Тысяча и одна минута. Том 4
Шрифт:
Жид опять замолчал. Хорошо бы, думает он, так сменяться: лошадь его лучше моей, Мокша точно такую мне и за четыре дуката не отдавал… да к тому же бы цыгану пришло и стеречь по ночам.
– Так, Урывай, душа моя, ты меня я не потешишь?
«От чего же не потешить.»
– Ну, уступи же коня своего мне, а моего себе возьми.
«Изволь; давай дукат.»
Так и этак бился с цыганом жид, наконец уладился, сменял лошадь и придал цыгану карбованец.
Приехали в деревню, чуть не хуже первой. Пришло ночевать.
– Ну, – говорит, улыбаясь, хитрый жид, – теперь, Урывай, сердце
«Ну, этого я не думаю, отвечал цыган: мой пегий, так его вор побоится взять: из окон увидят, как его поведет; а вот твоего, коли глазом не увидит, то найдет ощупью, да и уведет так, что и собаке невзапримету, не только человеку увидать.»
– Э, Урывай, душа моя, поддел же ты меня, Еврея честного.
«Что ж делать, я тебе говорил, что мне меняться охоты нет, ты сам приставал…. теперь знаешь-понимаешь, так и смекай: коли в карты играешь, так масть замечай!»
И пришло жидку опять продежурить ночь.
Едут на третий день, путь лежит к городу. Цыган уже и сам задумал расстаться с жидком хитрым Иоською: завтра, думает, базарный день, может сюда за нами следом катит, своего верного коня отыскивать, пусть же он без моей помощи найдет его у своего друга любезного Иоськи хитрого; а мне за добра-ума убраться в другую сторону… Так размышляя, уже хочет проститься с жидком, как вдруг тот прыг с лошади, схватил что-то с земи да и на седло опять…
«Чур вместе!» закричал цыган; «что ты честный Еврей нашел?.. давай, поделимся.»
– Урывай, душа моя, я один нашел, мне одному и следует.
«Нет брат, это не ладно, мы вместе ехали, покажи, что такое?»
– Да ничего там, пустошь, право дрянь, Урывай, сердце мое, не стоит и говорить про это.
«А, зверье какое-то,» сказал цыган объехавши но другую сторону Иоськиной лошади. «Покажи-ко сюда! Ба! заяц да лисица, только застреленные, видно охотник обронил… Ну, как хочешь честный Иоська, давай делить: мне же надо теперь ехать в другую сторону; я хотел-было уже так проститься с тобой, без магарыча, ан вот Бог нам находку послал.»
– А разве ты хочешь ехать от меня? спросил хитрый жид обрадовавшись.
«Да, надо разъехаться, делать нечего: мой путь лежит в другую сторону.»
– Ну, коли так, уже на прощаньи зайца возьми, Бог с тобой.
«Да чтож это за половинный дележ? заяц не стоит лисицы, дело известное.»
– Да Урывай, душа моя, как же нам иначе разделить, рассуди ж: ведь тут видишь два зверя и нас двое, так как же иначе?
«Да что долго толковать, давай опять бросать жеребий, вот и кончено.»
– Ты опять обманешь меня, Урывай, душа моя, право лучше зайца возьми!
«Как обману?… я разве тебя когда обманывал?.. Да вот гляди: я напишу две записки, и положу в шапку, а ты вынимай, и что ты себе вынешь, то и будет твое, а что у меня оставишь, то мое…»
Подумал-подумал жид и согласился; что долго перекоряться, лишь бы поскорей от цыгана отделаться. – Ну, говорит, давай на счастье, видно делать нечего.
«Вот и ладно; вот две записка я и напишу: в одной – лисица мне, а заяц тебе, а в другой – заяц тебе, а лисица мне.… Ну, вынимай же, давай смотреть… что? вишь: лисица мне, а заяц тебе!.. Ну, скажешь
Взял, вздохнувши, зайца хитрый жид и махнул рукой. – Экой, думает себе, навязался непутный цыган; и продувной такой плут и счастливый, ни в чем ему неудачи нет!
После этой дележки и разъехались наши сопутники-товарищи. Если им придется опять когда съехаться, то и я опять еще что нибудь расскажу про них вам, люди добрые; а теперь пока довольно и этого.
«А к чему ты лам, дядя Пахом, рассказал это про жидка и цыгана? какой тут толк есть?» спросил, выслушавши сказку, молодой парень, который во всем до толку добирался.
– Да тут только в том и толк, – отвечал Пахом, – что если хочешь быть кому товарищем, то не ищи, что бы обмануть-провести его, не то навернется такой, что тебя самого обделает в четверо!
XII. Сказка о мужичке-простачке, что учил других смышлености
В некоем селе, али в деревне чтоль, вы чаи ее и видывали: в ней почти все избы крыты соломою, а заборы из плетня улажены; мужички ходят в лаптях с онучами, бабы носят кички с низаными подзатыльниками, а ребятишки и летом и в жары, и зимой и в мороз, ходят зачастую по улице в чем мать родила. Управитель там такой строгой, что без кнута в поле не выедет, а барин такой ласковый, что когда принесут ему оброк, то он не только без крику возьмет, а еще иногда и спасибо вымолвит.
Ну так в этой-то самой деревне жил мужичек Мирон, а кто говорит, что его Макаром звали, да для вас, я думаю, все равно, положим хоть он и Мирон был.
Был он не то, что бы глуп совсем, для деревенского обиходу туда и сюда, годился бы, да случись на беду, что пожил он года с два на барском дворе и нагляделся как бояра живут, как они по утрам в постеле еще, не умывшися-не помолившися, пьют воду теплую-сыченую, с молоком да с сухарями сдобными, видал, как обедают, не просто-де едят руками, аль только ложками, ан у них на это и другие разные инструменты есть, и железные и серебряные, и хлеб бояре не просто едят, все только себе в рот кладут, а наделают разных катышков, да собак, что около стола ходят, и потчивают, и прочее боярское житье-бытье повидал Мирон; так вот он, принявшись опять за соху, после житья в боярских палатах, стал себе думать-раздумывать: что это-дескать я в деревне живу, толкусь между олухами?.. Да дай же лучше я в город пойду; малой я смышленый и знающий, хоть давненько в боярских хоромах жил, а немногое позабыл, сумею еще и пол подмести и с тарелки слизнуть, буде лакомый кусок останется; а в городе, слыхал я, ловким-смышленым житье-раздолье, да в городе тоже и дурней много небойсь, так мне не будет накладно, я же их поучу уму-разуму, а ума у меня-таки, чтож, нечего сказать, не обидел Бог!..
Дядя Мирон видно не слыхивал, что вишь овсяная каша хвалилась, будто с коровьим маслом уродилась, да люди плохо этому веру имут.
Покалякавши так раз-другой, а может пятый-десятый и более, порешился Мирон в город идти, учить православный люд смышлености; и стал собираться в путь-дорогу, не помолясь порядком Богу, не попросивши советов у старых людей, не разведавши, как живут в городе. Да куда ему и разведывать: сам все знает, сам всему горазд… Эх, эх, не при нас-то сказано, часто так: иной что поросенок в мешке, света не видит, а визжит на всю улицу.