Тысяча и одна ночь Майкла Дуридомова

Довлатов Марк

– И как ты догадался. Может ты немножко вуду?

– Да, Бет… эээ… я хотел сказать…

Ударила молния, за домом разорвал воздух раскат грома, пошел дождь. Топик на девушке стал растворяться, появились темные изюминки – Михаил не мог оторвать от них глаз.

– Ты куда это смотришь?

– На… на тебя.

– И что?

– Я подумал…

– И что придумал?

– Дождь…

– Да ты мыслитель, Мишка.

– Может мы…

– Споем? Станцуем?

– Нет. Может мы… спрячемся… от дождя.

– Под лавочку?

– Можно… ко мне зайти… кофе выпить…

– Долго ты думал?

– Ну не хочешь, как хо…

– А у тебя какой кофе?

– Арабика, Nadin – «Королевская корона».

– Корона, говоришь. Ну пойдем. Арабику я люблю.

The Great Love of Michael Duridomoff

Михаил поднял руки девушки вверх и прижал к краям подушки, она выгнулась, сжала его бедрами, шумно

выдохнула, вырвала руки, вонзила ногти ему в плечи, потом оттолкнула его к спинке дивана, повернулась и встала – он успел шлепнуть ее по круглой попке.

– Нууу…, – Бэла в полуобороте нахмурила брови, но тут же рассмеялась, показала ему язык и пошла в ванную. Михаил вытянулся на спине, поежился от прикосновения простыни к плечам, забросил руки за голову и расслабленно стал ловить шарики мыслей, перекатывающихся у него в голове. Это сколько уже. Четыре месяца. Четыре месяца прошло с той майской грозы, что дала ему эту девушку. А ведь дождя могло не быть… и ты бы так и не увидел… ее… сквозь блузку… и у тебя бы не было сейчас… а сидел бы ты со своим факелом… и пялился в монитор…

Бэла так и дежурила по ночам в больнице, только дежурств добавилось – для домашних. У нее был свой ключ, и квартира Михаила приобрела почти обжитой вид: на кухне появились полотенца и салфетки, новые чашки и ваза для цветов синего стекла. В меню у Михаила кроме сосисок и яиц прописались супчики, котлеты и макароны по-флотски – они ели вместе, Бэла мыла посуду, посылала Михаила выносить мусор, и они укладывались на диван – посмотреть кино. Смотрели блокбастеры, разные страхи-ужасы, триллеры, и Михаил терпеливо ждал, когда Фредди Крюгер заставит Бэлу прижаться к нему, и он ощутит ребрами ее упругую грудь. Часто они пересматривали «Голубую лагуну» – это был их фильм, они смотрели его с середины, когда на острове уже была любовь и Брук Шилдс застенчиво и радостно открывала ее для себя. Тогда Бэла начинала двигать левой ногой по ногам Михаила, сгибала ее в колене и поднимала вверх. Он застывал в напряженном ожидании и неизменно вздрагивал, когда колено достигало своей цели; тогда он резко вскакивал, запрыгивал сверху и старался поймать руки девушки, она вырывалась, визжала и не давала ему свои руки – часто они скатывались с дивана и боролись на ковре, пока лошадка не выдыхалась и не застывала, тяжело дыша и покорно опустив голову. Тогда Михаил гладил ее шею, целовал между лопаток, приговаривая: «Ну все, попалась, моя дикая, моя конячка, постой тихонько, ты же знаешь, твой ковбой тебя любит, ну не брыкайся, моя хорошая, а то не туда попаду». Он трогал ее, и она вытягивала руки вперед, опускала плечи почти к самому полу и задирала пятки – они болтались в ритм их движения, пока он не ловил ее за лодыжки, отпускал, возвращал руки к бедрам, сжимал ее шею, забирал в кулак ее длинные волосы и звонко хлопал по крупу. Бэла вырывалась, падала вперед, перекатывалась на бок, сжимала ноги, выдыхала из себя прерывистое ууууу уууууух, затихала и потом внезапно брыкала – била его ногой в голень: «У, подлец, опять надругался над бедной девушкой!» Михаил ложился рядом, обнимал ее за плечи, зарывался носом в волосы и шептал на ухо всякие глупости: «Ты моя бедная девочка, несчастная Кончита, жила-была на острове, ела себе разные фрукты-персики, а тут вдруг… из-за дерева… как выпрыгнет… грозный пират… после долгого плаванья и как закричит…». «И что он, дурак, закричит – после долгого плаванья?» «Да, дурак он – кричать. Он тихонько так подберется к тебе… и хап… за…». «За что?» «За хвост, за что же еще». «А я ему как дам пяткой по его пиратскому… чтоб не выпрыгивал». «Ну не – так не честно: он работал, а ты его пяткой. Мы на тебя обиделись». «Ну ладно, раз работал, давай его сюда… а ты отвали, противный пиратище». Пиратище не возражал, отваливался на спину, закидывал руки за голову, закрывал глаза и думал, как хорошо поваляться на райском острове… после долгого плаванья… и что ж ты за Дуридом такой – еще с полгода назад ты встречал ее почти каждый день и не видел – ни ее ноги, ни губы, ни глаза… у тебя этого ничего не было, а ведь она тебе давно… знаки подавала… а ты… а сейчас… «Ах, черт, сейчас!» Бэла быстро отстранялась, но не отпускала его: «Вот тебе, пиратище, чтоб знал… как надругаться… над…». «Все, сдаюсь, все!» «Нет, ты у меня попляшешь…». «Ну все, Белка, умру щас!» «Не умрешь… я медсестра… я тебе не дам умереть… ты мне еще пригодишься… когда-нибудь… через полчаса».

Через полчаса они лежали на диване и тихонько гладили друг друга кончиками пальцев, пока машина желания не запускалась вновь.

Михаил встал с дивана и отправился на кухню – включил чайник и закурил. Бэла вышла из душа, прошла мимо него, задев бедром.

– Заваривай тут, я щас.

Они пили чай и ели батон с клубничным вареньем – утро было прекрасным. Бэла отправилась с «дежурства» домой, а Михаил – на работу, в свой Пункт. Его бывший шеф, Сан Саныч,

схватил инфаркт и ушел на пенсию. Михаил теперь заправлял всем, у него был в подчинении Вовик, которого он посылал в магазин за сигаретами. Денег стало больше, работы – меньше – всегдашний парадокс этой жизни.

Такая жизнь вполне нравилась Михаилу – всяких вкусностей стало в ней больше. Но его старая страсть – страница ВК и магический обруч «Корона», пересылающий сигналы оповещения прямо в центр удовольствия, не оставила его – наслаждение было столь острым, что он не мог от него отказаться; это было похуже героина и постоянно требовало новой дозы. В мозгу его зародилась дикая идея: включить ВК, надеть обруч и оседлать свою лошадку. Он сказал об этом Бэле, был бит по морде, отлучен от тела на целую неделю, пришлось даже принести ей цветы и коробку Рафаэлло, – но идея не умерла, а спряталась и часто показывала свое кобрячее жало.

Да и страница его стала совсем другой: в Клубе одиноких сердец сержанта Пеппера было 1001 Друзей, он уже не ждал сообщений от голозадых Орловых – Алмазовых, – 200 Лучших Друзей регулярно забрасывали его открытками с пожеланиями, клипами, разной попсой. Он аккуратно все лайкал и всем писал спасибо:), потом удалял – чтобы не нарушался концепт. Ежики и зайчики на странице ему были не нужны – оставлял он посты с пожеланиями, которые выглядели эротично. Казалось бы – ну что может быть эротичного в пожелании доброго утра? Но кофе с сердечками в пенке сменили крутобедрые красавицы, подающие его прямо в постель. Потом этих красавиц сменили другие, с надписями: Не кофе бодрит с утра! Михаил не спорил – это он знал по собственному опыту и писал разные комменты: Это как раз то, что я сегодня хотел! Обмен репликами на стене на тему «Как спалось» превращался в веселую игру с явно видным подтекстом. Ему было на странице 36 лет, и он заметил, что больше всего привлекает зрелых одиноких женщин, скрывающих лицо за сексапильными авами и откровенно эротичными постами. Из двух сотен выбралось несколько, с которыми у него завязалась переписка. Они присылали ему свои настоящие фото, распароливали его аву, требовали его портреты, но не уходили, когда он отказывал. Они сдруживались между собой, переписывались, пытаясь выведать его секрет, потом ссорились, ревновали, уходили, возвращались, вешали ему на стену все более эротичные посты, стараясь переплюнуть друг друга – это был целый буйный мир, требовавший его присутствия и участия.

Было у него и с десяток подружек – школьниц, которые тихонько заходили на его страницу, ничего не лайкали – он им вешал на стенки котенков и шоколадки, а потом получал уведомления – они ходили друг к дружке и восхищались его постами. Они тоже присылали свои фото – он всех хвалил, называл их Манюськами, Симпатюльками и Кицьками, и девчонки даже иногда осмеливались вернуть ему kiss в сообщениях.

Иногда возникали и новые лица – он не помнил всех своих подружек, и завязывалась переписка в стиле «ну как ты, милаф». Несколько таких милафов прицепились к нему накрепко и ловили его каждый раз, как он заходил в сеть. Болтали обычно ни о чем, но иногда им было так одиноко, так хотелось тепла и любви, что они бомбили его своими фотками – легко одетыми или совсем без ничего, и предлагали исполнить любое его желание. Михаилу это льстило, он высказывал свои желания сначала осторожно, потом откровенней, пытаясь найти предел. Иногда он возникал: Ну ты много хочешь, милаф, а бывало и так, что он ощущал себя Тиберием с золотыми рыбками в бассейне на Капри – «Калигула» был его любимым фильмом. Несколько раз он с легким ужасом узнавал, что им всего по шестнадцать лет, и золотой венок Цезаря несколько сдавливал ему голову. Разглядывая их страницы, он понимал, что это могла быть с их стороны ритуальная измена парню, который их бросил, или полное отсутствие парней в их жизни и желание найти хоть одно теплое слово – он не скупился на слова и дарил свою любовь щедрою рукой. Такие девчонки часто совершали ритуальное самоубийство – удаляли свою страницу, но всегда возвращались, и все начиналось сначала.

До конца работы был еще час, Михаил посчитал выручку, собрался покурить и увидел в дверях Тимку, своего лучшего друга.

– Привет, Мишка! Покурим?

– Ты как на заказ – пошли.

Они вышли из Пункта и уселись на ограду.

– Ну че – твоя «Корона» шпарит?

– Да как пулемет у Терминатора.

– Да я ходил на твою страницу – где ты столько цыпочек насшибал?

– Насобирались как-то… сами.

– Пишут?

– Та пишут – не могу в сеть зайти – на хвост падают.

– И че хотят?

– Известно че… все хотят любви, Тимка.

– А ты че?

– А мне не жалко.

– И правильно. А «Корона» голову не давит?

– А че те моя голова – ты доктором заделался?

– Та не – новая примочка есть.

– Какая? К голове?

– Не – к ВК.

– Теперь ласты – погружаться?

– Вот ты Дуридом – ласты.

– А че?

– Браслет – чтоб не сидеть с обручем на голове.

– И у тебя есть?

– Да вот он.

– И почем?

– Для народа – сотня, тебе – полтинник.