Тысячелетняя ночь
Шрифт:
— Клянусь, — закричал он, — старуха, ты знала, для кого спекла сегодня пирог из молодого барашка. Лопни мои глаза, если это не молодой наш господин!
— Берегись — лопнут, дядюшка Джиль, — весело отвечал мальчик, — я ведь теперь такой же твой господин, как олень в лесу. А вот пирога тётушки Марты я с утра жду. Надеюсь, он не очень уж мал для меня?
Джиль был поваром в замке Гентингдонов и любил кроткую мать и весёлого отца Роберта. Через минуту мальчик уже сидел в низкой комнате за большим дубовым столом, уставленным глиняными блюдами. В окна, такие маленькие, что в них едва могла протиснуться
— Старик, — прикрикнула на мужа кругленькая, румяная тётушка Марта, — принеси нашему милому Роберту эля из маленького бочонка!
Роберт успевал есть и болтать за двоих. Он съел чуть не целый пирог из молодого барашка и большую жареную форель, закусил ломтём холодной свинины и в то же время успел рассказать добрым людям о всех своих надеждах, связанных с путешествием в Ноттингем.
Джиль и его жена слушали и умилённо смотрели на весёлые синие глаза Роберта и его разгоревшиеся щёки. Они знали о его победах на стрелковых состязаниях в Стаффорде. Он побеждал и королевских лесников, и горожан, а в то время стрелять из лука умел каждый, и хорошие стрелки славились в округе, а то и в целой стране.
— Он победит, — уверенно заявил Джиль. — И король возьмёт его в королевские лучники. А потом он отвоюет свой замок и бедные вилланы наконец-то вздохнут спокойно. Уж он-то, я знаю, никого не обидит. — Перегнувшись через стол, хозяин подбавил вина в оловянную кружку Роберта.
— Ему пора идти, — напомнила тётка Марта и вздохнула. — Дороги теперь ненадёжные, нужно успеть дойти засветло.
Тихонько открыв сумку Роберта, она положила в неё изрядный кусок кровяной колбасы.
— Правда, молодой господин, — сказал Джиль. — Торопись, дорога до Рептона ещё неплоха, но около Саулей болото. Не сбивайся с тропинки — пропадёшь. Болотом этим пойдёшь до Трента, а там поворачивай по берегу его вверх через королевский лес и уже не собьёшься до самого Ноттингема.
Весело посвистывая, Роберт с новыми силами опять углубился в лес. Он торопился: путь и правда был ещё далёкий, а в лесах пошаливали не столько даже разбойники, сколько сами королевские лесники. Целыми бандами слонялись они по лесу под предлогом охраны королевских оленей от браконьеров, пьянствовали и пировали буйными толпами в харчевнях, а перепуганные хозяева не смели и спрашивать них платы за съеденное, выпитое и за разбитую глиняную сосуду. Ещё бы: лесники могли не только обвинить любого человека в убийстве оленя в королевском лесу — они могли также донести, что хозяин харчевни будто бы тайно скупает битую дичь. А жестокие законы не знали пощады, если даже только предполагалось, что голодный бедняк застрелил хоть зайца в королевском лесу.
Право короля на дичь, которой в лесах было в тысячи раз больше, чем мог съесть сам король со всеми придворными, было священно. Право бедняка накормить своих голодных детей в глазах закона было бунтом и потрясением основ государства.
Между тем давно уже исчезли последние следы утренней прохлады. Солнце пекло всё сильнее, и даже в густом лесу стало душно. Роберт уже не раз снимал золотистую шапочку и обмахивал
Не обращая внимания на черпак, Роберт бросился на землю и погрузил лицо в прохладную воду: ему казалось, что он способен выпить целый ручей.
— Куда держишь путь, молодой господин? — услышал он вдруг знакомый голос и, быстро вскочив на ноги, обернулся. На другом берегу ручья сидел человек — почти голый, так мало прикрывали его изодранные грубые лохмотья. С палкой в руке он наблюдал за стадом полудиких свиней, бродивших под деревьями.
— Гунт, — в волнении вскричал Роберт. — Что с тобой сталось? И почему на тебе это? — и он с ужасом указал на железный ошейник раба, обвивавший его шею.
Гунт грустно улыбнулся:
— Я говорил людям, что твой дядя не по праву владеет нами. За это меня сначала били плетьми. А потом за мной был долг, небольшой, но я не мог его уплатить без рассрочки. И тогда твой дядя продал меня в рабство и советовал держать меня построже, как опасного бунтовщика. Ну, да господин мой таков, что ему этого и советовать не нужно. — Повернувшись к Роберту спиной, Гунт спустил лохмотья с одного плеча: кровавый рубец шёл по спине.
Роберт уже перескочил через ручей и с радостью обнял его.
— Бежим, Гунт! — воскликнул он. — Ты уйдёшь со мной и мы вместе…
Но Гунт только покачал головой:
— Куда бежать, молодой господин? Меня найдут. А ты? Нашёл ли ты сам защиту в своих делах? А если ещё узнают, что ты укрываешь беглого раба…
Роберт стоял, опустив голову. Правда, что может он сделать для Гунта, пока сам не имеет даже крыши над головой?
— А кроме того, — ещё тише добавил Гунт, — мой господин… барон Гью Гисбурн.
Роберт невольно вздрогнул: опять сэр Гью. Но тут он поднял голову и на лице его засветилась надежда:
— Не горюй, Гунт. Ты знаешь про состязание в Ноттингеме? Я возьму первый приз. И тогда я брошусь к ногам короля и попрошу его — пусть освободит тебя. Он освободит! Ты увидишь!
Лицо мальчика горело волнением. Гунт обнял его.
— Иди, молодой господин, — сказал он. — Ты возьмёшь первый приз. И тогда, если отдадут тебе твои замки и земли, может быть, ты сможешь освободить и бедного Гунта.
— Я освобожу всех! — вскричал Роберт. — Только бы дойти до короля. Я знаю, бароны злы. Но неужели зол и он?
Милю за милей шагал Роберт, полный мыслей о завтрашнем дне. Серебряный королевский рог сверкал перед глазами уже не так ярко — его затмевал образ несчастного Гунта…
— Кто смеет идти через королевский лес? — услышал он вдруг грубый оклик и остановился. Тропинка вывела его на поляну с бархатной травой. Под громадным дубом посередине её на земле стоял бочонок. Его окружали оловянные блюда с кусками жареной оленины, а вокруг лежали и сидели люди в зелёной одежде королевских лесников. Тут же на земле валялись кожаные бутылки из-под вина и рога, служившие бокалами. Красные лица лесников показывали, что охрана оленей оставляла им время и для менее обременительных занятий.