Тысячелетие вокруг Каспия

Гумилев Лев Николаевич

В середине XI в. часть кыпчаков отделилась от основной массы кимаков и ушла на запад. Средняя часть лесостепи между Ишимом и Яиком осталась почти незаселенной. Это понятно, ибо в этом регионе сухая степь заходит далеко на север (вплоть до современного города Кустаная) и для привычных половцам способов хозяйства непригодна.

Кыпчаки прошли через захваченные гузами земли и обрели новую родину в роскошных злаковых степях низовий Дона, Днепра и Днестра. Здесь их стали называть куманами или половцами.

Китайцы описывали кыпчаков как народ светловолосый и голубоглазый. Рыжим был мамлюкский вождь Сонкор, по происхождению кыпчак. Потомки куманов в Венгрии, называемые чанго, часто имеют светлые, как лен, часто вьющиеся волосы и голубые глаза, хотя встречаются среди них и брюнеты. Русское прозвище — половцы — происходит от слова «полова» — рубленая солома, что отражает цвет их волос — соломенно-желтый. По словам арабского географа XIV в.: «Кыпчаки отличаются от других тюрков своей религиозностью, храбростью, быстротой движения, красотой

фигуры, правильностью черт лица и благородством». [382] Итак, кыпчаки — типичные европеоиды, отличающиеся от своих южных соседей туркменов лишь светлым цветом волос и глаз, что и было замечено русскими, когда они столкнулись в 1055 г. и заключили первый раз мир. Ведь когда русские впервые встретились с монголоидными татарами, облик последних произвел на них ошеломляющее впечатление и заслужил специальное внимание летописца. Следовательно, он был для русских людей к 1223 г. непривычен. [383]

382

Подбор сведений — Грумм-Гржимайло Г. Е. Западная Монголия и Урянхайский край, стр. 57–59.

383

Подбор сведений — Грумм-Гржимайло Г. Е. Западная Монголия и Урянхайский край, стр. 58.

Кыпчаки происходили от европеоидного народа динлинов, обитавших в эпоху бронзы в Минусинской котловине и на Алтае. [384] Позже, объединившись с племенем кимаков, ответвлением хуннов, они унаследовали некоторые элементы хуннской внешности. Хунны, хотя и относились к монголоидной расе, имели специфические черты, делавшие их немного похожими на североамериканских индейцев. Когда в 350 г. в Китае было предпринято истребление живших там хуннов, было убито много китайцев «с возвышенными носами» и бородатых. [385] Поэтому смесь кимаков с кыпчаками не выделялась среди широколицых европеоидов.

384

Подбор сведений — Грумм-Гржимайло Г. Е. Западная Монголия и Урянхайский край, стр. 57 и сл.

385

См.: Иакинф (Бичурин Н. Я.) Статистическое описание Китайской империи. Т. II, Спб., 1853, стр. 74–75; Дебец Г. Д. Палеантропология СССР. М., 1984, стр. 58.

Предки кыпчаков имели в эпоху бронзы богатую культуру, о чем свидетельствуют минусинские и алтайские могильники. Но уже в XI в. большая часть этой культуры была забыта. Оно и понятно: процесс куманского этногенеза был на излете. Этому выводу соответствуют все известные и приведенные факты и характеристики.

Институт власти деградировал. Хан был только военным вождем добровольцев, шедших за ним в поход. Этим объясняются ничтожные численности отрядов, ходивших в набеги: 3–5 тысяч сабель. Разумеется, что при такой системе дипломатия на международном уровне была невозможна. Если бы даже куманские вожди могли заключить с кем-либо договор, то у них не было возможности заставить своих соплеменников его соблюдать. Поэтому все соседи куманов не любили. Число пассионариев в этой фазе этногенеза всегда сокращается, ибо пассионарии нужны властям, а не соседям. Работорговля была одним из способов избавиться от неуживчивых родственников. Это, конечно, снижало боеспособность этноса, но разве обыватели, пусть степные, заглядывают в будущее. Поэтому за двести лет с XI в. куманская этническая целостность потеряла и силу натиска, и частично сопротивляемость. Социальные связи, образующие систему жесткого типа, ослабли, и этнос, рассредоточившийся на огромное пространство, стал для соседей неопасным, хотя и оставался неприятным.

Но как только отдельные куманы попадали в страну, где пассионарное напряжение было высоким, например, в Грузию, Византию, Иран, они сразу находили себе применение. Куманских рабов и наемников высоко ценили и выдвигали на ответственные посты, потому что их этнические черты, описанные выше, не гасились инертностью соплеменников на родине. [386] Такая коллизия наблюдается в истории часто. Наиболее известные примеры ее: швейцарцы и шотландцы, поставлявшие своих юношей французским королям, а также албанцы, служившие в Венеции и Стамбуле. Для этноса как целостности, это гибельно, и, действительно, куманов больше нет, хотя потомки их имеются повсюду.

386

См.: Умняков И. «История» Фахрэддина Мубаракшаха // ВДИ. 1938. М1, стр. 10.

В XIV в. слово «половец» изменило значение. Так стали называть, и вполне правильно, степняков Причерноморья, [387] вставших в оппозицию к «татарам» Поволжья. Вожди причерноморских улусов: в XIII в. Ногай, опиравшийся на Тверь, Москву и Переяславль, а в XIV в. Мамай — на Литву и генуэзскую колонию Кафу, боролись против

Золотой орды и Ростово-Суздальской земли. В 1377 г., при подготовке русского общественного мнения к Куликовской битве, осуждение «половцев» означало антипатию к Мамаю, и видимо, поэтому летописец Лаврентий перенес близкую ему ситуацию на прошлое, уже потерявшее актуальность. Однако, будучи добросовестным историком, он не исказил хода событий, чем сделал очевидной дисгармонию между фактами и своими личными эмоциями. По свидетельствам иностранных авторов, русские называли мусульманских кочевников «половцами» до 1630 г. [388] Войдя в стихию иного, чуждого для Руси суперэтноса, эти «половцы», «татары» или «ногайцы» воевали со своими бывшими, но давно обруселыми соплеменниками до конца XVIII в. Так, этноним, переживший этнос, как призрак, вводит в заблуждение историков, придерживающихся буквально восприятия текстов, а вслед за ними всю читающую публику. Надо ли говорить, что искаженное восприятие прошлого не только калечит психику читателя, но и не безразлично для настоящего. На этом кончим! Ведь нам необходимо вернуться в XII в.

387

См.: Лихачев Д. С. Указ. соч. Т. II. стр. 48–50.

388

См.: Шенников А. А. Жилые дома ногайцев Северного Причерноморья // Славяно-русская этнография. Л., 1973, стр. 48–50.

ГЛАВА VIII

НА ЧУЖБИНЕ

66. После конца: этнические осколки

Как известно, случайности в истории встречаются часто, но большого значения не имеют, потому что их последствия — зигзаги — компенсируются в могучих течениях исторических и природных закономерностей. Но совпадения, или встречи двух-трех потоков закономерностей, влекут за собой либо смещения исторических судеб даже очень крупных народов, либо их аннигиляцию. Так произошло в Центральной Азии в так называемый «темный век» — 860–960 гг. [389]

389

Подробнее см.: Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства, стр. 55 и сл.

В это столетие совпали кризисы трех линий, или, точнее, трех исторических закономерностей, и именно совпадение их оказалось трагичным для культуры Центральной Азии, потому что создался разрыв традиции, и возникло забвение прошлого.

Первое. С разгромом Уйгурии закончилась инерция пассионарного толчка III в. до н. э. Все этносы, возникшие тогда в Великой степи, либо перестали существовать, либо превратились в реликты, либо стали примыкать к соседним могучим суперэтническим целостностям: к Китаю, мусульманскому халифату, к Византии, и даже вступали в контакты с лесными племенами Сибири. Дольше всех продержались тюрки-шато, потомки «малосильных» хуннов, вернувшиеся на древнюю родину — северную границу Китая, карлуки — потомки ветви тюркютов и куманы — смесь среднеазиатских хуннов с алтайскими динлинами.

Поскольку этот грандиозный этногенез с хуннов начался и хуннами кончился, правомерно называть его, пусть условно, хуннским. Но коль скоро так, то он просуществовал 1200 лет и в X–XII вв. затухал. Собственные силы его стали малы и не обеспечивали возможности роста. И не случайно, что в том же X в. (995 г.) прекратилась династия Афригидов, носивших титул «хорезмшах». Этнос хоразмиев был сверстником хуннов.

Короче говоря, инерция пассионарного толчка, всколыхнувшего предков хуннов, сяньбийцев и сарматов, иссякла, и пред степными народами Азии была безотрадная перспектива медленного увядания или быстрого истребления хищными и неутратившими пассионарности соседями. И действительно, окитаенные кидани — Ляо совершали планомерные набеги на Степь, убивали мужчин и стариков, а женщин и детей продавали в рабство на плантации Северного Китая. А на Ближнем Востоке шла планомерная работорговля куманами, гузами и даже туркменами, хотя последние были мусульманами, т. е. единоверцами работорговцев.

Да, видно, сине-зеленая идиллия гомеостаза — бескрайняя степь под куполом ясного неба — находилась рядом с багрово-черной бездной феодальных и работорговых цивилизаций, для носителей коих слова: «жалость», «сострадание» и «милосердие» — были неизвестны. А ведь среди кочевников X–XII вв. было много людей смелых, сильных и ловких.

К. Э. Босворт отмечает, и вполне убедительно, что тюрки XI в., попадая в мусульманские земли, сохраняли качества «благородных дикарей»: смелость, преданность, выносливость, отсутствие лицемерия, нелюбовь к интригам, невосприимчивость к лести, страсть к грабежу и насилию. Арабы и персы-сунниты определенно предпочитали тюрок дейлемитам и исмаилитам, ценили их «львиноподобные качества»: гордость, свободу от противоестественных пороков, отказ выполнять ручную домашнюю работу, «стремление к командным постам», [390] что толкало их на усердие в боях и походах.

390

Босворт К. Э. Нашествие варваров // Мусульманский мир. 950-1150. М., 1980, стр. 24–25.