Ты самая любимая (сборник)
Шрифт:
В другом конце вагона появилась хлипкая пятнадцатилетняя нищенка с грудным ребенком, закутанным в тряпье. На груди у нищенки была картонка с надписью химическим карандашом: «ЛЮДИ! ПОДАЙТЕ ХРИСТА РАДИ! УМИРАЕМ ОТ ГОЛОДА!» Придерживая ребенка одной рукой, нищенка держала в другой руке железную кружку и молча шла по проходу.
Нищенке никто не подавал — кто делал вид, что спит, кто отгораживался газетой с заголовками о грядущем кризисе…
Надя смотрела на это во все глаза, и ее глаза встретились с глазами нищенки, которая, Наде казалось, шла по проходу прямо на нее,
Поезд остановился.
— Станция «Беговая»…
Нищенка посмотрела на Надю и вышла из вагона.
— Осторожно, — предупредило радио, — двери закрываются.
За окном было по-июльски светлое ночное небо.
Ванечка спал в люльке рядом с Надиной кроватью.
Надя лежала в кровати, смотрела в потолок и беззвучно плакала, слезы катились из глаз на подушку. Затем отерла слезы, села, достала из-под подушки школьную тетрадку с карандашом, посмотрела на заложенную в тетрадке фотографию, вырезанную из цветного журнала, заложила ее в тетрадь и, пришептывая, стала писать на чистой странице:
Дорогой мой, родимый!
Если только бы мочь,
Если только бы мочь
Слать тебе телеграммы,
Чтобы мысли мои о тебе
Передать,
Ты бы горы скопил
Бумажного хлама,
Их не в силах —
Одну за другой разорвать…
Посмотрела в окно, пошептала и продолжила:
В день сто раз бы стучались
К тебе почтальоны,
Высыпали б мешки телеграмм на порог!
Сам начальник главпочты,
Пожалуй, поклоном
Нас при встречах случайных
Приветствовать смог!
Если ж ты, мой любимый,
Додумавшись, ими
Станешь печку топить
Средь зимы, в гололедь,
Без обиды твое я шептать буду имя —
Мне тебя хоть бы этим
Немного согреть…
Шепотом перечитала написанное, достала из тетрадки заложенную в ней вырезку из журнала — фотографию Сергея Бодрова, еще раз полюбовалась им, поцеловала, заложила в тетрадь, сунула тетрадь под подушку и успокоенно заснула.
Чуть позже Надя варила на плите манную кашу. «Акаи» стоял на подоконнике, по радио звучал «Вальс цветов». Надя помешивала кашу ложкой и одновременно разговаривала с Ванечкой, сидящим на детском стуле:
— Кашка на воде, молока у нас нет, но будет вкусно, вот увидишь!
Выскребла из банки засохшее малиновое варенье, положила в кашу и размешала. Каша стала малинового цвета.
Ванечка от нетерпения и голода сучил ножками и что-то лепетал.
— Сейчас, дорогой, сейчас! — Надя достала из морозильника тарелку. — Ой, холодная!
И стала остужать кашу — переливать из кастрюльки в холодную тарелку и обратно.
Ванечка от нетерпения и голода расплакался.
— Все! Все! Даю! Даю, дорогой! Даю, мой родненький! — Чайной ложкой Надя зачерпнула кашу, подула на ложку, попробовала, снова подула и стала кормить Ванечку. — Вот так, дорогой!.. Вот так!.. Вкусно?.. О-о-очень вкусно!..
Оголодавший Ванечка жадно ел, улыбался ртом, раскрашенным в малиновый цвет так широко, как у циркового клоуна, кряхтел от удовольствия и ручонкой даже тянул тарелку с кашей к себе. А Надя кормила его, открывая рот вместе с ним:
— Во-от так! Умница! У нас еще четыре дня, но мы их ждать не будем, мы с тобой завтра в Уярск уедем. Сейчас отнесем вещи в ломбард, купим билет и — тю-тю, Москва! Ну ее! Ишь чего придумали — детдом! Нет, в Сибири ты станешь сильным мальчиком! Настоящим мужчиной! Во-о-от так! Вкусно? А Зинка плохая — дала тебе сливовый сок! Вот подлая! А ведь мы с ней по жизни подруги, с детского сада! Но теперь мы с ней больше не будем дружить! Конечно, там такой конкурс! Девять человек на место! Они же не могут из одного Уярска двух актрис принять! Вот она и… Все съел?! — Надя собрала ложкой кашу у Ванечки вокруг рта и скормила ему. — Вот молодец! Ничего мне не оставил! — Выскребла с тарелки остатки каши и съела сама. — Да, вкусная была… Ой, смотри!
В открытое окно один за другим влетали мыльные пузыри, радужные от утреннего солнца.
Надя, подхватившись, выглянула на улицу.
Там, на балконе над Ваниной квартирой, стояли два восьмилетних близнеца и выдували мыльные пузыри. Пузыри, переливаясь и лопаясь на солнце, летели вниз, иные залетали в Надино окно.
Ванечка потянул руки к летящим пузырям.
— Ой, ребята, еще! — попросила Надя пацанов.
Близнецы выдули еще.
Надя прибавила звук в «Акаи», подхватила Ванечку и под «Вальс цветов» стала танцевать с ним среди радужных мыльных пузырей. Ваня смеялся и тянул руки к пузырям, но тут зазвенел дверной звонок. Надя, вальсируя с Ваней на руках, подошла к двери:
— Кто там?
— Откройте! — сказал женский голос. — Служба опеки!
— Как? Еще четыре дня! — испугалась Надя и заметалась с Ваней по квартире.
А дверной звонок не умолкал.
Надя глянула в кухонное окно — внизу стояла пустая милицейская машина, а наверху, на балконе два пацана продолжали выдувать мыльные пузыри.
— Ребята! Мальчики! — позвала Надя. — Веревку!..
Подставив стул к окну, она влезла с Ваней на подоконник.
Взломанная, распахнулась входная дверь, в квартиру ворвались майор Никуленко, инспектор «Русланова» и ее практикантка.
Майор, забежав на кухню, увидел на подоконнике Надю, опасно высунувшуюся с ребенком в окно к висящей сверху веревке. Выхватил из кобуры пистолет и закричал:
— Стоять! На месте! — И, направив на Надю пистолет, стал медленно приближаться к ней, приказывая негромко: — Отдай ребенка!.. Отдай по-хорошему!.. Убью на х…! Отдай!.. Медленно!.. Медленно отдавай!..
Под дулом пистолета Надя заторможенно протянула ему Ваню.
Не опуская пистолет, майор второй рукой выхватил ребенка и передал инспекторше, стоявшей у него за спиной. Опустил пистолет, утер пот со лба и с пренебрежительным жестом руки сказал Наде: