Тяжелая корона
Шрифт:
— Если ты закончишь это предложение, я тебя задушу, — шиплю я Аиде.
— Кэл, ты бы не позволил ему задушить меня, не так ли? — Аида говорит своему мужу.
— Не до смерти, — отвечает он.
— Спасибо тебе, любимый, — говорит она, целуя его в щеку. — Я знала, что могу на тебя рассчитывать.
Прежде чем Аида может возобновить свои дружеские домогательства, на сцену выходит чрезмерно загорелый ведущий, чтобы начать вечерний аукцион скота. У меня нулевой интерес к происходящему, особенно после того, как он начинает перечислять достижения женщин,
Не помогает и то, что половина мужчин в зале улюлюкают или наклоняются вперед через столы, чтобы поглядеть на девушек. Все это кажется отвратительным. Мне неловко находиться здесь.
Идея платить за свидание нелепа, особенно по таким астрономическим ценам. Пять штук, чтобы забрать какую-то потаскушку из высшего общества? Нет, спасибо. И это до того, как ты включишь стоимость любого изысканного ужина, которым ты ее накормишь.
Мне безумно скучно.
— Сколько из них нам предстоит высидеть? — я шепчу Аиде.
— Я не знаю, — она пожимает плечами. — Сколько красивых девушек может быть в этом городе? Мы можем уйти сразу после.
Я бы уехал сейчас, но Аида, Кэл и я ехали вместе, и свет был приглушен до такой степени, что я, вероятно, не смог бы пробраться между столиками, не споткнувшись и не приземлившись кому-нибудь на колени.
Кроме того, слегка забавно видеть, как эти рогатые мужчины практически вступают в драку из-за некоторых девушек. Пара братьев претендует на одну и ту же цыпочку. Когда побеждает старший, младший брат, похоже, готов поднять камень и воспроизвести четвертую главу книги Бытия прямо здесь и сейчас.
К тому времени, как мы добираемся до десятой или одиннадцатой девушки, я начинаю зевать. Прошлой ночью я уснул слишком поздно. На самом деле, каждую ночь на этой неделе слишком поздно. Шампанское действует на меня.
То есть до тех пор, пока я не слышу имя Елена Енина.
Моя голова вскидывается. Я смотрю, как моя валькирия шагает по сцене.
Черт возьми. Я уже забыл, насколько она великолепна. На ней красное платье, которое облегает каждый ее изгиб. С этого ракурса ее ноги кажутся длиной около десяти миль. Она настолько сногсшибательна, что в толпе воцаряется настоящая тишина. Все девушки были хорошенькими, но Елена не красавица. Она чертова чародейка.
Я не могу поверить, что она здесь. Это второй раз чуть более, чем за неделю. Если бы я верил в знаки, я бы подумал, что это очевидное чудо.
Я смотрю на нее с открытым ртом, когда она поворачивается и смотрит прямо на меня. Она замирает, электрический разряд проходит между нами.
Конечно, это не осталось незамеченным моей сестрой. Ничего не происходит.
Аида наклоняется, чтобы прошептать:
— Ты ее знаешь?
Я быстро качаю головой.
— Нет, — лгу я.
— Похоже, ты ее знаешь, — бормочет Аида.
Торги уже начались.
Каждый присутствующий мужчина хочет ее. Цена увеличивается с каждой секундой. Я оглядываюсь на мужчин, делающих ставки, желая оторвать головы каждому из них. Как смеют эти гребаные ублюдки
Мне не нравится, как выглядит кто-либо из них. На самом деле, я их чертовски ненавижу. Особенно Карла Энглвуда. Он высокомерный говнюк, с которым мои братья столкнулись лбами несколько лет назад, когда он пытался заблокировать наши разрешения на строительство башни на Оук-стрит. Он застройщик и такой же головорез, как любой мафиози. Плюс он коллекционирует машины, часы, а женщинами играет в карты. Бьюсь об заклад, он был бы чертовски рад заполучить Елену.
Почему она вообще там, наверху? Я оглядываю столы в поисках ее отца.
Я знаю, как выглядит Алексей Енин. На самом деле я с ним не встречался, но Неро показал мне зернистую фотографию, когда он впервые заменил Кристоффа на посту главы Чикагской братвы. Это была старая фотография времен его службы в КГБ, когда он был молодым и стройным, с тщательно подстриженными усами.
Я замечаю его на противоположной стороне комнаты. Он выглядит почти также, как на фотографии, только одет в смокинг вместо военной формы, немного толще в груди и плечах, теперь с окладистой бородой. Он ухмыляется Елене, довольный тем, что она вызывает такой интерес.
Я тоже его ненавижу. Я не знаю, с какой целью он выставляет свою дочь на продажу, но мне это не нравится.
Я наблюдаю, как война за торги скачет взад и вперед между мужчиной, который слишком стар, чтобы даже подумать о том, чтобы прикоснуться своими морщинистыми руками к Елене, дерзким парнем из братства, который практически пускает слюни на стол, и этим алчным ублюдком Энглвудом.
Я не хочу, чтобы кто-нибудь из них трогал ее.
Если кто-то и собирается пригласить ее на свидание, то это должен быть я.
Не задумываясь, даже не обдумывая то, что я собираюсь сказать, я хватаю свою табличку и кричу:
— Двадцать тысяч!
Каллум смотрит на меня так, будто у меня только что выросла вторая голова. Аида в равной степени шокирована, но затем ликует.
— Какого хрена ты делаешь? — она хихикает.
Парень из братства не может идти в ногу с этим, ему приходится бросить это. Но Энглвуд пронзает меня упрямым взглядом. У нас уже был разговор раньше. Теперь он в восторге от возможности всучить это мне в публичной обстановке, где я не смогу потом выбить ему гребаные зубы.
Ставки между нами меняются, подскакивая с двадцати до двадцати шести тысяч.
Энглвуд выглядит взбешенным, отчасти потому что я уверен, он думал, что наверняка отвезет Елену домой, а также потому, что я разжег в нем огонь соперничества. На кону его гордость, и он не хочет отступать.
Думаю, могли бы сказать тоже самое обо мне. Но мне похуй, что думают эти люди. Я делаю ставку только по одной причине: потому что я хочу снова увидеть Елену. Если ее отец согласился вывести ее на сцену для этого аукциона свиданий, он, очевидно, не против, если кто-то выиграет ночь с ней. Почему это не должен быть я?