Ты – мне, я – тебе
Шрифт:
– Я захватила чемодан… самое необходимое, – сказала она. – Но мне хотелось бы сегодня развеяться.
Они прошли в двойной зал приемов. В отсутствие Элизабет Шиллер должен был заботиться обо всех гостях. Увидев в углу два кресла, он отвел туда Сольвейг.
– Подожди меня здесь секундочку.
– В одиночестве?
– Пару минут, сокровище мое.
Он увидел своего самого расторопного ассистента.
– Ступай посиди с Сольвейг. Живо. Поговори с ней…
Сольвейг только что уселась в одно из глубоких кресел. И сразу почувствовала себя очень неудобно. Нижний край сделанного на заказ
– Мадам, счастье оказаться рядом с вами заставляет меня терять голову.
– Держите ее, молодой человек. Вы очаровательны.
– Моя мать, говоря о вас, часто…
Это было ужасной ошибкой: он намекнул на принадлежность к другому поколению.
– Я этому рада, – сказала она. – Но куда же подевался Рудольф?
– Сейчас подойдет, мадам. Моя мать также говорит…
Чтобы она сдохла, эта мать, со своими воспоминаниями, которые так старили ее!
– Она рассказывала мне о фильме «Лунная соната»…
Гнев нарастал. Фильм «Лунная соната» был снят двадцать лет тому назад. Она добилась, чтобы этот фильм был вычеркнут из репертуара музея киноистории.
Растерявшись без Элизабет, Шиллер позвал на помощь другого своего ассистента по имени Дон.
– Ходи от группы к группе, спрашивай, не нужно ли чего-нибудь еще. Элизабет Кларк уехала по семейным делам. Извинись за нее. И не оставляй Сольвейг надолго с этим идиотом… Слушай, не ты ли пригласил сюда эту блондинку?
– Она очень фотогенична, – сказал Дон. – Восхитительный профиль, густые волосы, тонкий нос, длинные ресницы… Я подумал, что она будет вам интересна в роли наркоманки в «Потерпевших кораблекрушение». Простите за то, что перебиваю вас, но есть звонок по вашему сотовому телефону. Возьмите, там указан вызывающий вас абонент.
Шиллер воскликнул:
– Это из дома!
Он перезвонил домой. Ему ответил телохранитель Тимоти.
– Господин Шиллер?
– Да. В чем дело? Что случилось?
– Тимоти сегодня ночью плакал, сэр.
– Мой сын плакал?
– Да. Горничная сказала ему глупость.
– Что?
– Она ему сказала: «Уж лучше иметь мать в маленькой комнате, чем кучу игрушек в зале для игр. Тебе не хватает матери. Она бы приехала к тебе, но ей это запрещено…»
– Эту гадину надо вышвырнуть вон.
– Нет. Она сказала это не по злобе. Она говорит…
– Что еще? – побледнев, спросил Шиллер.
– Тимоти заплакал и убежал в свою комнату Шиллеру надо было переварить эти новости. Печаль ребенка очень его огорчила, равно как и внезапный уход Элизабет Кларк. Семейные проблемы? У Гаррисона снова случился сердечный приступ? Что же на самом деле вынудило ее скрыться с ею же организованного приема? Он вернулся к Сольвейг и протянул к ней руки.
– Пойдем, дорогая. Твои почитатели ждут тебя.
Она была огорчена, но быстро утешилась.
– Я про вас не забуду, – сказала она
Тот даже задрожал от счастья.
– Могу ли я попросить у вас автограф?
– Потом, – сказал Шиллер. – Позже.
Из телефонной кабины первого этажа Элизабет позвонила в номер 311. Вызов прозвучал дюжину раз. К линии подключилась телефонистка отеля.
– Вы звоните в номер 311?
– Да. Мне очень нужно.
– Наша клиентка, вероятно, вышла.
– А может, трубка плохо лежит?
– Нет, – сказала телефонистка. – В таком случае вы бы слышали сигнал «занято». Могу ли я чем-нибудь вам помочь, мадам?
– Там живет моя знакомая из Парижа. У нее был длительный перелет. Наверное, она заснула. Я хотела бы подняться к ней.
– Как вам будет угодно.
Элизабет почувствовала опасность. Какую именно? Этого она не знала. Поднявшись на лифте на четвертый этаж, она устремилась к номеру 311. Из-под двери не пробивалось ни единого луча света, сигнал «Просьба не беспокоить» не был включен. В конце коридора появился носильщик с наполненной багажом тележкой. Когда он приблизился, Элизабет обратилась к нему:
– Будьте добры, я забыла ключ в кармане куртки внизу, в холле. Не могли бы вы мне отрыть дверь?
Он замялся, покраснел от смущения.
– Не имею права, мадам. Рядом с лифтом есть телефон. Попросите на респшн прислать вам кого-нибудь с дубликатом ключа.
– Прошу вас, помогите. Я жду очень важного звонка. Я уже слышала отсюда, как звонят. Меня зовут Элизабет Гаррисон. Не бросайте меня в беде.
Служащий отеля в испуге открыл дверь. Очутившись в вестибюле, Элизабет взглянула в зеркало над косяком двери, увидела себя и часть комнаты при слабом свете ламп. Из глубины комнаты доносилась нежная музыка.
– Есть тут кто-нибудь? – спросила она сначала тихо, а потом в полный голос. – Пожалуйста. Кто тут?
Она смущенно ждала ответа. Она не должна была здесь находиться. Сейчас она выйдет, закроет дверь и вернется к гостям. Элен Алле тут нет. Она могла быть в кафе. Если она сейчас вернется в номер, Элизабет извинится. «Мне показалось, что мы знакомы, – скажет она. – Я звонила вам. Бог знает, какое глупое чувство привело меня сюда. Меня обеспокоило появление фотографа. И мне сказали, что это вы его сюда пригласили…»
Против своей воли она вошла в комнату. Парчовые шторы были опущены. Слева на заправленной кровати лежала молодая женщина в шелковой ночной рубашке песочного цвета. Она с трудом дышала. Глаза ее были закрыты, а перламутровые веки были почти прозрачными. На подбородке тонкой пленкой застыла слюна.
Как и всегда в моменты борьбы между жизнью и смертью, Элизабет становилась деятельной и делала все очень быстро. Она увидела приколотые к ковру фотографии, а также те, что упали на кровать. Они могли морально уничтожить режиссера. Процесс об опеке над ребенком снова мог выйти на первый план. Опытным взглядом она оценила размах скандала, который обрушился бы на Шиллера. Если Элен Алле умрет, женские организации осудят его, а продюсер Воров, зная о том, что будущий фильм будет бойкотироваться, умоет руки и отойдет от дел. У Джимми не будет роль. Ему останется только кокаин.