Тяжкий груз
Шрифт:
Если с первыми двумя категориями проблем было не много, то в дальний космос по понятными причинам никто спешить не желал, и в ответ на дефицит кадров с небес посыпались бомбы, нацеленные на учебные учреждения и заряженные пропагандой. Одиннадцатилетняя девочка с длинной черной косой, попавшая под одну из таких бомбардировок, однажды на перемене наткнулась на пропагандистский плакат в карикатурном стиле: безликий космонавт, лицо и фигура которого скрывались под толстым скафандром, упирался ногами в невидимую поверхность, а руками толкал перед собой столь же безликую планету, заставляя ее двигаться вокруг безымянной звезды. Надпись снизу гласила «Два триллиона планет ждут, пока сильные духом доберутся до них и слегка подтолкнут», и более мелким шрифтом краткая справка о том, чем люди занимаются в дальнем космосе, и какую пользу это приносит обществу. В одиннадцать лет мозг еще мягкий, и его можно лепить, словно глину. В пятнадцать лет он начинает приобретать четкую форму и твердое агрегатное состояние. Многие мечтали в детстве стать космонавтами, но к пятнадцати годам они
Ирма Волчек уже тогда точно знала, чего хотела от жизни, но лишь смутно представляла, как она всего этого добьется. В свои пятнадцать она имела рост ниже среднего, ничем не выдающиеся физические качества, средние оценки по математике и бурлящие гормоны, мешающие на сто процентов отдать себя учебе. Она пыталась придать себе мотивации, раздобыв копию плаката и повесив у себя в комнате, но вместо объятий того самого скафандра ей упорно мерещились объятия ее одноклассника. Ему стоило лишь обратить на нее внимание, и, может быть, пару раз сходить с ней на свидание, чтобы успешно загородить собой путь к мечте всей ее жизни, но когда Ирма устала ждать конца этой неопределенности, она спросила себя, такие ли «сильные духом» нужны космосу, и набралась решимости сама с ним поговорить. Он быстро и почти безболезненно разбил ей сердце, и после недели омовения подушки своими слезами она поняла, что ее предмет воздыхания освободил ее, сам того не подозревая. Она убедила себя, что это необходимая жертва на пути к дальнему космосу, и почти поверила, что эта жертва была ее решением, а не чужим.
Поступила она в академию лишь благодаря достаточно низкому конкурсу, пересдаче вступительных экзаменов и щепотке удачи, и последующие пять лет казались чистым сумасшествием. Ради повышения успеваемости она прибегала к помощи стимуляторов, которые чередовались с седатиками, обманывала, списывала, мухлевала и терпела все те испытания, в которых сжульничать было невозможно. Пару раз ее чуть не выгнали за дисциплинарные нарушения, и еще один раз за неуспеваемость, но каждый раз она успешно брала себя в руки и выкручивалась. Проходя курс глубинной подготовки она впервые столкнулась со смертью и едва не утонула, ощутив на себе все прелести азотного наркоза, а во время курса высотной подготовки совершила один из самых тяжких грехов, подравшись со своей напарницей. При всем этом она не была самой худшей на курсе, но однозначно была худшей из тех, кого выпустили из академии с дипломом вместо башмачного следа на брюках.
Спустя три экспедиции она физически ощущала, как выросла над собой и набралась уверенности, а когда в ее экипаже впервые заговорили о машине времени, она вдруг начала фантазировать о том, как вернется на тринадцать лет назад и изобьет саму себя до полусмерти, выкрикнув при этом что-нибудь мотивирующее про сильных духов, двигающих планеты.
Так или иначе, она прошла через все испытания и теперь она настоящая космическая дальнобойщица, которой доверили управлять самой мощной машиной в истории, но ей упорно казалось, что она так и не стала тем самым космонавтом с обложки. С того момента, как ее буксир пришвартовался, она на пару с Вильмой официально стали бесполезными, потому что ни штурман, ни оператор не требуются кораблю, который никуда не летит. В этом случае они должны были просто делать посильную работу, выходящую за рамки их специальностей, и именно Ирме давали работу, с которой справился бы любой дурак. Сначала она из грузоперевозчика переквалифицировалась в грузчицу, затем в кладовщицу, а затем и в специалиста по топтанию палубы. Ленар практически вслух приказал ей ничего не делать, но она была оператором, а им свойственно было нервничать, когда их судно дрейфует без тяги, а им самим при этом нечем занять руки и голову.
Когда наступило корабельное утро, она поднялась пораньше, сделала скомканную зарядку, смыла с себя остатки сна холодным душем и убедила Ленара уступить ей очередь дежурства по кухне. В тот день была очередь Ленара, а задача была сложнее обычного — удовлетворить потребности девяти желудков, поэтому он не возражал.
Кают-компания не была рассчитана не девятерых, но Ленар настоял, что совместный завтрак поспособствует командному духу, и раздобыл дополнительные стулья. Ирма приготовила космическую гранолу на десять персон и почти не ошиблась — Радэк и Густав потребовали добавки. Ей нравилось готовить. Приготовление пищи было творческим и общественно полезным трудом, похвалы за который выдают практически сразу. В перерывах между комплиментами дежурной по кухне и отвлеченной болтовней собравшиеся обсуждали план дальнейших работ, а Ирма стояла в стороне, слушала и ждала, когда назовут ее имя. Она чувствовала себя в точности как когда ей было пятнадцать лет, и издалека смотрела на Ленара, выжидая, что тот обратит на нее внимание. Когда она не дождалась, и завтрак закончился, старый сценарий повторился: она задержала его в коридоре, попросила какую-нибудь ответственную работу и испытала разочарование от ответа. Согласно его плану работ шесть человек выйдут наружу для продолжения демонтажа зажимов и подготовки станции к отправке, Вильма будет дежурить в радиорубке, Петре будет сидеть на месте и ничего не трогать, а Ирма будет сидеть и следить за тем, чтобы Петре ничего не трогал. Ленар говорил это настолько пренебрежительным тоном, что практически не скрывал, что ему плевать на Петре и все
Когда-то давно скафандры представляли из себя набор элементов, в которые человек был физически не способен упаковать себя без посторонней помощи. Затем придумали антропоморфную герметичную коробку, в которую упаковать себя было делом пяти минут. А затем нашли компромисс. Скафандры сильно усложнились и обзавелись множеством дополнительных деталей, но при этом их стало возможно разбирать по частям и собирать на собственном теле без необходимости в дополнительных руках. В космосе было очень важно быть самостоятельным. Тем не менее, лишние руки заметно облегчали и ускоряли процесс облачения космонавта в снаряжение внекорабельной деятельности. Ирма понимала это, но так же она понимала, что застегивая зажимы на своих товарищах она не столько совершает полезное дело, сколько пользуется поблажкой.
Всем хотелось чувствовать себя полезными.
Ленар с Ильей были последними, и пока она снаряжала их в предшлюзовом холле, они увлеченно обменивались подробностями того, как они будут взрывать зажимы фаркопа на вентральной колотушке. Илья, будучи уже почти готовым, первым вовлек Ирму в разговор вопросом:
— Ирма, скажите, а что такое хоккей?
Она закатила глаза к верхней палубе и подумала над ответом пару секунд. Для некоторых колоний хоккей был утраченным видом спорта из-за сложности организации ледового катка. Если климатическая зона не допускает температур, при которых замерзает ближайший водоем, остается лишь построить закрытый стадион и снабдить его холодильными установками. У колонистов, которые только что высадились на планету и бросили все силы на обустройство жилья и производство пищи, такой роскоши просто не было. К тому моменту, когда колония развивалась достаточно для строительства стадионов, идея игры в хоккей уже никого не интересовала.
— Это как футбол, только на льду, — пояснила она.
— Ого! А игрокам не скользко бегать по льду?
— По льду не бегают, а катаются на коньках.
— Ммм… — протянул он в задумчивости, — что такое «коньки»?
— Обувь, у которой к подошвам прикреплено толстое лезвие.
— Зачем?
— Ну, я даже не знаю, как объяснить… — растерялась она, — чтобы уменьшать сопротивление, и при этом обеспечивать поперечное сцепление. Звучит, наверное, дико, но при должной сноровке коньки сильно облегчают передвижение по льду.
— Но, если у них на подошве лезвие… — еще неувереннее протянул Илья, — тогда как же ими пинают мяч?
— Так, Илья, хватит отвлекать моего оператора, — грубо вмешался Ленар, и Ирма вернула внимание в его скафандр. — Я где-то у Вильмы видел спортивный журнал, там вы все увидите и поймете.
Илья уже почти собрался. Его голова выглядывала из скафандра, словно голова черепахи из панциря, не спеша прятаться за гермошлемом, выжидающе наблюдая за сборами напарника. Ленар упрекнул его за то, что ребризер в его скафандре работает впустую, на что Илья лишь выразил нетерпение. Ленар принял его нетерпение и передал его Ирме. Ирма вздохнула, прикусила язык и продолжила помогать своему капитану молча.
— Илья, наденьте гермошлем, — раздраженно настоял Ленар.
— Зачем?
— Не знаю, проверьте радио что ли…
Довод был сомнительным, но Илья не нашел чем возразить. Совершив опасные движения, которыми рисковал разбить себе голову, он ловко спрятал за гермошлемом свое лицо. Раздался щелчок. Жестом руки он показал, что скафандр исправен и герметичен, и начал выбирать клавиши на своей запястной клавиатуре.
Чувства, которые испытывала Ирма, краем глаза вылавливая каждое его движение, были целым коктейлем из эмоций и воспоминаний. Ее отношения со скафандрами были самыми насыщенными отношениями в ее жизни. Их знакомство, как и у всех, началось с чувства дискомфорта, которое плавно начало перерастать в ненависть, а затем в привычку. После миновала стадия, когда Ирма едва не заработала психологическую травму на всю жизнь. Жидкость, которой можно было дышать, называлась перфторуглеродной эмульсией, и Ирма никогда ей не дышала, но почему-то сравнивала свои попытки заново научиться доверять скафандрам именно с жидкостным дыханием. Оказавшись в жидкости, даже если человек понимает, что может безопасно ей дышать, не захлебнувшись, инстинкты упорно поднимают тревогу, побуждают панику и заставляют тело отчаянно бороться за выживание. Что-то подобное она испытывала внутри скафандра раз или два, но затем заставила себя сделать отчаянный глубокий вдох, и ее древние инстинкты начинали успокаиваться. Она прекрасно понимала, что космонавт, который боится скафандров, — это позор всей космонавтики, и решила, что с этим надо что-то делать. Раз за разом она пользовалась любой возможностью для того, чтобы залезть в скафандр, даже если ей не требовалось выходить из шлюза. Запечатывая себя наглухо, она приучала свое тело и разум к защитному снаряжению, попутно расходуя ресурс ребризера. Инженеры, проектировавшие скафандры, приложили к их созданию немало смекалки и накопленного веками опыта проектирования средств индивидуальной защиты, но так и не сумели сделать их комфортными. Они были громоздкими, малоподвижными, жаркими и делали половину органов чувств человека абсолютно бесполезными. Ирма заставляла себя терпеть все эти испытания до тех пор, пока не начала получать от этого почти мазохистское удовольствие. В особо тяжелые смены, теряя в скафандре около двух литров пота, она предпочитала сравнивать это с походом в сауну, и самым страшным кошмаром, который мог произойти внутри скафандра, стал для нее внезапный зуд между лопаток.