Ты мой закат, ты мой рассвет

Субботина Айя

«нам».

И знаю, что слишком сложная и тяжелая, чтобы кто-то по доброй воле, в здравом уме и крепкой памяти мог меня полюбить. Иногда нужно уметь открывать глаза, даже если они зашиты шелковыми нитками и веки рвутся в кожаные лоскутки.

Антон никогда не говорил, что любит меня.

Никогда не давал повода думать, что это может произойти.

Упрекать его мне не в чем.

Но пока есть хотя бы крохотный шанс стать путь просто... уютной домашней женщиной для моего уставшего майора - я буду держаться

за него изо всех сил.

Как буддистские обезьянки: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу.

— Очкарик... Прости. Что не забрал тебя и за... утро. Я хуево поступил.

Я так резко вскидываю голову, что немеет затылок и зрение на пару секунд теряет резкость.

— Я не хотел сделать тебе больно. Ничего бы не было. Просто я, честно, малыш, заебался быть мужем без жены.

— Ты не виноват, - тороплюсь вставить я.
– Я не должна была... бросать... одного... тебя.

Слова становятся поперек горла. Хоть умри - а толком ни вдохнуть, ни выдохнуть.

— И я не виноват, и ты не виновата - блядь, да хватит уже!
– Он злится. Очень. Уши закладывает.
– Нет у меня никого для «там»! Мне тебя хватает мозг выносить с песнями и плясками.

Я запечатываю рот двумя ладонями.

И на меня снова нападает глупая икота.

Антон хмуро зыркает на телефон и молча уходит.

Но возвращается через минуту, уже в куртке и ботинках.

— И не вздумай спать на диване, поняла?

— Даже днем?
– еле-еле, почти шепотом.
– Я люблю наш диван. Вот прямо сейчас пойду и задрыхну. Останешься без ужина.

— Днем - можно. Спящая, блин, красавица. Все, уехал.

Я все-таки не могу удержаться, чтобы не окрикнуть его в спину. И на немой вопрос в любимых карих глаза, стараясь подавить тяжелый приступ икоты, говорю:

— Хорошего дня, муж.

Он все еще злится, но все равно не может спрятать улыбку.

— Хороших снов, жена.

После его ухода в доме становится очень тихо.

Первые минуты я переминаюсь с ноги на ногу, как будто впервые в этих стенах. Страшно сделать любое лишнее движение, чтобы не испортить что-то хрупкое, прямо здесь, что еще висит в воздухе и приятно щекочет где-то внутри нежным теплом.

Всегда есть масса решений: правильных, не правильных, вписывающихся в чью-то жизненную парадигму или подходящих только тебе, шокирующих остальных нелогичностью или глупостью.

Мои решения наверняка не самые правильные. Достойные женщины поднимают голову, собирают вещи - хотя, забирать мне нечего, я пришла с прошлым, половина которого превратилась в битое стекло где-то на дорожке к дому - и уходят, сохраняя достоинство, независимость и, наверное, собственное сердце.

Я так не могу и не хочу.

Я хочу так. как хочу; нас. рядом, хотя бы просто... как чуть больше, чем друзей в обертке брака. Это не так уж много. Только выдумщицы

хватаются за иллюзии, ну и что?

Я смогу любить за двоих.

По крайней мере, какое-то время. Надеюсь, достаточное, что бы мы смогли потихоньку пойти навстречу друг другу. Снова.

Во второй половине дня, когда у меня готов длинный список всего, что нужно купить к Новому году и пара идей, как можно украсить дом, которые нужно обсудить с Антоном, я слышу злой лай собак за окном. Когда возвращается мой майор, овчарки обычно почти ласково тявкают и немного скулят, совсем не как сейчас, явно на чужака.

Пока иду к двери, улыбка до ушей: я была тут всего ничего, но за три недели успела выучить даже особенности собачьего лая.

В окне замечаю незнакомую машину, но человек, который из нее выходит, мне очень хорошо знаком.

Это мама Антона. Наверное, ее подвез знакомый, потому что прежде чем отойти, она что-то говорит в водительское окно, улыбается, кивает в сторону дома и потом провожает машину взглядом. Кажется, хоть рассмотреть это с моим зрением почти нереально, за рулем женщина.

У мамы Антона в руках ничего, только сумка через плечо. Но я все равно накидываю плед на плечи и, открыв дверь, выхожу на крыльцо. Я бы так встретила и свою маму. И любого, кого была бы рада видеть в любое время суток. А тем более маму мужчины, которого люблю, и которая была добра ко мне, как мало кто из людей, знакомых со мной намного дольше.

— Йени?
– Она останавливается у подножия короткой лестницы к крыльцу. Выглядит не то, чтобы удивленной... Скорее, озадаченной.

— Здравствуйте, Вера Николаевна, - стараюсь перекрыть неловкость и тревогу искренней доброжелательной улыбкой.

Возможно, я до сих пор не отошла от утреннего происшествия.

Даже скорее всего

Но мне кажется, что она совсем не рада увидеть меня здесь

Глава восемнадцатая: Йен

Мы заходим в дом: я нарочно отхожу немного в сторону, уступая дорогу.

Чувствую себя совершенно не в своей тарелке, когда она говорит, что встречать ее было не обязательно, потому что ключи у нее есть, раздевается и смотрится в зеркало, чтобы поправить прическу.

— Ты ночью приехала?
– спрашивает она тоже как будто с улыбкой, поворачиваясь ко мне только в пол оборота, как будто не хочет говорить глаза в глаза, но и спиной вроде как неудобно.
– Я была вчера, тебя не видела. И Антон не говорил, что вы...
– Откашливается.
– Что ты приедешь.

— Утром, - немного заторможено отвечаю я.
– Он не знал. Мы... Не успели согласовать время.

Вера Николаевна все-таки поворачивается. Берет паузу, чтобы осмотреть меня с ног до головы, обращает внимание на руку, хмурится.