Тяжкий груз
Шрифт:
— Я не доверяю людям, которых вы спасли, — выдохнул он с некоторым облегчением, и на этот раз Ирма ему поверила. — Они очень скрытные. А знаете, что говорят про скрытных людей?
— Что?
— Про них говорят, что им есть что скрывать.
— Мне кажется, что у вас какая-то паранойя.
— Не могу это отрицать, но предпочитаю убедиться наверняка. Скажите мне, много ли раз с вами случались такие внезапные пробуждения на полпути?
— Вы ни у того человека спрашиваете. Я проработала на этом корабле всего три с половиной рейса.
— Признайте, что у вас на корабле творится какая-то необъяснимая чертовщина, и эта чертовщина началась с того самого момента, как вы подобрали
— Вы что, боитесь их?
— Нет, конечно! — оскорблено прошипел Петре, и это прозвучало слишком вычурно, чтобы быть правдой. — Не надо тут выставлять из меня последнего труса.
— Тогда почему вы прячетесь от них в уборной?
— Чтобы дать им возможность побыть наедине.
— Петре, вы и сами весьма скрытный и загадочный человек, — начала Ирма терять терпение. — Вы постоянно строите какие-то интриги в тайне ото всех, а правду из вас приходится клещами вытаскивать. Пока что это вы тут самый главный возмутитель спокойствия.
— Тогда скажите мне в лицо, что у вас не возникало ощущения, будто они вам многого недоговаривают, — бросил он ей вызов взглядом.
— Не скажу, — призналась она, отведя взгляд. — Я тоже им не доверяю, но это не повод прятаться от них в уборной.
— Уверен, что это они как-то связаны с аварией на вашем корабле, но они вам в этом не признаются, а убедить их признаться вы не сможете. Однако, пока мы здесь, а остальной экипаж в лазарете, они в комнате отдыха совершенно одни, и могут начать обсуждать то, что не решатся обсуждать при посторонних.
— Как мы с вами сейчас? — спросила Ирма с издевкой.
— Да! — не понял Петре издевки. — Мне нужен был лишь повод, чтобы отлучиться самому и убедить вас пойти со мной. И чем больше времени мы им даем побыть без лишних свидетелей, тем выше шанс, что камера, которую я оставил включенной, запишет что-то, что обличит их с потрохами.
Она попыталась вспомнить, где Петре оставил камеру. И вспомнила. Его камера лежала в чехле, который находился в шкафчике. Камера не может доставить людям дискомфорт, если ее не видно, но если у камеры хороший микрофон, то она превращается в подслушивающее устройство. Это было хитро, бессовестно и запрещено законом, и при других обстоятельствах Ирма обязательно отругала бы Петре за такое поведение, но в тот момент ее почему-то взволновала совершенно другая вещь.
— Вы что, только ради удобного повода оставить их наедине съели целую банку фасоли? — спросила она громче, чем рассчитывала.
— Я не люблю лгать, — признался он. — Особенно перед профессиональными лжецами, которые способны раскусить меня в один миг. Если приходится лгать, то лгать надо грамотно, чтобы ваша ложь не только сошла за правду, но еще и являлась ей.
В тот момент она и сама прекрасно понимала, что ее глаза подобны двум лунам — такие же круглые и огромные.
— Петре, вы очень странный человек.
23. Неудачники
Во всем, что касалось опыта космических путешествий, Петре с Ленаром являлись полными противоположностями.
Ленар так давно работал в космосе, что это с лихвой хватало на одну человеческую жизнь. Вид звезд ему приелся, мысли о бесконечности окружающего его пространства навсегда покинули его голову, перспективы задохнуться в космическом вакууме воспринимались им как неприятности, которых можно избежать, если принять меры предосторожности. Космос засел в его теле паразитическим организмом, укоренившимся в глубоких слоях слизистой оболочки, и был готов сопротивляться инвазивному лечению.
У Петре же был сильный иммунитет. Его организм отторгал космос, сопротивлялся любому вторжению
Наверное, они знают свое дело.
Эту мантру Петре периодически нашептывал себе перед сном до тех пор, пока не случилось то роковое утро, когда последние крохи иллюзорного чувства контроля покатились к чертовой матери. Когда он понял, что корабль больше не слушается своего экипажа, доверять официально стало некому, а как только он услышал через интерком, что аварийная ситуация на корабле была рукотворной, в его груди все перемешалось. Старые страхи начали накладываться на новые, вопрос доверия был резко вытеснен вопросом недоверия. Кому он не доверял сильнее всего? На этот вопрос у него было готово сразу три ответа. Это была троица самых скрытных людей в радиусе нескольких световых лет, которые уже пережили аварию на другом корабле, которые были причастны к смерти как минимум одного человека, и которым, к его удивлению, все еще было что скрывать. То, что сделал Петре, не было его профессиональной дурной привычкой, а скорее актом отчаявшегося человека, который не захотел сидеть сложа руки и ждать, пока все разрешится без него. Он знал, что его действия противозаконны, и именно это побудило его прибегнуть к ним. Больше никто бы не решился.
Его план был прост, а любые вещи тем надежнее, чем проще. Он включил запись на своей камере, дождался, пока его завтрак попросится на волю, и пожаловался Ирме на плохое самочувствие. Казалось бы, что мешало взрослому мужчине самостоятельно добраться до уборной и излить душу своему нержавеющему другу? Но когда человеку плохо, Ирма не могла быть безучастной. Ведь это была Ирма.
С наступлением условного вечера все начали разбредаться по своим спальным полкам. Даже глухой понял бы, что этот условный вечер был нетипично тихим для помещения, наполненного воздухом и девятью людьми. Сну всегда предшествовали какие-то разговоры, обсуждения, обмен впечатлениями и прочие легкие умственные нагрузки, чтобы мозгу было легче погрузиться в страну космических сновидений, но только не на этот раз. Было тихо, и любое произнесенные слово было вынужденной мерой или нервным шумом, пытающимся немного разбавить неловкое молчание. Воздух становился вязким под тяжестью клубящихся мыслей, которым воспретили сгущаться в звуки, и тогда стало ясно окончательно — на этом корабле больше никто не испытывает комфорта. Петре пытался узнать, есть ли какие-то способы вернуть контроль над кораблем, и самый емкий ответ ему выдал Эмиль:
— Конечно есть! Куча! И все они сводятся к тому, что мы должны что-то сломать.
Тогда Петре понял, что день прошел зря, и попытки достучаться до электронного мозга корабля застряли на стадии нелегкого выбора — что не жалко сломать?
Он выждал еще немного времени, чтобы убедиться, что никто не захочет перекусить перед сном. Дав Ирме сигнал, он достал свою камеру из шкафчика, и они удалились в кают-компанию. Им не пришлось ничего говорить или объяснять. Если корреспондент вдруг берет свою камеру и удаляется в другое помещение вместе с одним из членов экипажа, то тут и дураку станет понятно, что они отправились вовсе не шпионские интриги плести.