У черноморских твердынь
Шрифт:
Я еще был у дивизионных артиллеристов, когда привели взятого в плен немецкого солдата. Он оказался ординарцем командира батареи и дал показания о расположении не только этой батареи, но и других, на которые его посылал командир, а также ближайших штабов. Эти данные в основном совпадали со сведениями, которые мы имели.
После того как пленного увели, я поинтересовался, кто и как его захватил. Выяснилось, что немца привел краснофлотец Алексеев, прибывший недавно с пополнением из флотского экипажа. Вскоре явился и он сам.
Моряку на вид лет двадцать. Он в черной шапке-ушанке и ладной, подогнанной по фигуре флотской шинели с надраенными до блеска
— Ну так расскажите, товарищ Алексеев, как вы отличились, — говорю ему.
— Виноват, товарищ генерал! Больше этого не будет.
— Чего не будет? — недоумеваю я. — Немцев в плен больше брать не хотите?
— Без оружия из окопа больше не вылезу, — отвечает моряк. И откровенно объясняет, как все получилось: — Проклятый живот так разошелся, что спасу нет. Каждые четверть часа из окопа вылезаю. А ребята шумят — уходи, мол, подальше. Я и пошел — ничейная полоса-то у нас широкая… И вдруг вижу — идет фриц. Смело, подлец, идет, в котелке что-то несет. На груди автомат болтается, у пояса гранаты. Дрянь дело, думаю, погиб ни за что. Хорошо хоть с тропинки отошел в сторонку… Сижу, не дышу, чую, как сердце бьется. Прошел он мимо. А я уж нащупал рукой какую-то корягу. Выскочил с ней из-за куста, ударил, сшиб с ног. И «ура» кричу…
— Ну «ура» — то ты небось от страха закричал, — вставил слушавший этот рассказ вместе со мной командир полка.
— А то нет! — соглашается Алексеев. — Если не одолею его, так чтоб хоть ребята услышали… Но все-таки одолел, хотя фриц попался здоровенный. Автомат у него отобрал и повел. А ребята услышали — навстречу выскочили…
Вот как все здесь переплелось — героическое и смешное, мужество и самое настоящее разгильдяйство… Надо ругать, но нельзя и не восхищаться: как-никак безоружный взял в плен фашиста с автоматом и гранатами.
— На первый случай решим так, — вслух подвел я итог своим мыслям, обращаясь к командиру полка, — за смелость краснофлотца Алексеева наградим именными часами. А за непорядок на переднем крае строго взыщите с кого следует.
21 ноября фашисты предприняли еще одну атаку на участке Разинского полка. Как и прежние, она была безрезультатной. Немцы явно выдохлись и утрачивали свою недавнюю уверенность в том, что могут быстро и легко преодолеть оставшиеся до Севастополя километры.
Вскоре стало окончательно ясно: и в нашем секторе, и в других противник переходит к обороне, очевидно признав, что необходимо подтянуть свежие силы, прежде чем наносить следующий удар.
Мы сознавали, что отбить этот новый натиск будет труднее, чем первую попытку врага ворваться в город почти что с ходу. И, не теряя времени, занялись укреплением обороны, подготовкой позиций и людей к упорным боям. В дивизии и во всем секторе начался, как говорили наши моряки, «большой аврал». Работы велись и днем, и ночью.
Но немцы перешли в наступление раньше, чем мы предполагали.
Декабрьский штурм
Вечером 16 декабря на командном пункте 54–го полка в Камышловском овраге происходило вручение правительственных наград первым десяти разницам, награжденным за ноябрьские бои. Среди них была и пулеметчица Онилова, которой я вручил орден Красного Знамени. Поздравить товарищей пришли представители от всех рот. Разошлись поздно. Ничто не предвещало серьезных событий на фронте — на переднем крае стояла глубокая тишина.
Я был сильно простужен и, решив немного подлечиться, уехал в тылы дивизии. Ночью, перед тем как заснуть, позвонил на КП — все было спокойно.
А в 6 часов 30 минут меня разбудила артиллерийская канонада. Сразу же зазвонил телефон. Начальник штаба дивизии Парфентий Григорьевич Неустроев докладывал, что противник ведет мощный огонь по переднему краю 54–го полка. Начштаба высказал предположение, что немцы начинают разведку боем.
Я приказал приводить в полную боевую готовность все части, а через полчаса сам был на командном пункте. К этому времени гитлеровцы силами до батальона атаковали первый батальон Разинского полка. Минут через двадцать Матусевич — как всегда, очень спокойно— доложил, что атака отбита. Но это явно не было концом сегодняшних событий. Фашисты начали подрывать свое минное поле напротив второго батальона разинцев. В расположении противника слышалось урчание передвигающихся танков.
В 7 часов 30 минут снова загрохотали немецкие пушки, и теперь огонь велся уже по переднему краю всей дивизии. Ровно в 8 противник атаковал позиции двух наших полков. Артиллерия и минометы били по всему фронту третьего и четвертого секторов обороны. В воздухе появились фашистские самолеты.
Все предположения, что это разведка боем, отпали окончательно. Стало ясно: противник начал штурм севастопольских рубежей.
Разинцы и моряки 3–го полка отбивали все новые атаки. Противник понес на этих участках большие потери, было подбито и сожжено семь немецких танков. Но на участке 287–го полка нашей дивизии обстановка осложнилась. Гитлеровцы отчаянно рвались к Камышловскому оврагу, и становилось все очевиднее, что это и есть направление основного их удара в полосе нашей дивизии.
Срочно еду на КП 287–го полка. Начальник штаба капитан Бровчак, который остался тут старшим, докладывает, что командир полка подполковник Захаров руководит занятием обороны на западном склоне Камышловского оврага — полк оттеснен туда. Комиссар — в первом батальоне. Связь с отошедшими подразделениями эпизодическая…
Беру проводником помощника начальника штаба по разведке и иду к Камышловскому оврагу. С заросших лесом и кустарником холмов доносятся звуки ожесточенного боя. Не стихает грохот и в стороне Разинского полка и 3–го морского. Но, насколько можно понять, там наши части дерутся на прежних рубежах.
Выходим на позицию артиллерийской батареи 287–го полка. Командир лейтенант Фокин, надрываясь, кричит в полевой телефон:
— Где? Где этот пулемет? В пятидесяти метрах от развилки? Следи! Даю пристрелку!
Гремят выстрелы. Фокин нетерпеливо спрашивает, как легли разрывы, и его юное лицо озаряется радости ной улыбкой. Уже понятно — пулемет уничтожен.
— Имейте в виду, — предупреждаю лейтенанта, — что сегодня от вас зависит многое. Батарея должна вести огонь, пока есть хоть одна пушка и хоть один боец, способный вложить снаряд и дернуть за шнур.
— Умрем здесь, товарищ генерал, но врага не пропустим! — горячо откликается Фокин.
— Лучше постарайтесь врага уничтожить, а сами остаться в живых, — говорю ему на прощание.
Командира полка Захарова находим в одной из щелей, вырытых на опушке небольшой дубовой рощи. Отсюда у него уже налажена связь с батальонами. Местность хорошо просматривается. Лощина у хутора Мекензия— как на ладони. Захаров считает, что через эту лощину немцы и попытаются прорваться в Камышловский овраг. Соответственно этому он уже ориентировал своих огневиков, выдвинул в лощину корректировочный пост.