Ты умрёшь завтра
Шрифт:
Отец Сергий нарек крестного сына Никодимом, в честь неизвестно кого. Очевидно, у святого отца все же были опасения, не позволявшие ему дать мальцу имя одного из апостолов, а может, виной тому был церковный календарь, определяющий имена обращаемых. Как бы там ни было, младенец получил себе имя и вернулся домой уже Никодимом. Позже, историк Семыгин увидит в акте наречения младенца особый смысл, так как Евангелие от Никодима является апокрифическим текстом. Но связь эта настолько умозрительна, что не следует придавать ей значение, да и вряд ли сам иерей Сергий помнил имена всех еретиков и сознательно наделил ребенка одним из них.
Мария воспряла духом и даже стала чаще проведывать сына. Она верила, что медный крестик на груди дитяти избавит его душу от беса, и хотела проследить все стадии экзорцизма, дабы насладиться триумфом силы Господней. Но каждый раз, приближаясь к колыбели, она обнаруживала крестик не на груди ребенка, а на полу. Мария поднимала его, возвращала сыну на шею, но стоило ей отлучиться, как крестик снова летел на пол. Это насторожило Марию, поэтому она не обратила внимания, что левая ручонка сына была сжата в кулак, и что этот кулачок Никодим не разжимал с момента крещения.
Семь дней спустя, розовым июньским утром, Мария проснулась в благочестивом настроении, пошептала молитву, произвела омовение и направилась в детскую сменить сыну пеленки. Никодим смотрел на мать и улыбался, а символ Христа опять был низвержен. Недоброе предчувствие охватило женщину, она приблизилась к Никодиму, тот протянул ей навстречу ручонку, выждал секунду и разжал кулачок. На малюсенькой ладошке покоилось несколько длинных седых волос, которые неделю назад Никодим выдрал из бороды святого отца. Распахнулась и неожиданно громко хлопнула форточка, женщина от неожиданности вскрикнула, а ворвавшийся в комнату ветер снял с ладошки Никодима бороду батюшки и мягко положил рядом с крестиком. Младенец залился звонким металлическим смехом. В тот же момент в трапезной церкви рухнула прогнившая балка, даровав отцу Сергию радость воссоединения с Господом, и досаду от прерванного завтрака. Заглядывая сыну в глаза и слушая его смех-насмешку, Мария Серафимовна почуяла эту смерть, и, гонимая ледяным ужасом, бросилась в церковь. Батюшку она живым не застала.
Произошедшее не удивило, а потому не насторожило горожан. Смерть в ПГТ Красный была обыденна и даже скучна, да и сам отец Сергий популярностью в городе не пользовался. Вот если бы скончался начальник базы производственного обеспечения Хапченко Николай Вениаминович, бесстыжий обладатель квартиры аж в целых три комнаты, а лучше его жена Елизавета Анисимовна, не женщина, а бронепоезд, тогда подворотни Красного долго шумели бы возбужденными сплетнями. А тут — поп, ну какой интерес? Помер и помер, — телеграфировали в область, догадавшись, что смерть батюшки заинтересует его начальство в епархии, схоронили по-тихому, да и забыли. Правда, руководство завода, испытывая некоторую вину от того, что когда-то не выделило достаточно средств на полное восстановление церкви, решило утешить свою совесть, и распорядилось рухнувшую балку в церкви заменить, благо, что все остальные балки пока что покоились на своих местах и падать не собирались, так что ублажение совести обошлось в копейки.
Упавшая в церкви балка повредила не только жизнь отца Сергия, но еще и трапезный стол, сидя за которым батюшка и принял смерть. Заводские строители, разобрав завал, обнаружили под остатками растрощенного стола желтый конверт, запечатанный сургучовой печатью и адресованной Тобольской епархии. Решив, что внутри могут находиться документы (а советский человек трепетно относился к документам), строители решили передать письмо председателю горисполкома Поворотову Леониду Валерьевичу, что и сделали, присовокупив к документу ключ от ворот Храма Господнего.
Леонид Валерьевич Поворотов, человек деловитый и совестливый, запер ворота церкви, а конверт с ключом положил в нижний ящик стола, куда он складывал вещи, не требующие сиюминутного разбирательства, чтобы они под рукой не мешались и глаз не мозолили. Сделал он это из практичности, полагая, что епархия пришлет нового священника уже в течение следующей недели, а потому нет надобности отправлять письмо почтой, когда можно передать его из рук в руки. Но епархия больше никого не прислала, потому что в своих архивах нашла древние тексты о поселениях Ирий, но никому об этом не сообщило, и сообщать не собиралось. Председатель же горисполкома вскорости благополучно забыл и об отце Сергии, и о церкви, и о ключе от ворот и, разумеется, о неотправленном письме, потому что текущих дел и так было по горло, и на дела, не требующие немедленного решения, не хватало ни времени, ни нервов.
В отличие от горожан, Староверцева Мария Серафимовна трагедию отца Сергия приняла близко к сердцу. Близко настолько, что в одночасье разучилась говорить, да и вообще адекватно воспринимать реальность. В то утро, когда в церкви она обнаружила батюшку с проломленным черепом, Мария вернулась домой с окаменевшей улыбкой и странным блеском в глазах, заперлась в ванной и, вооружившись опасной бритвой супруга, наголо обрила голову. Местами, вместе с волосами сбрила и кожу. Ее улыбка при этом ни разу не шелохнулась. Затем она спустилась во двор и, совершенно не реагируя на оклики взволнованных соседок, направилась прямиком к окраине города. Домой Мария больше не возвращалась.
Тем же вечером, сдавая карты, почтальон Аркадий Юрьевич Семыгин рассказал доктору Чеху и директору Клуба Барабанову следующее.
— Представьте, женщина без волос с окровавленной головой перешла передо мной дорогу и скрылась в лесу. Я окликнул ее, кричал даже, но она нисколько на меня не обращала внимания, казалось, что она ничего не видит и не слышит. Антон Павлович, что бы это значило? Уж не удрала ли она с операционного стола вашего мясника Ванько?
— Какой ужас! Какой потрясающий поворот сюжета! — восхитился Кондрат Олегович и отхлебнул портвейна.
— А в чем, голубчик, она была одета?
— Обычное белое ситцевое платье с красными маками. На ногах резиновые сапоги.
— Тогда нет, не сбежала. Наши больные в тапочках ходят. А поскольку у нас нет психиатрической клиники, то оттуда она тоже сбежать не могла, я полагаю, — ответил доктор Чех и углубился в изучение своих карт, но потом кое-что вспомнил, вернул глаза на почтальона. — Вы бы сообщили, на всякий случай, товарищу Полищуку. Может быть она — его пациентка?
На что почтальон Семыгин и директор Клуба Барабанов дружно кивнули.
— Глава 3 —
— Какая дорога правильная, отче? —
спросил он наконец. — Как распознать
ее среди других дорог?
— Если движешься в том направлении,