Ты плоть, ты кровь моя
Шрифт:
Когда Маккернан здорово напивался, действительно здорово, да еще добавлял кайфа «колесами», обычно уже поздно ночью, то всегда врубал их записи, пел их песни, колотя по чему-нибудь в такт и делая вид, что подыгрывает им на гитаре. «Плиз дон'т тач», «Шейкин олл овер», «Линда Лу»…
– Это ж мой крестный отец! – любил повторять Маккернан. Пьяный и вымотанный, на часах три ночи, выпивки почти не осталось, а он растянулся на полу с косячком в лапе. – Мой крестный папаша, Джонни-мать-его-Кидд!
Это было неправдой.
Однажды Маккернан сказал ему правду – когда они были вдвоем, сидели на ярмарочной площади в городишке под названием Клиторпс; утро было ясное и все голубое,
– Он просил его, – сказал ему Маккернан, – ну, мой старикан просил этого Джонни, приходи, мол, в церковь, на крещение, а этот Джонни – да какой он Джонни, это не настоящее его имя, настоящее было Фред, Фредерик, Фредерик Хит, – ну да ладно, так вот, этот самый Джонни ответил, конечно, точно приду, а сам так и не пришел. Ладно, сказал мой старик, не имеет значения, он все равно сказал, что придет, достаточно и этого. А потом мне: если кто спросит, кто у тебя был крестным, отвечай – Джонни Кидд. И смотри, какое у них будет выражение на морде. Конечно, Джонни к тому времени уже помер, разбился в автомобильной катастрофе, когда мне было всего четыре года. А мой старик все время про это забывал. – Смех Маккернана при этих словах звучал горько. – А может, он этого Джонни вовсе и не просил, лживая сволочь…
Какая-то мамаша раскачивала своего ребенка на качелях; группа восьми-девятилетних мальчишек гоняла мяч. Двое мужчин в длинных пальто и шерстяных шапочках сидели через три скамейки от них, по очереди прикладываясь к бутылке с сидром. Возле туалета все время, как отметил Доналд, останавливались машины – постоят пять-десять минут у тротуара, потом уезжают.
Папаша Маккернана, насколько Доналд помнил, кончил именно так, как вот эти двое, даже хуже: ночевал на кладбище, пробираясь туда уже ночью, укрывался там от непогоды. Дешевый сидр, баночное пиво, четыре по цене трех… Иногда бутылка портвейна. Или «мерзавчик» виски. Что угодно. Он уже умер к тому времени, когда Маккернану едва исполнилось двенадцать. А от его матери уже тогда остались одни воспоминания. Год с небольшим он мотался по разным родственникам, они его спихивали друг другу, как старые обноски. Потом были сиротские приюты и постоянные побеги из них. А потом его настоящим домом стали ярмарки и парки аттракционов.
– Что до этого Джонни Кидда, – говорил Маккернан в другой раз, когда они наблюдали за приливом на пляже в Камбер-Сэндз, – у него был правильный подход. Разбился насмерть, не дожив до тридцати, автомобильная катастрофа, бац – и готово! И Эдди Кокрейн, и Джеймс Дин тоже. Пока не стал стариком и не выдохся. – Маккернан замолчал, чтобы закурить. – Когда Кокрейн погиб в этой аварии, Джин Винсент тоже чуть не загнулся. Сломал себе ногу, уже до того сломанную. Урод несчастный, он и так уже чуть не до смерти допился, пил по-черному, не стоило ему так попадать… Я его один раз видел, меня дядя возил на его рок-концерт, в Лоустофт, кажется. Это в составе Грейт-Ярмута. Мне было восемь или девять. И вот этот жирный малый выходит на сцену, а на ноге шина. Черная кожа. Морда вся опухшая, глаз почти не видно. Очень трогательно. А через несколько месяцев он умер от язвы. От язвы! Что за мерзкая смерть! – Он схватил Доналда за ворот рубашки: – Если я переживу тридцатник, а ты еще будешь жив, разыщи меня и пришей, понял?! Разыщи, мать твою, и пришей, мне теперь уже все равно. Обещаешь? Обещаешь, мать твою так?!
Конечно, Доналд ему пообещал. А что еще он мог сделать?
А теперь Маккернану уже далеко за тридцать. Ближе к сорока. И он сидит в тюряге, где ни с кем за все эти годы и словом не перемолвился, ничего даже отдаленно похожего на беседу, за все эти годы.
Что
Еще одна машина из постоянно прибывающего потока, текущего мимо парка, медленно подъехала к тротуару и, замедлив ход, остановилась. Доналд поднялся, не сводя глаз с мужчины в синем костюме, который вылез из нее, запер дверцу, быстро оглянулся вокруг и исчез за дверью с буквой «М».
Доналд вошел в туалет и направился к писсуарам. Человек в синем костюме был здесь единственным посетителем. Доналд встал через два места от него и расстегнул «молнию» на ширинке. Через пару секунд он бросил взгляд в сторону мужчины, и тот ему подмигнул. Ему за пятьдесят, решил Доналд, круглое красное лицо, лишний вес. Человек снова подмигнул, и Доналд кивнул в ответ.
Не застегивая ширинку, мужчина отступил назад и зашел в одну из кабинок, оставив дверь открытой. Доналд видел, что он сел там, спустив брюки до колен.
Доналд резко повернулся, шагнул к нему и с силой врезал ногой по двери, распахнув ее полностью. Мужчина заорал и попытался встать, но тут увидел нож в паре дюймов от собственного лица.
– Нет! Не надо! Пожалуйста!
– Карманы выворачивай, живо! – Так, бумажник, мелочь, ключи. – Положи! Положи все на пол! А теперь подвинь ногой ко мне, сюда!
Доналд подобрал бумажник, деньги, а ключи от квартиры отбросил пинком к стене.
– Ключи от машины!
– Нет, не надо!
Нож дернулся вверх, прямо к его глазам, и человек, вздрогнув, прикрыл лицо локтем. Доналд ударил его в грудь.
– Ключи от машины, быстро!
Он выхватил связку из руки мужчины и отскочил назад, с грохотом закрыв дверь кабинки. Маккернан несколько раз пускал его за руль, когда сам был слишком вымотан или слишком пьян, и Доналд сейчас волновался, сумеет ли он вспомнить все, что нужно. Ему понадобилось несколько минут, чтобы завести машину и разобраться с переключением передач, а мужчина в синем костюме все это время сидел в своей кабинке в спущенных брюках и плакал.
23
К лондонскому вокзалу Сент-Панкрас поезд должен был прибыть практически вовремя. В пути Элдер читал и смотрел в окно, стараясь отключиться от разноголосого шума – почти все вокруг трепались по своим мобильникам. После нескольких дней совершенно отвратительной погоды, причина которой заключалась в чем-то произошедшем (или, наоборот, не произошедшем) над Азорами, утро сегодня было ярким и солнечным, трава в полях блестела серебром. Он читал «Сокол для батрака» Барри Хайнса, о мальчике из заброшенной деревушки, воспитывающем охотничьего сокола. По этому роману был снят фильм, но Элдер его не видел. Маленький, тщедушный ребенок, которого все обманывают; над ним издеваются в школе, на него почти не обращают внимания дома. Настоящего сокола у него нет, вместо этого он приручил пустельгу, и та научилась возвращаться к нему на руку, и если бы он не полюбил эту птицу, у него бы вообще ничего в жизни не было. Просто плыл бы себе по течению. И кем бы он стал в итоге?
Когда мы взрослеем, размышлял Элдер, из какой бы семьи мы ни происходили, нам всегда нужно что-то еще, что-то дополнительное, помимо семьи. Для Кэтрин это спорт, для Сьюзен Блэклок было драматическое искусство, а для Шейна Доналда… а для него это был Алан Маккернан. Ярмарки и ранний рок-н-ролл да еще стремление хоть кому-то причинить боль. А потом секс и снова боль. И полная власть над кем-то. И вот теперь, после тринадцати лет в тюрьме – половина его жизни! – а потом под надзором полиции, он подался в бега. Бродит где-то сам по себе. И наверное, чинит зло.