Тысяча и одна минута. Том 1
Шрифт:
И долго он шел так, бился-маялся, переплывал реки быстрые, переправлялся чрез болота тонкие, продирался сквозь кусты частые терновые, сквозь леса темные-дремучие… и не заблудился он, прямой путь на восход солнца держучи, и не утомился он царевны отыскать надеючись…
Чрез время немалое, прошедши путь дальний и проведши в дороге дней число довольное, вышел царевич на поле широкое. И поле то маком позасеяно, цветами пестрыми изукрашено… и клонит дрема царевича и хочется ему соснуть-отдохнуть, от пути-дороги дух перевесть; но видит он, вдали что-то чернеется… перемогает себя царевич, переламывает, не хочет он остановиться
Подошел царевич, дивуется: стоит избушка на курьих ножках, шевелится-ворочается… царевич слыхал, что есть-де в иных царствах таковые хатки строются, так он это вспомнивши поговорку и вымолвил:
Избушка, избушка! Стань к лесу задом, Ко мне-передом!..И по сказанному, по приказанному избушка перевернулася, стала задом к лесу, передом к Ивану царевичу.
Ступил царевич на крылечко, вошел в избу, сидит подле печи баба-Яга, старушка почтенная, сидит она дело делает: лен прядет, нитку ведет, песенку поет, думу думает; а вошел царевич, встречает его словами приветными:
«Здравствуй, царевич Иван! откуда Бог несет, куда твой путь идет и волею, аль неволею?..»
– Не льзя сказать, чтобы вольной волею, а больше таки своею охотою, бабушка!
«Да охота пуще неволи, родимый мой, а какое дело с тобой случилося, какая беда приключилася, что ты идешь нет и в такую дальную сторонку?..»
– Да вот так-итак, молвил царевич, и рассказал ей всю правду истинную; что вот-мол, виноват, покорыствовался, чего нельзя, а я сделать хотел, думал с барышем остаться, ан в наклад попал!
«Так, царевич» поддакнула баба-Яга, на незнамый прибыток надеяться нечего; однажды вишь было так…
Побаска первой бабы-Яги
Ставила баба в печь двенадцать пирогов, а вынула, видит тринадцать их; баба было, сдуру, радехонька: она думала пирог пирога родил, ан, поглядит, одного розарвало… Вот-те тетка находка, держи-тко карман!.. и пирог то негоден и начинки нет.
«Так-то и с тобой знать, царевич-свет!.. Ну, да то хорошо, что неутайчив ты: рассказал мне всю правду сущую; за то я, как смогу помогу; только смотри и сам не плошай!.. Видишь ли: знаю я царевну Квакушку и знаю её матушку, Хитросвету волшебницу!.. Добра и умна она, а кто провинится не потачлива!.. Ну да не робей, царевич, взойдет солнце и к нам на двор, этому делу еще у тебя побывать в руках, что затеял, авось дождешься. Скажу я тебе по правде, только выслушай, и мимо ушей не пропускай тех речей! Бывает у меня невеста твоя, царевна Квакушка, прилетает ко мне она серой утицей и садится вот тут, окол меня; подстереги ее, сядь хоть под стол да прикройся столешником, и только она прилетит, старайся поймать, ухватить; схватишь держи, не выпусти, хотя и будет она на разные манеры перекидываться; как умается да натешится, оборотится вертепом она, ты и хрясь пополам, тогда и станет твоею царевна Квакушка!»
Царевич чуть не в ноги бабе-Яге, – ах, ты моя раскрасавица!.. Да я тебе за это сошью телогрейку штофную, али кофту куплю шитую… и платок, пожалуй, и всякой всячины!..
«Спасибо, ненадо; я ничего, царевич, себе не потребую, это не то, что у и с,
И напоила, накормила Яга царевича, и спать уложила, и разбудить в пору обещалася.
Чтож, и действительно: уснул ли царевич, али нет еще, а вдруг его баба-Яга толк под бок: «Вставай-ко царевич Иван! летит серая утица!» Так и вскочил царевич наш, точно его холодной водой вспрыснули, зараз пырь под стол!
Прилетела серая утица, села она окол бабы-Яги – я начала свои перушки обирать-общипываться; а царевич не спал, не зевал… Как хватит за крыло серую утицу и выскочил из под стола и стоит-глядит, как-то вывернется?.. Серая утица закрякала, рванулася-встрепенулася, глядь в руках у доброго молодца!.. пришло ей невзгодье великое: или убиться, смерть получить или отдаться, покориться доброму молодцу!..
И стала уточка перекидываться, серая перебрасываться и голубкой сизокрылою, и малой птицей синицею, и тьпьфу дурно вспомнить, мокрой курицей!.. а царевич все держит за крылошко… И стала она перекидываться на другую стать, разной поганой зверюкою… и вдруг метнулась, стала змеей, скверной гадюкой шипучею!. Испугался царевич и выпустил, и вспорхнула из окна серая утица!.. Тут-то царевич Иван и вспокаялся, и сам себя он ругал и баба Яга пеняла не мало, зачем царевну Квакушку из рук упустил.
– Ктоже думал, молвил царевич в оправдание, что невеста моя мне змеею покажется?
«Да ведь твое дело было выждать, чтобы она в твоих руках вертеном была!» примолвила баба-Яга.
Ну да так-сяк, а дело потеряно, за хвост не удержисься, коли гриву упустил, идет пословица; думай не думай, а деньга не грош!
Баба Яга говорит царевичу:
«Теперь как царевич хочешь, так и делаешь; в руки давала, а ты брать не умел; так, если не желаешь опять твоей невесты искать, то домой вернись, я дорогу покажу, а если еще хочешь маяться, то я могу совет тебе дать и путь показать, больше от меня ничего не спрашивай.»
Царевич опять куда тебе! на тот свет, говорит, пойду, а царевну найду; только удружи, путь укажи!
«По мне пожалуй» отвечает Яга, «от чужого труда меня пот не проймет, иди себе! А вот-те, на дорогу, ниток клубок, выйдешь из хатки, так кинь его и куда он покатится, то и ты иди в ту сторону… и придешь ты чрез время немалое, может и чрез несколько днейночей, а может и неделей не управишься, придешь ты к другой избушке, к такой же, как моя, так же выстроенной, и найдешь ты там вторую сестру мою; ее спроси, что она тебе скажет посоветует, то ты, если исполнишь, как надобно, то быть таки царевне Квакушке женой твоей!..»
На ту речь царевич поклон да и вон – некогда тут мешкать перчетверживать, надо скорее жену добыть, увидеть опять ненаглядную, прижать ее к сердцу верному.
Побежал наш царевич опрометью и хоть не нагонит клубка, все царевичу кажется, что лениво клубок катится; и часто бегучи царевич остановится, да что-то руками цап-царап!.. а после плюнет, да и вымолвит: «тьпьфу ты пропасть, так и мерещится, что ее ловлю!»
Долго ли наш царевич бежал, неведомо, а прибежал таки ко второй избе, и, хоть больно царевич на пути умаялся, а сей час же проговорил, без отдыха: