только спустя еще два часа они встретились на кухне, голодные и уставшие.
– Господи, я умираю с голода, – сказала Наташа. Изабелла выглядела утомленной, с едва заметными темными кругами под глазами. – Ты ела сегодня?
– Я как-то не думала об этом.
– Я тоже. Как поработалось?
Она вымоталась, но выработала стратегический план изменения всей коллекции моделей.
– Думаю, мы с этим справимся. Может быть, нам даже не придется воспользоваться сделанным мною сегодня. Но я не могла рисковать. – Она будет знать точно, только когда позвонит в Гонконг сегодня вечером.
Они улыбнулись друг другу, потягивая кофе, и Наташа на минутку прикрыла глаза, а Изабелла вытянула уставшие руки. Сегодня у нее все шло иначе. Не было ни кнопок, на которые можно было нажимать, ни секретарей, чтобы давать указания, ни лифта, чтобы заглядывать повсюду, изучая проблемы на каждом этаже. Не надо было создавать себе имидж, излучать ауру, магию, очарование. Ей было просто и удобно в черном кашемировом свитере и потертых джинсах.
– Что ты делаешь сегодня вечером? – спросила она Наташу.
– То же, что и ты. Сижу дома.
– Потому что тебе этого хочется или из-за меня?
Изабеллу занимала мысль, насколько терпеливым окажется Корбет, узнав о добровольном заточении Наташи. Это было несправедливо по отношению к нему.
– Не говори глупости. Потому что я чертовски устала. Хочешь верь, хочешь нет, но мне действительно нравится сидеть дома. Кроме того, ты представляешь для меня больший интерес, чем любое из приглашений за последние недели.
– Я польщена. – Но Изабеллу невозможно было обмануть льстивыми речами.
– Не стоит. Я окружена умственно отсталыми и скучными людьми и теми, кто приглашает меня, желая похвастаться знакомством со мной. Десять лет назад я была просто одной из манекенщиц из Джорджии и вдруг стала автором романов, писательницей, персоной для украшения званого обеда.
Званые обеды! Изабелла уже много месяцев не была ни на одном, и потом, она никогда не ходила на них одна. Она никогда не была просто Изабеллой, они всегда были вместе – Изабелла и Амадео.
«Мы были своего рода чудесной командой, – подумала она. – Мы двое, кем мы были, что собой представляли, как мы смотрелись вместе. Как спаржа с соусом из яичных желтков. Трудно, когда у тебя больше не может быть и того и другого».
Не так пикантно, не так приятно, не так интересно… не так…
Внезапно загрустив, Изабелла с восхищением посмотрела на Наташу – свою смелую подругу, которая без сопровождения украшала званые обеды и, казалось, всегда великолепно проводила время.
– Я без него – ничто, – прошептала она. – Все прелести жизни исчезли. Все, чем я была… чем мы были.
– Знаешь, это чепуха. Тебе, может быть, одиноко, но ты все же остаешься такой, какой была всегда. Красивой, умной, удивительной женщиной. Даже сама по себе. Вы были двумя личностями, которые дополняли друг друга, но при сложении давали два с плюсом, а не две половинки, составляющие единое целое.