Тяжкий груз
Шрифт:
В детстве, когда во время игры она сидела на скамейке запасных с клюшкой в руках, наблюдала за шайбой и слушала, как лезвия коньков шумно высекают мелкие кристаллики изо льда, ее трясло от желания немедленно выйти на лед и выплеснуть накопленную энергию. Теперь же, помогая своим коллегам в сборах, она снова оказалась на злосчастной скамейке запасных, вынужденная наблюдать за тем, как другие работают, и дрожать от распирающего ее энтузиазма. Она уже не помнила, когда в последний раз выходила в скафандре за борт, но четко осознавала, что это было слишком давно. Ленар в этом вопросе был непреклонен.
Скафандр Ильи издал неразборчивые звуки. Когда Ленар попросил его повторить, Илья оттопырил указательный палец и отвернулся — он говорил с радио. Прислушавшись к искаженным звукам, Ирма поняла, что он кого-то вызывал, снова и снова повторяя одну и ту же фразу. Не сложно было догадаться, что радио ему не отвечало.
— Ленар, — прокричал он из-под шлема, — я не могу связаться с радиорубкой.
— Радио сломалось?
— Нет, радио в порядке, — ответил он и освободил свою голову от гермошлема. — Пассивный сигнал есть, но Вильма не отвечает.
Ноздри Ленара слегка раздулись от тихой ярости, и его можно было понять — вот уже четыре человека вовсю работали за бортом, а Вильма до сих пор не соизволила занять дежурство в радиорубке. Ленар оглядел защитный панцирь, в который Ирма его заковала по самую шею, и сделал три громких размеренных шага, едва не потеряв равновесие от злости. Его палец ткнул в кнопку на интеркоме, и Ленар громогласно произнес:
— Вильма!
— Да, как раз хотела с тобой связаться, — последовал ответ почти без задержки.
— Где тебя носит?
— Я в радиорубке.
Он бросил на Илью недоверчивый взгляд, словно о чем-то спрашивая, и Илья ему так же безмолвно ответил. Ирма не поняла, как, но они поняли друг друга.
— Илья говорит, что не смог с тобой связаться.
— Я не могу настроить радиостанцию.
Ленар застонал от услышанного.
— Вильма, тебе не кажется, что из тебя выйдет плохой капитан?
— Радиостанция не принимает мой пропуск, — пояснила она. — Кажется, мой пропуск испорчен.
— Уверена?
— Ну… — неуверенно протянула она. — Когда я вставляю свой пропуск, Марвин распознает меня не как Вильму Буткевичуте, а как кусок мусора. Видимо, когда я гуляла по «Магомету», что-то размагнитило мой пропуск.
— Ладно, сейчас я к тебе поднимусь. Жди, — произнес он и выключил интерком. — Ирма, помоги мне раздеться.
Ирма была готова поклясться, что одевание и раздевание капитана точно так же не входило в ее обязанности, но давно смирилась с мыслью, что Ленар решает, когда ей спать, когда ей есть и когда дышать.
— Илья, на «Магомете» есть оборудование, которое может размагнитить пропуск?
— Конечно, — усмехнулся он. — Полно. Правда, большая его часть находится в плавильных цехах и уже полвека не работает. Скорее всего, в каком-то плазмопроводе дал брешь магнитный щит. Ничего серьезного.
— Надеюсь, что так. Но вы мне все же укажите
— Кстати о пропусках, — вдруг воскликнул Илья, словно о чем-то вспомнил. — Если пропуск Вильмы действительно испорчен, вы не могли бы отдать его мне? Мне как раз для работы нужна какой-нибудь тонкий кусок пластика.
— Вы очень нескладно врете, — с ходу бросил Ленар, помогая Ирме освобождать себя от панциря. — Просто признайтесь, что вы хотите завладеть ее фотографией.
Его сконфуженный вид последующие пару секунд говорил о глубокой задумчивости.
— Я бы хотел, чтобы это осталось тайной, — наконец-то прозвучал от него правдоподобный ответ. — Это станет проблемой?
— Я не могу запретить вам испытывать к Вильме теплые чувства, — холодно ответил Ленар, от нетерпения начиная резкими движениями пытаться вырваться из скафандра. — Если вы пообещаете, что мы доберемся до космопорта без приключений, я выполню вашу просьбу.
— Обещаю.
— Я хотел сказать, вообще без приключений. Никаких драм, никаких ссор, никаких конфликтов, и уж тем более, — перешел он на злобное рычание вперемешку с глубоким утробным отвращением, с которым обычно рассказывают о какой-то мерзости, — никаких служебных романов.
— Обещаю, — решительно повторил Илья.
Возможно, при слегка иных обстоятельствах Ирме вся эта сцена показалась бы смешной. Двое мужчин вступили в сговор из-за того, что один из них явно влюблен в подчиненную другого, а предметом сговора была лишь маленькая фотография, заламинированная в испорченном пропуске. Они пообещали друг другу хранить тайну, но все это время Ирма стояла рядом, распаковывала Ленара и была ненужной свидетельницей неудобного разговора, которой никто не придал значения. Она была самого низкого роста во всем экипаже, но еще ни разу она не ощущала себя настолько маленькой.
Поскольку все во вселенной находится в движении, а навигация в межзвездном пространстве сильно затруднена, было очень сложно ответить, в какой точке пространства находится буксир Ноль-Девять. Так же трудно было сказать, как давно они пришвартовались к мертвому буксиру Пять-Восемь, поскольку скорость течения времени была величиной непостоянной. По объективным меркам прошла уже, наверное, неделя. По меркам бортовых часов, работающих без поправки на релятивистские эффекты, без малого шесть дней. По ощущениям Ленара прошло около месяца, и он устал от одного лишь чувства, что его корабль просто плавает в пространстве, привязанный к трупу другого корабля. Он привык никуда не торопиться, но с каждым днем дрейфа привычка отбивалась все сильнее.
На первую палубу он взбежал практически бегом — его подгоняло желание как можно быстрее помочь Вильме и вернуться в скафандр прежде, чем его окончательно покинет рабочее настроение. Он прямо так и предстал перед Вильмой, в обтягивающем гигроскопическом белье и «трусах высокой впитываемости». Прошла уже целая вечность с тех пор, как он перестал стесняться показываться на людях в таком виде, но космонавтов всех возрастов, должностей и рабочего стажа объединяла привычка избегать в своей речи слова «подгузник».