У-3

Флёгстад Хяртан

Они покинули базу и въехали в город, примыкающий к аэродрому с севера.

Немцы бомбили центр Будё 27 мая 1940 года. Когда «люфтваффе», сбросив свой груз, очистила небо, половина города лежала в развалинах. Теперь Алфа Хеллота везли через новый, восстановленный город. Вид большинства домов говорил о том, что строители были вынуждены спешить. Два этажа и почти никаких украшений на фасадах, к тому же исхлестанных ветром и дождем.

Китти сидела в кассе Народного дома, ей предстояло еще полчаса продавать билеты. Под приглушенный аккомпанемент заезженного танго и шаркающих ног в танцевальном зале они условились встретиться в баре на Большой улице.

Капитан Хеллот отпустил ординарца у входа в бар. Войдя, заказал «Полярный

коктейль». Ожидая Китти, объяснил подвыпившему коммивояжеру, что этот напиток красного цвета соединяет русскую водку с толченой брусникой.

Наконец пришла Китти.

Она не стала ничего пить, и они направились в отель.

За целый квартал было слышно, что там в разгаре веселье. Воздух в маленьком зале, куда они вошли, загустел от дыма и мешанины голосов.

— Осло! — пробился сквозь гомон чей-то явно американский голос. — Как же, осмотрели мы город. Sure со всеми достопримечательностями. Корабли, корабли, корабли викингов, вигеландов, «Кон-Тики», «Фрам» и там и сям, памятники у парламента и прочие фигурные группы.

— Группы экстремистов! — возразил кто-то.

— И группы, которые отпускают товар ниже пояса.

— Удар ниже пояса?

— Нет, товар. Ниже пояса. Персона нон гратис. Дефиниция проституции. Но «Монолит» мне понравился. Что-то он напоминает.

— Он был бы великолепен. Если бы Фритьоф Нансен сделал его из резины.

— Символично, — продолжал американец. — Половые клетки вверх карабкаются. Но цели не достигают.

Китти и Алфик посмотрели друг на друга. Хеллот первым отвел глаза, повернувшись к окну. Ветер бодал углы домов. Море в гавани белело барашками. На северо-западе преграждала вид серая от дождя гранитная стена острова Ландегуде. Город Будё и аэропорт разместились на узком мысу, который выступает в Норвежское море к северу от Салт-фьорда. Сидя у окна в набитом посетителями гостиничном зале, Алф Хеллот посмотрел на часы. До 1 Мая оставалось каких-нибудь два-три часа. На шестьдесят седьмом градусе северной широты зима еще прочно удерживала свои позиции. По улице внизу тяжело катил грузовой фургон с запорошенным снегом прицепом. Фары грузовика погладили стены домов тусклыми мазками и пропали. Везет земное имущество коллеги, отслужившего срок в этих краях? Алф Хеллот резко повернулся спиной к окну.

В зале был по меньшей мере еще один американец, кроме того, который расписывал свое знакомство с Осло. Над красивым крупным лицом серебрились вьющиеся за ушами седые волосы. Наклонясь над батарейным проигрывателем, он отыскивал на виниле нужную бороздку, чтобы прослушать снова мелодии, которые пришлись ему по вкусу. Когда быстрая музыка сменилась балладой, американец бросил на Китти взгляд, распахивающий двери в спальню.

«I don't know what to say, — пел проигрыватель. — But I pray that you'll stay with me now that I need you so, don't you know, more than anyone will ever know»! [7]

7

Я не знаю, что сказать. Но молю, чтобы ты осталась со мной теперь, когда ты мне так нужна, понимаешь, нужна, как никому о том не ведать» (англ.).

— Чарли Рич! — услышал Алфик Хеллот собственный голос. — Это же Чарли Рич. Я знаю этого парня. Он выступал в столовой на базе Уильямс в шестьдесят третьем году. Он самый, я не сомневался, что он со временем пробьется.

Китти промолчала.

— О'кей, — произнес норвежский майор. — О'кей, о'кей, о'кей. О'кей? Ну, в городе три десятка деятелей с синими бляхами ЦРУ. Ну и что? И четыре нилота из-за океана. И свой ангар им предоставлен. И квартируются отдельно. И самолет в черный цвет покрашен. И нет у него опознавательных знаков. И всегда ночью садится. И сразу же буксируют его в ангар с американской

охраной. И ангар этот стоит особняком. И никого из нас, норвежцев, туда не пускают. И Черная Дама — вовсе не летающая тарелка. И не возит она зелененьких марсиан. О'кей, so what? Что-то ведь должно оставаться тайным. Нельзя ведь, чтобы «оранжевые» раньше нас узнали, что нам известно, только потому, что мы открытое общество, а они спрятались за железный занавес.

— Вот именно! — подхватил рыбопромышленник из Финнмарка. — Я за такую политику. И за то, чтобы выпить. Разрешите предложить дамам пятнадцать-шестнадцать бокальчиков портвейна?

Фамилия рыбака была Хагеруп, имя тоже. Плюс еще Хансен где-то посередине. Хагеруп Хансен Хагеруп. Кроме бренди и портвейна он велел всем подать палтусовый балык, который магазин Отто Коха поставлял в рестораны по бешеной цене.

— Я ем только рыбу с привкусом динамита, — добавил он с полным ртом.

Тут во второй раз подал голос Марвель Осс. Перед тем он тихо предупредил Алфа Хеллота: «Так надо. Мы друг друга не знаем». После этого они только внимательно обозрели друг друга. Алфик убедился, что Марвеля Осса еще больше разнесло. Минувшие годы словно прибавили годовых колец его туше. Ему уже не только на кальсоны требовалась резьба, чтобы навинчивать на живот.

Уписывая балык, Марвель Осс произнес:

— Некоторые, определенные подразделения ВВС всегда непосредственно подчинены союзному командованию, например перехватчики, которые несут боевое дежурство здесь, в Будё.

Алф Хеллот перевел взгляд с Марвеля Осса на Китти, обратно на Марвеля Осса и сказал:

— Существует понятие норвежской базовой политики. Существует также понятие норвежского суверенитета. Норвежского премьер-министра звать Эйнар Герхардсен. Он, в частности, произнес речь на натовском совещании в Париже в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году. На норвежском языке, так что ты эту речь, наверно, не понял.

— О'кей, — отозвался Марвель Осс. — Конечно, ты вправе стоять за то, чтобы у твоих детей были генетические дефекты. Мы живем в свободной стране. Можешь сунуть голову в песок, чтобы не слышать об экспериментальных взрывах в атмосфере. Лично я предпочитаю зондировать почву, чтобы знать, на каком я свете. И тогда выясняется, что отсюда недалеко до Новой Земли. Кто-то должен подняться в воздух и проверить, что происходит, делать замеры, чтобы парни в лабораториях могли разобраться. Пока пикша и сайда в Салт-фьорде не повернулись кверху брюхом и не превратились в ориентиры для лоцманов. Лично я предпочитаю сам вытаскивать рыбу крючком. У тебя есть что-нибудь против?

— Это даже не предлог, — сказал Алф Хеллот, — а чистый подлог.

— Или взять оборону Северной Атлантики. Без Северной Норвегии не защитить порог между Гренландией и Европой.

— Как раз за это все мечтают умереть, — отметил Алф Хеллот. — Защита каких-то там несчастных морских миль международных вод. Почему это рыбные косяки в океане должны защищаться самолетами без опознавательных знаков? Американскими часовыми на норвежских базах? Пилотами, которым никто не давал разрешения совершать здесь посадку? Марвелем Оссом?

— Никаких проблем. — Марвель Осс улыбнулся. — Могу показать мой норвежский паспорт.

— Загляни в нужник, всего насмотришься, как сказал швед.

Марвель Осс непрерывно улыбался, улыбался все время, точно совсем перестал управлять мышцами лица. Если глаза — зеркало души, то его улыбка, всплыв на поверхность этого зеркала, разгоняла по лицу рябь бесчисленных морщин и ложилась кверху брюхом, будто дохлая рыба. Холодной пародией на белозубую улыбку пересекал одну щеку белый шрам — память о Диего Вонге и Сьюдад-Трамполино. Хеллот видел, что Марвель Осс переменился, хотя улыбка оставалась прежней. Он говорил иначе. Словно нарочно подбирал не те слова. Или ему не хватало слов, хотя он говорил по-норвежски чисто, без акцента. Или же он теперь был неуверен в значении слов вообще.