Ты у меня один...
Шрифт:
Никто из них не слышал, как отворилась дверь, никто ничего не видел, пока не раздалось:
— Что здесь, черт возьми, происходит?
Это был Роберт.
Фрэнк весело поприветствовал брата, не замечая, что Дуглас-старший в таком состоянии, что только чудом не влепил ему с ходу затрещину, а Шарон, белая как полотно, крадучись отступает в дальний угол кухни.
— Извини, старина, я тут экспромтом заглянул, чтобы поболтать с твоей женушкой. У нас с ней свой крутеж… Я не забуду, что ты сказала, — подмигнул он Шарон, а потом, поглядев на часы, сообщил: —
Шарон дрожала, как кролик перед удавом, от взгляда Роберта, пока Фрэнк не ушел.
— И что же ты ему такого поведала, о чем он не забудет? Может, я догадаюсь? Ты говорила ему, как сильно ты его еще любишь? Как хочешь его?
— Ну, что ты! И не стыдно тебе?.. — начала Шарон, с трудом приходя в себя. — Нет, Роберт, ты все совсем не так понял. Ничего подобного! Фрэнк…
— Не лги мне, слышишь! Мы оба знаем, какие чувства ты испытываешь к Фрэнку. Это ты подстроила так, чтобы он сюда притащился? Что ты ему сказала? Что хотела бы видеть его своим мужем, что все время воображала его, трахаясь со мной, что никто не сможет заменить его в твоем сердце? Да?!
— Перестань! Как ты смеешь… — возражала Шарон, еще чувствуя себя скорее напуганной, чем оскорбленной. — Конечно, нет. Роберт…
— Нет! Ах, какие мы чистюли! Будьте любезны, поцелуйте, пожалуйста, мой зад! Ну, так что ты говорила ему? Может быть, о том, как умоляла меня взять тебя?..
Шарон пораженно уставилась на него. Никогда она не видела Роберта в такой зверской ярости, срывающимся в грязное хамство, на грани невменяемости.
— Боже, ты даже не выждала, чтобы убедиться, что я уже в пути! Сразу приволокла его сюда! Как давно это длится? Как часто он бывает здесь, когда меня нет?
Внезапно Шарон почувствовала, что с нее хватит.
— Тебе-то что за дело? Тебя все равно никогда здесь нет… — с горечью сказала она.
— А Фрэнк, конечно, есть. Что же, дьявол подери, ты все-таки придумала, чтобы наш карапуз сюда прикатился? Трагедия одиночества соединила родственные души! И ты… беременная… На что ты надеешься? Ты же знаешь, что он не хочет тебя!
— Да… — вконец оглушенная этим ядовитым, озлобленным выпадом, согласилась она со страданием в глазах. Мысленно Шарон добавила: «И ты не хочешь меня, подонок». — Фрэнк пришел, чтобы поговорить со мной о Джейн, — тихо сказала она. Боль смягчила ее гнев. — Он беспокоится, потому что она настаивает на ребенке, а ведь они договорились немного подождать.
— Вот как? И тогда ты призналась ему, что не одна Джейн хочет от него ребенка? Вот почему этот баран говорил, что у него к тебе особенное отношение?
Шарон не смогла скрыть, что слегка покраснела, когда он повторил слова Фрэнка.
— Он приходил только за советом. Как родственник… — дрожащим голосом сказала Шарон.
— Родственник! Хорошенькое дело. Именно поэтому он тебя так тискал!
— Роберт, куда ты? — заволновалась она, когда он пронесся мимо нее в холл.
— Взять то, за чем возвращался, — угрюмо процедил Роберт. —
Шарон услышала, как хлопнула дверь, когда он вошел в маленькую комнату, служившую ему кабинетом. Когда Роберт вернулся, она все еще стояла на кухне.
— Роберт, нам необходимо поговорить. Так больше не может продолжаться.
— Да что ты? У тебя есть предложения? Уж не развестись ли? Ну-ка… Уйди с моей дороги, детка, пока я не сделал что-нибудь, о чем потом мы оба пожалеем!
В дверях Роберт остановился и не оборачиваясь грубо сказал:
— Предупреждаю, если когда-нибудь ты сумеешь подбить моего братца исполнить твои патологические фантазии, вы оба пожалеете, что родились на свет. Ты не любишь его, Шарон. Ты не знаешь, что такое настоящая любовь.
Да, Роберт, ты прав, я не люблю его, молча согласилась Шарон, услышав шум отъезжающего автомобиля. Слезы текли у нее по лицу. Я люблю тебя.
А что до настоящей любви, то она знала, каково это — любить. Но не ведала, что такое взаимная любовь. Наверное, сейчас Роберт проклинает тот миг, когда женился на ней. Неужели он действительно не исключает возможности развода? И, несмотря на ребенка, способен бросить ее?
Не в силах вынести одиночество в собственном доме, остаток уик-энда Шарон провела с родителями, объясняя свою бледность, вспышки раздражения и замкнутость тем, что скучает по Роберту. Вообще-то в этом — хотя бы отчасти — и было дело.
Утром в понедельник, хотя у нее голова раскалывалась от боли — видимо, от того, что она проплакала полночи в подушку, — Шарон все же настояла на том, чтобы отправиться в офис, хотя Мэри всеми силами пыталась ее убедить остаться дома. На работе в первые же часы голова у нее так разболелась, что она сдалась и предупредила Фрэнка, что едет домой.
— Ты не сможешь вести машину, — сказал Фрэнк, вглядываясь в ее осунувшееся изможденное лицо. — Я тебя подвезу. Когда Роберт возвращается?
Шарон отвернулась, не желая признаться, что не знает. Она понимала, что легко могла бы это выяснить, спросив у его секретаря, но гордость не позволяла ей демонстрировать всем, как мало ей известно о действиях собственного мужа.
Это случилось, когда Фрэнк только выехал на главную дорогу. Он остановился, чтобы пропустить мотоциклиста, а водитель машины, ехавшей сзади, не сообразил вовремя, что происходит, и врезался в них.
Шарон бросило вперед, в тело впился ремень безопасности. Она вскрикнула от острой боли в животе и страха за ребенка. Голова, казалось, вот-вот лопнет, похоже, от потрясения что-то творилось с сосудами. Боль швырнула ее в удушливый темный колодец, и она потеряла сознание.
Первое, что Шарон услышала, придя в себя, — звук сирены «скорой помощи». Она не поняла, что «скорая» мчится за ней.
— Не двигайся, Шарон! — в тревоге предупредил ее Фрэнк, когда она попыталась высвободиться из ременной удавки.