Тяжелая корона
Шрифт:
Лицо принцессы-воительницы… тело амазонки… дух дикой волчицы… Конечно, я могу найти это снова в девушке, чей отец не крушит черепа и не ломает позвоночники для развлечения.
Я говорю себе это. Но другая часть моего мозга насмехается над идеей, что по земле разгуливает еще одна валькирия.
Всю неделю я погружаюсь в работу, пытаясь отвлечься. Я каждый день хожу в спортзал со своим соседом по комнате Джейсом, поднимаю веса тяжелее, чем когда-либо, пока не начинаю кряхтеть, как животное, и пот не стекает по моему телу.
— В чем твоя проблема? —
— Да, — я усмехаюсь. — Собираюсь выставить Арнольда ничтожеством.
Джейс не самый крупный из моих помощников, но он самый преданный. Мы были друзьями с детства, и я бы доверил ему свою жизнь. Он даже не итальянец… он рыжеволосый европейский дворняга. Его родители — школьные учителя. Тем не менее, он хочет быть мафиози.
Он помогает мне восполнить пробел, оставленный уходом Данте. С парой моих любимых солдат, включая Джейса, я беру партию оружия у Мики Циммера, обмениваю их на то, что мы в бизнесе называем “чертова тонна” кокаина из Флориды, а затем делю ее между семьями Марино и Бьянки, потому что они занимаются распространением. Я наблюдаю за подпольным покерным клубом, включая ежемесячную игру крупных игроков в отеле Дрейк, и разбираюсь с мелкой ссорой между семьями Кармин и Риччи.
Я справляюсь со всем этим до такой степени, что даже мой отец, кажется, удивлен, что никто не беспокоил его всю неделю.
Я встречаюсь с ним за ужином в пятницу вечером. Неро тоже должен был приехать, но он задержался на Южном Берегу, завершая сделку по строительству развлекательного комплекса на одном из последних свободных участков земли.
Я планировал пригласить отца в Якорь, который раньше был его любимым рестораном. В последнюю минуту он сказал, что предпочел бы поесть дома.
Я обеспокоен тем, как редко он выходит из дома.
Я приезжаю к нему, красиво одетый в рубашку на пуговицах и брюки, чтобы выразить ему уважение. Взамен мой отец надел один из своих итальянских костюмов, сшитых на заказ прямо с фабрики Zegna в Альпах, с короткой остановкой на Сэвил Роу для примерки.
Моя мать создавала каждый из его костюмов. Она выбирала шелковую подкладку, нитки для строчки, покрой пиджака, расположение карманов, даже цвет и материал пуговиц. После ее смерти мой отец не купил ни одного костюма. Он просто перешивает те, которые она выбрала, чтобы подогнать их под свою уменьшающуюся фигуру.
Сегодня на нем темно-синий пиджак с вырезом и пуговицами. Его темные волосы с яркими седыми полосами отросли настолько, что видно, что они не совсем прямые, скорее волнистые, как у меня. Его тяжелые брови свисают так низко, что наполовину закрывают глаза. Под ними мерцают его черные глаза, все еще яркие и свирепые, несмотря на то, насколько усталым выглядит он.
Я чувствую запах его лосьона после бритья, того самого Acqua di Parma, которым он пользовался всю мою жизнь. Этот аромат, созданный из кипариса и шалфея с солнечных склонов Тосканы, заставляет меня снова почувствовать себя ребенком, я испытываю благоговейный трепет перед своим
Все мальчики в той или иной степени боятся своих отцов. Для меня он был богом-королем. Каждый мужчина, которого я видела, отдавал ему дань уважения. По тому, как они кланялись ему, как едва осмеливались встретиться с ним взглядом, можно было сказать, что его боялись и уважали.
Он был крупным и суровым мужчиной. Он говорил медленно и осторожно. Единственным человеком, перед которым он преклонялся, была моя мать. И даже тогда мы все знали, что он босс.
Странно смотреть на него сверху вниз теперь, когда я стал выше. Странно видеть, как дрожит его рука, когда он берет свой бокал вина.
Грета ужинает с нами. Сейчас она чаще всего ужинает с моим отцом. Она была его экономкой, сколько я себя помню. Я бы не сказал, что она мне, как мать… никто не может заменить твою настоящую маму. Но я люблю ее, как семью, и она, безусловно, помогала растить меня.
Грета — одна из тех людей, которые в шестьдесят выглядят почти также, как и в тридцать. Она была зрелой молодой женщиной и юной пожилой женщиной. В ее волосах сейчас больше седины, чем рыжины, но щеки все еще румяные, а глаза такие же ярко-голубые, как всегда.
Раньше она готовила все традиционные итальянские блюда, которые любит мой отец, но из-за постоянных придирок доктора Блума она попыталась сократить содержание жира и соли в его пище, чтобы он не умер от сердечного приступа слишком рано.
Сегодня вечером она приготовила салат из лосося с малиновым соусом. Она налила каждому из нас по маленькому бокалу вина, и я вижу, как она смотрит на бутылку, готовая отругать папу, если он попытается выпить еще.
— Ты очень хорошо справился с Кармин и Риччи, — говорит мой отец своим низким, хриплым голосом.
Я пожимаю плечами, откусывая кусочек лосося.
— Я просто сделал то, что ты всегда говорил.
— Что?
— Ты сказал, что Дон должен быть как царь Соломон, если одна из сторон уходит счастливой, значит, компромисс был несправедливым.
Папа посмеивается.
— Я это сказал?
— Да.
— Я рад, что ты запомнил, mio figlio4. Я хотел научить Данте. Я всегда думал, что он займет мое место.
— Он займет, — говорю я, неловко ерзая на своем стуле.
— Возможно, — говорит папа. — Я думаю, он ставит любовь выше семьи или бизнеса. Его любовь уводит его в другом направлении.
— Он вернется, — говорю я. — Как он вернулся из армии.
Папа испускает долгий вздох. Он не притронулся к еде.
— Когда он завербовался, я знал, что он никогда не будет Доном, — говорит папа.
— Тогда это сделает Неро.
— Неро великолепен. И безжалостный, — соглашается папа. — Но он родился одиночкой. Он всегда был таким.
Я бы согласился с этим раньше… что Неро должен был быть волком-одиночкой. Пока он не удивил меня, влюбившись.